Святая наука – расслышать друг друга

Есть разные истины. Твоя, моя, его. Наши истины неодинаковы вчера и сегодня. А завтра и твоя, и моя истина будут другими.

Я. Корчак

Известные строки Б. Окуджавы не случайно послужили названием этой статьи. Много лет назад Булат Шалвович рассказал мне историю, которая заставила серьезно задуматься. Поэт камерный, далекий от политики, он никогда не был в чести у властей, но и не вызывал с их стороны особой агрессии. По большей части в критических статьях его атаковывали завистливые собратья по литературному цеху. И вдруг – разгромная статья одного из секретарей Ленинградского горкома партии (это была женщина) в “Московской правде”, где поэту вменялись в вину безыдейность, абстрактный гуманизм и нравственное растление молодежи. Нельзя сказать, что набор обвинений отличался особой оригинальностью. Удивляло другое: страстность автора и сам факт публикации статьи ленинградского партийного функционера в московской газете. Человеку, знакомому с партийно-ритуальными правилами тех лет, понятна неординарность ситуации. Современному молодому читателю надо пояснить, что по неписаным законам спланированная государственная травля обычно начиналась в центральной партийной печати, дающей сигнал всем остальным изданиям. И лишь затем она спускалась на региональный уровень, где каждый гонитель, действуя в своей вотчине, дублировал на разные лады генеральную линию. Ничего подобного не предшествовало появлению злополучной статьи, да и времена были достаточно вегетарианскими (конец 70-х годов). По всему выходило, что работа не заказная, а написана, что называется, по велению души и сердца. Далее предоставляю слово поэту: “Я написал ей письмо, где рассказал о том, как расстреляли отца, посадили мать, как мальчишкой ушел на фронт… Завязалась переписка. Кончилась тем, что она пригласила меня к себе в Питер…” Имея представление о чувстве собственного достоинства и кавказской гордости Б.Окуджавы, я онемел:

– Как вы, с вашим умом и талантом метали бисер перед этой…?

– Но она же человек! – последовал мудрый, спокойный ответ.

Позже судьба подарила мне счастье знакомства с о.А. Менем. Он, постоянно находившийся на линии огня – доносы, клевета, угрозы, – со смехом реагировал на облыжные обвинения в газете “Труд”, но подробно и обстоятельно на нескольких десятков страниц ответил одной-единственной женщине, усомнившейся в его верности церковным традициям. Письмо это теперь опубликовано. (Прот. А. Мень. Письмо к Е.Н. Вокруг имени отца Александра Меня, М., 1993 г., с. 45-62). В нем поражает не столько логическая выстроенность и убедительность аргументов, сколько тональность: “Я сознаю, что полон слабостей, недостатков, грехов, разумеется, не чужд и ошибкам, но, сколько помню себя, всегда был верен учению Церкви…”. Далее следуют исповедальный рассказ о детстве, семье, служении в церкви и лишь потом подробный разбор доводов оппонента. Результат тот же, что и в истории с Б.Ш.Окуджавой: после получения этого письма Е.Н. прислала отцу Александру новое послание, где она снимает все свои обвинения, раскаивается в своем поступке и сообщает, что осознала истинно христианскую суть его книги и его пастырского служения.

Два таких разных человека – атеист и православный священник, – но в сходных обстоятельствах они ведут себя совершенно одинаково и добиваются главного результата: врага превращают в друга. Эти разительные примеры наталкивают на серьезные педагогические размышления о культуре и действенности диалога как средства решения труднейших проблем человеческой коммуникации. Прошел не один десяток лет, прежде чем мне открылся подлинный смысл поначалу показавшейся спорной мысли Г.С. Померанца: “Стиль полемики – важнее предмета полемики”. Разумеется, никто не призывает к безответственному благодушию. И каждый раз, когда мы встречаемся с откровенной проповедью человеконенавистнических идей, подлогом, подтасовкой, фальсификацией, необходимо давать жесткую отповедь подстрекателям, прекрасно осознающим, что они творят и каких джиннов выпускают из бутылки. Но сейчас речь не о них. Педагогический и человеческий опыт подсказывает, что в большинстве случаев мы встречаемся с добросовестными заблуждениями людей, захваченных той или иной идеей, мифом, зараженных чужими, искаженными представлениями. В публичной схватке даже с самым злобным и недобросовестным оппонентом, которого бессмысленно пытаться переубедить, и тем паче обратить в свою веру, всегда подразумевается третья колеблющаяся сторона, которая до поры молчаливо наблюдает поединок, оценивая не только убедительность аргументов, но и стиль их подачи. Очень часто случается так, что решающим в выборе позиции наблюдателя становится не точность нанесенных в споре ударов, а широта, благородство и достоинство одной из дискутирующих сторон.

