Святая наука – расслышать друг друга

Помимо психолого-педагогических предпосылок, позволяющих формировать у учащихся потребность в диалоге, в истории и культуре, существует немало аргументов, укрепляющих позиции педагога в решении этой задачи. Многие из них звучат достаточно банально, но стесняться этого не следует, поскольку педагогика от века тем и занята, что актуализирует в сознании каждого нового, вступающего в жизнь поколения хорошо известные, но не теряющие своей ценности истины. Не новость, что любые конфликты и войны рано или поздно кончаются за столом переговоров. Очевидно, что лучше утонуть в длительных согласованиях, нежели немедленно захлебнуться в крови. Бесспорно, что грозные, глобальные проблемы, стоящие перед человечеством на пороге нового тысячелетия, требуют солидарных усилий всех людей доброй воли. Никаких иных аргументов в защиту диалога культурно-историческая педагогика не явит изумленному миру. У нее другая задача: всеми доступными средствами, вопреки абсурду и хаосу окружающей жизни, бесконечно напоминать о том, что диалог – это единственный достойный человека способ решения самых сложных и запутанных проблем. Напоминать и доказывать хотя бы собственным примером. В большом и малом, в обыденной жизни и при оценке грозных событий истории и современности педагог ни при каких условиях не может позволить сбить себя с этой незыблемой позиции. Бесконечные разговоры о культуре мира, призывы к воспитанию толерантности останутся благими пожеланиями до тех пор, пока мы не поймем, что в конечном итоге все усилия в этом направлении сводятся к формированию у ребенка потребности в диалоге и обучению цивилизованным способам его ведения. Строго говоря, такие человеческие качества, как миролюбие, широта, великодушие, отзывчивость, стремление понять другого, непохожего на тебя, восприняв его боль острее, чем свою собственную, – результат всего воспитания. Но диалог – прекрасный тренинг, позволяющий на практике проверить эффективность наших воспитательных усилий. Кроме того, он наиболее действенный способ включения человека в культуру.
Рассматривая диалог как средство погружения в контекст культуры, культурно-историческая педагогика опирается на методологическую идею В.С.Библера, заключающуюся в том, что мы живем в период смены логики, которой руководствуется человечество в своем стремлении понять мироустройство. А именно от одной логики (рациональной на данном этапе) мы переходим к диалогике – диалогу разных логик. “Логика грядущего ХХI века – диалогика – способна совместить в себе разные логики: как те, что существовали в прежние исторические эпохи, так и новые, еще только появляющиеся”. (Библер В.С. От наукоучения к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. – М.: Политиздат, 1991 г., с. 413). Совмещение разных логик, о котором ведет речь философ, есть не что иное, как трезвое осознание необходимости и возможности всестороннего обсуждения общих проблем на разных языках: мировоззренческих, конфессиональных, этнокультурных. На этих путях достигается целостность и ценностность образования. В формировании интеллектуальных и личностных качеств, позволяющих беспрепятственно обсуждать общие проблемы на различных языках культуры, педагогика ценностей и смыслов усматривает суть процесса воспитания толерантности. Способность совместить в сознании разные логики, в том числе и те, что существовали в предшествующие эпохи, никому не дается в готовом виде. Здесь нет другого способа, кроме как научиться вступать в разговор с теми, кто жил задолго до тебя. К сожалению, эту очевидную истину приходится обосновывать вновь и вновь, даже в профессиональной среде. Л. Февр, автор книги “Урок “Изучения истории”, нападал на А. Дж. Тойнби, относя сочинения последнего к жанру, который от Лукиана до Фонтенеля называется “диалогом мертвых”, и ставил вопрос о том, стоит ли всерьез продолжать этот диалог. Автор предисловия к сборнику А. Дж. Тойнби “Цивилизация перед судом истории” В.И.Уколова не без изящества парировала: “Заметим, что, в сущности, вся человеческая культура есть, с одной стороны, “результат” диалога тех, кто ушел, между собой, а с другой – непрерывное общение мертвых и живых. В этом смысле Шекспир для нас больший современник, чем какой-нибудь слесарь из домоуправления. Потому что Шекспир – собеседник многих миллионов людей, живущих сегодня на земле, собеседник, активно влияющий на их внутренний мир и поступки, а слесарь – не всегда приятный объект общения по бытовому поводу, контакт с которым люди стремятся свести до минимума и как можно скорее забыть”. (Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории. Санкт-Петербург. 1996 г., с. 6). Между прочим, приведенный обмен “любезностями” между двумя вполне зрелыми профессиональными историками лишний раз убеждает педагога в необходимости неустанного обоснования перед детьми, казалось бы, всем понятных, очевидных вещей.
