Связующие нити поколений

История одного исследования

В семье моего зятя живет предание, что о ком-то из дальних предков написал стихотворение Лермонтов. Кто это был, какое стихотворение – давно забылось. Однажды тема всплыла. Десятиклассникам предстояло написать что-то вроде научного исследования. Внук Виктор не знал, чем заняться. «А проверь-ка версию знакомства с Лермонтовым», – посоветовал ему отец.

Не знаю, кого идея захватила больше. Мой зять, врач, вечерами с головой окунался в Интернет, открывая архивы и библиотечные фонды. Он не мог дождаться, когда соберется с силами сын.

Первым направлением поиска (оно и оказалось верным) была офицерская среда. В семье прабабушки Ольги Федоровны, урожденной Шульц, все мужчины были военными. На Кавказе в одно время с Лермонтовым служил брат ее деда Мориц Христианович фон Шульц. Началось изучение этапов его жизни. Знакомство со старыми документами, отрывками чьих-то мемуаров давало удивительное ощущение сближения эпох. Из тьмы давно ушедшего постепенно выступала личность с ее характером, системой взглядов и чувств.

Скажу сразу: подтвердились и знакомство Морица Шульца с Лермонтовым, и версия о стихах, родившихся в связи с этим знакомством. Но все по порядку.

Родился Мориц Христианович в Ревеле в 1806 году. Его отец был пастором Домского собора. Осиротел еще маленьким ребенком. Окончил рыцарскую соборную школу и решительно избрал для жизни путь военного. Первой ступенью на том долгом пути стала «легкая рота» учебной артиллерийской бригады в Петербурге. Выпускник, получивший звание фейерверкера, относился к нижним чинам. Но, видно, что-то угадали в этом юноше, сразу переведя в офицерское училище той же бригады. Прапорщиком он попал в гвардейскую пехотную дивизию, что дислоцировалась в Польше, как раз в те дни, когда по всей Польше начались беспорядки. Это была первая военная кампания в его жизни. За храбрость, проявленную при Остроленке и при штурме Варшавы, награжден двумя орденами. И сразу был отправлен представителем военного ведомства на Урал. Два года он проверял качество металла для пушек на Каменском и Нижне-Исетском заводах. Вероятно, добросовестность и знание дела молодого артиллериста были оценены по достоинству. Сразу по возвращении с Урала Морица Шульца, не имевшего в Петербурге никакой протекции, зачислили в Императорскую военную академию, будущую Академию Генерального штаба.

О важном событии личного характера напишет много позднее литератор Г.К.Градовский. Офицеров охотно приглашали в петербургские дома. В одном из них Мориц Шульц познакомился с девушкой. Взаимная симпатия переросла в любовь. Родителям девушки партия показалась не слишком удачной: ни состояния, ни связей у жениха не было. Девушка обещала ждать, и Мориц уехал на Кавказ, чтобы вернуться в чинах и со славой. С этого момента Интернет стал преподносить открытие за открытием. Имя Шульца то и дело появлялось в публикациях, описывающих боевые действия на Кавказе. Во всех случаях отмечались его храбрость, умение оказываться там, где возникала острая нужда в помощи. Генерал Н.Ф.Дубровин описал эпизод: на отряд генерала Граббе напали горцы, чтобы захватить орудие. Тридцать пушек, доставленных через перевал, были на вес золота. Штабс-капитан Шульц бросился в самую гущу схватки и получил пулю в бедро. Орудие отстояли. Рана не помешала Шульцу принять участие в решающем сражении 1839 года. Шамиль с тысячью воинов укрылся в неприступном высокогорном селении Ахульго. Более трех месяцев продолжалась осада. Ее картину воссоздал полковник Генерального штаба Д.А.Милютин. Шульц снова в строю. Поднявшись во весь рост, он зарисовывал окопы горцев, когда пуля ударила его в щеку и повредила челюсть. Однако 22 августа, в завершающий день битвы, капитан опять в бою. Указывает путь штурмовой колонне Апшеронского полка. Его свалил удар в левую половину груди. Весь день пролежал он среди убитых. Его вынесли едва живым: было повреждено легкое. После госпиталя отправили – за казенный счет – долечиваться в Германию.

На обратном пути Шульц заехал в Дрезден, чтобы посмотреть «Сикстинскую мадонну» Рафаэля. Событие, происшедшее в картинной галерее, лучше передать словами самого Шульца. Их процитировал Г.Градовский: «Вдруг чувствую, будто электрический ток пробежал по мне, сердце застучало, как молот. Оглядываюсь и не верю своим глазам. Воображение или действительность? Возле меня, около той же картины, стоит она… Достаточно было одного взгляда, довольно было двух слов… Мы поняли друг друга и придали особое значение чудесному случаю, сведшему нас после долгих лет разлуки. Родные уже не возражали, и мы обвенчались».

