Связанные одним жестом. Большой балет в Большом театре

Триумфальные гастроли коллектива Бориса Эйфмана на исторической сцене Большого театра представили московской публике балеты, достойные главной сценической площадки страны.

Только что завершившиеся двухнедельные гастроли труппы выдающегося балетмейстера сопровождались шквалом эмоций: в России попасть на выступления питерцев – задача не из простых! Своей площадки у коллектива до сих пор нет (строительство Дворца танца для Театра балета Бориса Эйфмана в Санкт-Петербурге не завершено), а вот за рубежом его принимают охотно и часто. В этом году детищу Бориса Яковлевича исполняется 40 лет, и гендиректор Большого Владимир Урин сделал королевский подарок и блестящему хореографу, и столичным зрителям. Поэтому ажиотаж вокруг события был огромен: билеты разлетались мгновенно, цены зашкаливали. Впрочем, публика уверена – искусство Эйфмана того стоит.В Москву мастер привез 6 ярчайших произведений, созданных на основе литературной классики. «Анна Каренина», «Евгений Онегин», интерпретация «Братьев Карамазовых» Достоевского, идущая под названием «По ту сторону греха», и «Up & Down» по мотивам романа Фицджеральда «Ночь нежна» воплощают великие книги с помощью пластического искусства. «Роден, ее вечный идол» и «Русский Гамлет» посвящены крупным историческим личностям – знаменитому французскому скульптору и трагическому российскому императору Павлу.Хореографию Бориса Эйфмана не случайно называют психологическим театром: пластические сочинения мастера чрезвычайно содержательны и эмоционально насыщенны. Балетмейстер делает только оригинальные постановки, используя самую разную, подчас необычную, музыку, а движения, придуманные на основе классической техники, напоминают магическую вязь, в которой каждый жест рождается из предыдущего и продолжается в последующем, а исток ее таится в сердце и подсознании.Иногда его балеты кажутся перегруженными визуально и эмоционально, порой даже вычурными (второй акт «Анны Карениной» несколько утомителен в своей мрачной красоте), но в целом виртуозная техника исполнения, сильнейшая драматургия и четко проведенная идея создают цельное сценическое высказывание, впечатляющее каждого, будь то критик или просто любитель танца. Трактовка Эйфмана почти всегда спорна, провокационна, неожиданна.Один из самых интересных гастрольных балетов – «По ту сторону греха» – размышления постановщика о причинах, вызвавших трагедию в семье Карамазовых. В 1995 году Эйфман уже обращался к великому роману. Нынешняя версия постановки заостряет внимание не на сюжетной канве в целом, а непосредственно на катастрофе, разразившейся из-за любовного спора. В хмельном угаре мечется страдающий Дмитрий (Олег Габышев), по мысли балетмейстера, действительно убивший сладострастного Отца (Олег Марков). Обольстительная, похожая на цыганку Грушенька (Мария Абашова) искушает возвышенного, но тоже смятенного Алешу (Леонид Леонтьев). Интеллектуал Иван (Сергей Волобуев), пытающийся разумом постигнуть Господа, сходит с ума, пораженный именно божественной силой.«Если Бога нет, то все позволено?» – возвышает голос Федор Михайлович Достоевский в великом романе. «Все позволено», – словно бы отвечает ему Эйфман своей постановкой. И бесчинствуют герои, совершая самые страшные преступления, ибо все они Карамазовы, представители выморочного рода с порочной сутью. Связь и единство персонажей подчеркнуты пластически: братья и отец не раз движутся по сцене в тесной сцепке, а движение одного повторяется в жесте другого.И над всем этим беснованием царит православный крест… В одном из эпизодов он упадет с крыши дома, словно не выдержав карамазовских мерзостей. Да, все люди грешны, но заслуживают сострадания и прощения, говорит вслед за Достоевским Эйфман. Страстен, силен и искренен Дмитрий, сух, умен и несчастен Иван, тянется душой к Богу Алеша, принимающий упавший крест на обнаженные плечи. Именно герой Леонида Леонтьева становится идейным центром постановки, ее действующей силой и нравственной пружиной. Хрупкий юноша, как кроткий Христос из притчи о Великом инквизиторе, готов принести себя в жертву во искупление грехов своих родных. И это рождает в сердце зрителя тот самый катарсис, которого так ждешь от настоящего произведения искусства.