Когда-то в молодости меня поразила высказанная в разговоре мысль Н.Я.Эйдельмана о том, что для него занятия историей, помимо прочего, – способ продления собственной жизни. Но не в будущее – здесь предел каждого человека очевиден, а в прошлое, на неограниченно долгое время. “Постепенно, по мере погружения в изучаемую эпоху, – продолжал историк, – мне стало казаться, что я лично знал этих людей: М. Лунина, П.Я.Чаадаева и многих их современников. Возникла потребность с ними разговаривать, о многом хотелось спросить…”. Разумеется, такие специалисты, как Н. Эйдельман, Ю. Лотман, – блестяще образованные, наделенные богатым воображением, скорее исключение, чем правило. Но даже человек, не связанный профессионально с историей культуры, при соответствующем воспитании ощущает сходную потребность, сродни той, которую испытывает каждый, кто терял своих близких. Разница лишь в том, что дорогих нам людей мы знали лично, и это облегчает посмертный контакт с ними. По большому счету он никогда и не прекращается, становясь наиболее насыщенным и интенсивным в поворотные моменты нашей судьбы. Что касается пророков, мыслителей и художников, то, хотя контакт с ними затруднен, поскольку требует изрядной подготовки и серьезных духовных усилий, потребность в нем также возрастает в судьбоносные моменты истории, один из которых мы так остро переживаем сегодня. Высочайший такт и деликатность требуются для того, чтобы найти верный тон общения с ними – великими. Самое трудное – исполнить то, к чему призывал бл. Августин: “В общем – единство, в спорном – свобода, во всем – любовь”. Ведь подлинный диалог предполагает равенство вступающих в него сторон. Одинаково опасно поддаться магии имен и заслуг или напротив – проявить снисходительное отношение к седым реликтам прошлого. Это так важно сегодня, при всеобщем смятении умов, когда ловцы душ человеческих беззастенчиво эксплуатируют в своих целях не вершины человеческого духа, а срывы и заблуждения, от которых не были избавлены и великие мира сего. Пронзительной любовью к Ф.М.Достоевскому продиктован равноправный диалог с ним нашего современника – поэта З.А.Миркиной: “А между тем много случилось на нашей земле с тех пор, как вы ушли с нее, так много! Сыновья восстали на отцов и брат на брата. И в этой сумятице неожиданно хозяином положения оказался Смердяков, человек дела, который не рассуждал, что позволено, что нет, а прямо взял и все позволил. Смердяков остался жив, расплодился и размножился и со своей подленькой усмешечкой все и всех прибрал к рукам. Знали бы вы, какую хвалу стал петь Иван Федорович прежнему лакею своему, которого он так презирал в ваше время! И Митя, почесывая затылок, согласился, что недооценил великого гения. Если вы все это можете видеть в своем сне загробном, то трудно придумать кару пострашней. И, говорят, в кабинете у одного из этих Смердяковых – у этого припадочного, бесноватого фюрера висел ваш портрет… Мне было страшно сказать вам это, Федор Михайлович, но вы должны знать и это. Вы все должны знать. Только я знаю твердо: не вы убивали детей в газовых камерах. Это знаю и говорю с такой же ответственностью, с какой Алеша говорил Ивану: “Я знаю одно, брат: не ты убил отца!”.
Не вы… Не вы… Но почему надо бояться, что вас в этом могут обвинить? Потому же, почему и Иван боялся. Ах, идеи… Во всякой идее заложено “Кто виноват?” и “Что делать?”, и вы замахиваетесь своими идеями на детей. Вот они, три ваши любимые идеи, любимые детища ума вашего. Это:
1) Идея о римском католицизме, “который уже не есть христианство”, ибо поддался на третье дьяволово искушение – искушение властью. “Возвестив всему свету, что Христос без царства земного устоять не может, католичество тем самым провозгласило антихриста и тем погубило весь западный мир”. Не оспариваю и не соглашаюсь. Только отмечаю: идея высказана четко и виновный найден. В гибели западного мира виновно католичество.
2) Идея о русском народе, народе – богоносце. О народе исключительном, единственном. Можно обвинить в грехах весь мир, только чтобы оправдать этот народ от наветов. Борясь за правоту этого народа, можно огнем и мечом уничтожать другие. (И вы, вы провозглашаете священную войну, Федор Михайлович?.. Вы, подобно Магомету, о котором мечтал Раскольников, разворачиваете знамя джихада?!).
3) Наконец, есть такие виноватые, виноватей которых во всем мире не найдешь. Правда, вы не говорите, что их надо физически уничтожить, но уж идейно уничтожаете так, что как только им и жить после этого… Эти виноватые, конечно, евреи. Те самые евреи, которые “жили для того, чтобы дождаться Бога истины, и оставили миру Бога истинного!” Жили, оставили. Все в прошлом. Пора и самим стать прошлым. От них осталась только одна идея “жидовства”, идея самосохранения любой ценой. Идея подчинения всего мира мудрецам Сиона. Ах, как этот миф разросся в нашем ХХ веке!
Спорить с вами, разбивать ваши доводы – нет, не хочу. Я хочу только дать вам очную ставку с самим собой”. (Миркина З. Истина и ее двойники. М., 1993 г., с. 52-53).