С Лермонтовым фон Шульц познакомился 9 мая 1841 года. Он приехал в Ставрополь, где располагался штаб командующего. Ожидая в приемной аудиенции, разговорился с Лермонтовым, который временно исполнял у Граббе должность ординарца. Поэта интересовали подробности сражения при Ахульго. Окончив дела, они вместе пошли завтракать и «за бутылкой чихиря» продолжили разговор. Под конец Лермонтов спросил: «Скажите, а что вы чувствовали, когда лежали среди убитых?» – «Чувствовал, конечно, беспомощность, жажду под палящими лучами солнца. Но в полузабытьи мои мысли неслись к той, ради которой я очутился на Кавказе. Помнит ли она меня, чувствует ли, в каком жалком положении ее жених». Лермонтов помолчал. А при следующей встрече сказал: «Благодарю вас за сюжет. Хотите прочесть?» – и отдал Шульцу листок со стихотворением «Сон»: «В полдневный жар в долине Дагестана…» Разговор передан в публикациях А.Бежецкого («Новое время», 1891, 17 июля) и Г.Градовского («Исторический вестник», 1902, №11).

Мориц Христианович еще долго служил на Кавказе. Командовал бригадой казачьего войска, был комендантом Александропольской крепости на границе Армении и Турции… Генералом стал в 44 года. Он совершил неожиданный поступок в 1955 году. В момент затишья на границе М.Шульц подал прошение об отпуске для лечения. 1 мая разрешение было получено, и он двинулся в Петербург. По дороге неожиданно свернул в Севастополь. Шла Крымская война. Вместо лечения Шульц служил под началом М.Д.Горчакова, главнокомандующего Южной армией и военно-морскими силами в Крыму. Уже 20 мая он возглавил Вторую дистанцию оборонительной линии Севастополя, сменив адмирала Ф.М.Новосильского. Частью Второй дистанции был самый опасный – Четвертый «Мачтовый» – дивизион. В него входил Язоновский редут, одной из батарей которого командовал подпоручик Л.Толстой.

О том, как в короткий срок Шульцу удалось выстроить оборону, написано в мемуарах очевидцев. Генерал Н.Ф.Дубровин отмечал, например, что опытный артиллерист М.Х.Шульц сделал упор не на «поспешность огня», а на точность наводки. Этот расчет полностью оправдался. Всего через два дня дистанция выдержала тяжелое испытание. Массированные атаки англичан и французов следовали одна за другой, и все были отбиты. «Находясь постоянно под неприятельским огнем, он всегда сохранял хладнокровие». 25 мая Шульц был контужен, 26 мая ранен, но оставался в строю. (6 июня он получил почетную награду – золотую, усыпанную бриллиантами саблю с надписью «За храбрость».) В знаменитом сражении на Черной речке 27 августа, когда пал Малахов курган, Шульц был еще раз контужен. Он и тогда не оставил осажденную крепость, а принял уже на следующий день командование 16‑й пехотной дивизией на Мекензиевой горе. Так проходил отпуск, предоставленный генералу Шульцу для лечения. Лишь 1 ноября его отозвали в Петербург и дали новое назначение – комендантом Дюнамюндской крепости.

Участие в боях, однако, на этом не закончилось. За свою 52‑летнюю службу Мориц Шульц прошел пять кампаний. После Крыма у него была Польша 1863 года и Русско-турецкая война 1877-1878 годов. Каждая из них приносила новые ордена – с мечами, бантами, короной – и новые раны. Его жена могла бы сказать словами Татьяны Лариной: «Муж в сраженьях изувечен». Те, кто упоминал о нем в военно-исторических публикациях, отмечали спокойное мужество человека, неукоснительно выполняющего свой долг. Этот немолодой израненный человек был равнодушен к неудобствам походной жизни, которые тяготили более молодых и сильных офицеров. «Как теперь его вижу, – писал генерал Ф.Д.Девель, – небольшого роста, тоненький, с седой бородой, в конно-артиллерийском сюртуке, с «Георгием» в петлице и бриллиантовой саблею сбоку, едущего в стороне от всех на небольшой светло-рыжей лошадке». На фотографиях, которые удалось найти, он изображен с прямым, строго вопрошающим взглядом, без всякой генеральской вальяжности.

Уже после крепости Ардаган, где Шульц в свои преклонные годы опять отличился, он был уволен в запасные войска, а потом и в отставку по причине «полного расстройства здоровья». Прожил Мориц Христианович до 82 лет в имении Ломе Ковенской губернии и умер 14 октября 1888 года.

Оказывается, современная техника позволяет вывести из тени долгого забвения живого человека, а не схему. Увлеченный этим процессом, мой зять не мог прекратить поиски. Материал был собран, и пара страничек даже опубликована в Википедии, пока Виктор еще только готовился к работе. Может быть, именно это обстоятельство было причиной его медлительности. Не хотелось въезжать в рай на чужом горбу. Торопили учителя: пора! Почти все одноклассники сдали свои сочинения, а он все медлил. Повеселел, узнав, что докладывать о работе придется в августе, когда отставшие расплачиваются по долгам и содержанием никто особенно не интересуется.

Внук написал текст и защитил его в конце лета. Как прошла защита, не знаем. Предполагаем, что была она краткой и сдержанной. Возможно, кое-какие важные детали были опущены. Позднее кто-то из учителей все же прочел эти странички и послал их на конкурс старшеклассников «Идеи Лихачева и современность» в один из петербургских вузов. Оттуда ответили, что работа оформлена не по правилам и потому не должна рассматриваться. Однако ее все же отметили грамотой, которую автор может получить…

– Я никуда не поеду, – Виктор твердо отказался получать не заслуженную им награду.

Так она и лежит, невостребованная.

Думаю, что это было правильно.

Татьяна ДУРАСОВА, Санкт-Петербург