Еще недавно казалось, что внезапно открывшаяся гласность и снятие цензурных ограничений создадут естественные условия для обучения людей диалогу. Но поначалу вполне объяснимый семидесятилетним молчанием и накопившимися взаимными обидами накал страстей вскоре сменился группировкой людей вокруг политических и идеологических мифов, сопровождаемой ожесточенной артиллерийской канонадой со всех сторон. Отдаю себе отчет в том, что наше невротизированное, истерзанное проблемами общество создает не лучший социально-психологический фон для освоения культуры диалога. Средства массовой информации еще больше разжигают взаимную злобу, демонстрируя подрастающему поколению запрещенные недостойные приемы полемики. Поэтому школа остается едва ли не единственным местом, где сохраняется возможность обучения культуре спора. В наших обстоятельствах одним из действенных способов обучения юношества диалогу мне представляется развертывание перед учащимися выдающихся образцов достойной полемики в сопоставлении с нынешней жалкой пародией на нее. Согласитесь, трудно представить славянофила Аксакова, занятого поисками компромата на западника Грановского. При самой глубокой искренней озабоченности поисками исторических путей развития Отечества они добросовестно искали истину, а не стремились любой ценой повергнуть в прах оппонента. Так, например, даже тогда, когда назревал полный идейный разрыв и возникла угроза вражды между А.С.Хомяковым и В.Ф.Одоевским, они не желали становиться противниками и надеялись сохранить душевное тепло и взаимное расположение, стремились “…вопреки всему достичь взаимопонимания или, на худой конец, избежать публичных столкновений”. (Хомяковский сборник. Т. 1. Томск, 1998 г., с. 48). Недаром, вспоминая атмосферу тех давних дискуссий, их непосредственный участник А.И.Герцен великодушно писал о своих оппонентах: “Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинаковая. И мы, как янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны в то время, как сердце билось одно”. (Герцен А.И. Собр. соч. в 30 т. М., 1956 г. Т. 9, с. 133). Едва ли кто-то специально обучал этих людей тому, что сегодня принято называть толерантностью. Полученное воспитание, сам уклад жизни с его неписаным, но неукоснительно соблюдаемым кодексом чести предопределяли взаимную корректность и добросовестность в самых жарких спорах.

Культура диалога – всего лишь часть вечной как мир проблемы человеческой коммуникации. Неумение и нежелание расслышать друг друга издавна отравляли жизнь людям. И никогда не было недостатка в тех, кто стремится любой ценой унизить, подловить или, как сейчас модно говорить, подставить противника в споре, тем самым дискредитировав его в глазах властей и общества. Фарисеи и книжники, вопрошавшие Христа, платить ли дань кесарю, соблюдать ли субботу, – хорошо отдавали себе отчет в провокационности подобных вопросов. Но дело не только и не столько в ловцах душ человеческих, профессионально отрабатывающих очередной идеологический заказ. С ними все ясно. Гораздо важнее бороться за умы и души непредвзятых, неискушенных людей, коих подавляющее большинство. Трудность этой задачи осознавал и сам Спаситель: “Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего”. (Иоанн. 8, 43).

Внутренний слух, внутреннее зрение – кто-то наделен этим редким даром изначально, но большинству людей требуются напряженный труд и длительная учеба. Лучше начинать ее с детства, поскольку ребенок, как говорили встарь, существо богоподобное, еще не отравленное миазмами жизни. Это тем более важно, что подлинная культура требует от человека умений вслушиваться, вчитываться, вглядываться. В наступающую интернетную эпоху стоит внять советам покойного историка Н.Я.Эйдельмана, призывавшего учить детей не скорочтению, а медленному чтению. Без этого необходимого навыка мы получаем информационных наркоманов, о которых точно и беспощадно писала еще в 1935 году М.И.Цветаева.

Читатели газет

Ползет подземный змей,

Ползет, везет людей.

И каждый – со своей

Газетой (со своей Экземой!).

Жвачный тик,

Газетный костоед.

Жеватели мастик,

Читатели газет.

Кто – чтец? Старик? Атлет?

Солдат? – Ни черт, не лиц,

Ни лет. Скелет – раз нет

Лица: газетный лист!

Которым – весь Париж

С лба до пупа одет,

Брось, девушка!

Родишь –

Читателя газет.

Кача – “живет с сестрой” –

ются – “убил отца!” –

Качаются – тщетой

Накачиваются.

Что для таких господ –

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет!

Газет – читай: клевет,

Газет – читай: растрат.

Что ни столбец – навет,

Что ни абзац – отврат…

О, с чем на страшный суд

Предстанете: на свет!

Хвататели минут,

Читатели газет!

– Пошел! Пропал! Исчез!

Стар материнский страх.

Мать! Гуттенбергов пресс

Страшней, чем Шварцев прах!

Уж лучше на погост, –

Чем в гнойный лазарет

Чесателей корост,

Читателей газет!

Кто наших сыновей

Гноит во цвете лет?

Смесители кровей,

Писатели газет!

Вот, други, – и куда

Сильней, чем в сих строках! –

Что думаю, когда

С рукописью в руках

Стою перед лицом

– Пустее места – нет! –

Так значит – нелицом

Редактора газетной нечисти.