Предоставить мыслителю и художнику очную ставку с самим собой – безупречный полемический прием, мгновенно выбивающий почву из-под ног тех, кто паразитирует на трагических ошибках великих предшественников, оплаченных в культуре слишком дорогой ценой. Ф.М.Достоевский против Ф.М.Достоевского – не каждому учителю по плечу усадить их за стол переговоров. Понимая это, призовем на помощь людей следующих, подготовленных к решению такой задачи:
“А ведь, вы знаете, я не опровергаю ваших идей. Я даже могу сказать, что в каждой из них есть своя правда. О римском католицизме, например, вы сказали великую правду. Поэма о великом инквизиторе – одно из величайших созданий вашего гения. Но все, что в ней сказано о римском католицизме, относится не только к Риму, а ко всякой Церкви земной. Всякая Церковь в достаточной степени опирается на земных царей, на царство земное… Разве это не очевидно? Все земное непрочно, все подвержено соблазну. И осениться бы только крестным знаменем; то есть всем сердцем решить: выбираю крест. Пока есть на земле страдание, остаюсь с крестом, а не с теми, кто осуждает на крест; с Распятым, а не с распинающими. И только. И тогда отпадут все горы доказательств, все союзы со своими знаменами…
Русский народ – народ-богоносец, единственный и исключительный? Ну что ж, может быть… Русский народ действительно хранил живую святыню, живую красоту духовную. Гораздо больше, чем образованный слой общества, а может, и чем другие народы Европы; кто знает, может быть… Кто ближе к святыне, ближе к Целому, тот, разумеется, ближе к истине… Но вот что вы пишете в наброске к “Бесам”:
“Сила в нравственной идее. Нравственная идея в Христе. На западе Христос исказился и истощился. Царство Антихриста. У нас православие. Значит, мы носители ясного понимания Христа и новой идеи для воскресения мира… Если бы пошатнулась в народе вера в православие, то он тотчас же бы начал разлагаться… Теперь вопрос: кто же может веровать? А если нельзя, то чего же кричать о силе православия русского народа? Это, стало быть, только вопрос времени. Там раньше началось разложение, атеизм; у нас позже, но начнется непременно с водворением атеизма”. (Выделено мной. – З.М.). И далее: “А если православие невозможно для просвещенного (а через сто лет половина России просветится), то стало быть, что все это фокус-покус и сила России временная… Возможно ли вправду веровать?”
Вот в чем дело: в вашем сомнении. Вы то веруете, то нет. И когда веруете, вам не нужны никакие оплоты, никакие доказательства, никакие идеи… А вот когда вера начинает шататься, как вы начинаете убеждать всех! Как горячитесь, как выходите из себя, чтобы во что бы то ни стало, хоть на волос, убедить… самого себя. Это вам-то, видевшему планету смешного человека, говорить о невозможности веры для образованных? Это вам-то, так хорошо знающему, что все это не про то… не про то… Разве “смешной человек” был необразован? А вот увидел истину и уверовал…”. (Миркина З.А. Истина и ее двойники. М., 1993 г., с. 53-54).
Завершая разговор о роли и месте диалога в культурно-исторической педагогике, отмечу, что его задача не меняется тысячелетиями, с веками приобретая все большую актуальность. Она в выводе, к которому пришел еще во втором веке Марк Аврелий: “Ведь мы рождены для совместной деятельности, как ноги, как руки, как веки, как верхний и нижний ряд зубов. Поэтому противно природе противодействовать друг другу; гневаться же и отвращаться означает именно противодействие”. (Марк Аврелий. К себе самому. М., 1998 г., с. 32). Эта актуальность – и в убеждении русского философа ХIХ века В. Соловьева в том, что: “Мировая задача состоит не в создании солидарности между каждым и всем – она уже и так существует по природе вещей, а в полном сознании и затем духовном усвоении этой солидарности со стороны всех и каждого”. (Соловьев В. Оправдание добра. Соч. в 2 т. Т. 1. М., 1988 г., с. 286).
В конечном итоге святая наука – расслышать друг друга сводится к осознанию и духовному усвоению общечеловеческой солидарности.
Резюме:
– В формировании потребности в диалоге состоит одна из важнейших задач культурно-исторической педагогики.
– В свою очередь потребность в диалоге базируется на безоговорочном личностном признании его единственным достойным способом решения сложных, запутанных проблем истории и культуры.
– Успешность и конструктивность диалога во многом зависят от учета культурологического и социально-психологического контекста обсуждаемых проблем. Введение в этот контекст учащихся следует считать важнейшей педагогической задачей.
– В невротизированных сообществах правильно построенный диалог выполняет культурно-терапевтическую функцию, позволяя снимать накопившееся напряжение посредством терпеливого, открытого, всестороннего обсуждения накопившихся проблем.
– В формировании интеллектуальных и личностных качеств, позволяющих обсуждать общие проблемы на разных языках, – мировоззренческих, конфессиональных, этнокультурных культурно-историческая педагогика усматривает суть процесса воспитания толерантности.
– Наличие у человека постоянной потребности в глубоком внутреннем диалоге не только с самим собой и современниками, но также с людьми, оставившими свой живой след в культуре, неоспоримо свидетельствует о напряженной духовной жизни, подлинной укорененности личности в культуре, следовательно, об успешном достижении целей культурно-исторической педагогики.
– В конечном счете диалог есть не что иное, как действенный способ осознания и духовного усвоения общечеловеческой солидарности.