Спустя десятилетия, мы наблюдаем ту же печальную картину, когда тон и стиль любой полемики задают “глотатели пустот, читатели газет”. Корректность в спорах определяется как культурой его конкретных участников, так и общества в целом. Образцом рафинирования корректности принято считать дебаты в английском парламенте. Но там травка парламентаризма подстригалась столетиями. А во времена

В. Шекспира бранились, пожалуй, похлеще нашего, что нашло отражение в произведениях великого драматурга. Отец Дездемоны набрасывается на Яго:

Барабанцио: Ты подлый негодяй!

Яго: А вы – сенатор.

Последняя реплика звучит хотя и двусмысленно, но зато очень современно.

Между тем во все времена находились люди, которые сознательно не позволяли себе опускаться до такого уровня.

Римский император Марк Аврелий считал лучшим способом защиты не уподобляться обидчику: “…и относиться благосклонно и примирительно к гневающимся и заблуждающимся и, как только они захотят раскаяться, идти им навстречу…

…и проявлять терпимость к людям обыкновенным и судящим без осведомления…

…и не делать оскорбительных замечаний по адресу тех, кто употребляет варварские или какие-нибудь неправильные или неблагозвучные выражения…” (Марк Аврелий. К себе самому. М., 1998 г., с. 24-25). Написанное во II веке звучит как современное методическое пособие по обучению культуре диалога. Призывая развертывать перед учащимися образцы корректных споров, отдаю себе отчет в том, что таких примеров в культуре до обидного мало. Нестяжатели и иосифляне, никонианцы и старообрядцы, католики и гугеноты, большевики и их оппоненты – везде просматривается одна и та же логика одержимости с неизбежным печальным финалом. Поначалу отвлеченные, теоретические споры выплескиваются на площади, идеи овладевают массами и приводят к истреблению всех несогласных с очередной генеральной линией. Затем, спустя десятилетия (столетия), осознается и подсчитывается урон, нанесенный культуре. Тем ценнее не упустить случая показать юношеству те редкие образцы достойного оппонирования, когда противники в споре не фехтуют словами, а, дополняя и уточняя друг друга, совместно ищут истину. Такую возможность предоставляет, например, знакомство учащихся с философским письмом П.Я.Чаадаева, реакцией на него А.С.Пушкина и менее известной широкому читателю “Апологией сумасшедшего” П.Я.Чаадаева. Поскольку обсуждение своеобразия исторического развития России и ее цивилизационных перспектив длится по сей день, временами принимая дикие, одиозные формы, изучение переписки двух выдающихся мыслителей позволяет учащимся оценить не только подлинную глубину и масштаб проблемы, но и сам способ ведения спора, заведомо исключающий спекулятивные приемы полемики. Строго говоря, обучение культуре диалога – задача всех без исключения предметников, но я намеренно сосредоточиваю внимание на болезненных для нашего сознания, гуманитарных темах, содержащих опасный деструктивный потенциал. К ним, без сомнения, относится кровоточащая тема межэтнических отношений. В предыдущей статье уже достаточно говорилось о необходимости бесстрашного, но одновременно терпеливого и мудрого обсуждения этой проблемы с учащимися. Для того чтобы сам учитель имел перед глазами образец мужественного, честного и в то же время спокойного анализа накопившихся взаимных обид, я обращаюсь к переписке известного литовского поэта, публициста и переводчика Томаса Венцлова с его оппонентом, где с различных сторон рассматривается болезненная проблема межэтнических отношений перед второй мировой войной в Литве. Выбор именно этих материалов продиктован прежде всего безупречной нравственной позицией автора, а также тем, что Литва издавна являла собой узел межнациональных (польско-литовско-русско-еврейских) напряжений. Внятные, четкие основания, на которых Томас Венцлова строит свою аргументацию, сводятся к следующему:

– Есть этические ценности, более важные, чем нация: для христианина это Бог, для либерала вне конфессии – человечность и правда. Сохранить народ и потерять человечность – хуже, чем испытать обратный процесс (обычно, впрочем, эти процессы как-то связаны). Тоталитаризм провоцирует абсолютизацию нации, что также является формой тоталитарного сознания (выделено Е. Я.).

– Нередко мы превращаем человека другой нации в проекцию всевозможных зол (в том числе своих тоже). А зрелый, решивший сохранить себя и вырасти народ должен быть критичен не только к завоевателю или соседу, но и по отношению к себе. И лучше в этой критике перебрать, чем недобрать.

– Свои обиды мы и так прекрасно знаем и понимаем, почувствовать чужую беду – это совсем другое и говорит о зрелости народа.

– Человекоубийство все равно остается убийством, даже если оно кем-то или чем-то спровоцировано. И не следует здесь все валить на систему и военные обстоятельства, ибо в условиях любой системы и любых обстоятельств можно вести себя иначе (выделено Е. Я.).