Сводки с других континентов

Во французском языке бытует фраза Сette chambre est un capharnaüm!, первая часть которой может быть заменена на любое другое подходящее по смыслу существительное, ведь так или иначе все внимание тут приковано к аллегории. Капернаум – это древний город в Израиле, упоминающийся еще в Новом Завете. В Писании сказано, что именно там в свое время проповедовал Иисус Христос. Однако во французский язык слово «капернаум» пришло не в смысле чего-то чудотворного или даже отчасти божественного, а с куда более приземленным лексическим значением хаоса. Именно хаос царит в ливанской столице, задыхающейся от перенаселения, наплыва беженцев, бедности и скопления всех смертных грехов: в этом «Капернауме» попросту нет места даже самому Богу. Современный Бейрут – место действия нового фильма Надин Лабаки, отмеченного призом жюри на прошедшем Каннском кинофестивале, – это самый настоящий город хаоса, где каждый день – борьба за выживание.

Драматическoе ядро картины умещается в одном предложении – ребенок подал в суд на своих родителей. Однако большая часть хронометража «Капернаума» состоит из предшествующих судебному заседанию злоключений главного героя, двенадцатилетнего мальчика по имени Зейн, растущего в бедной многодетной семье и лишенного всего, даже собственного дня рождения. Зейн ненавидит своих родителей, он обвиняет их в том, что дали ему эту жизнь, в которой приходится попрошайничать, воровать, спать на улице, питаться сахаром со льдом и заботиться о младшей сестре Сахар – единственном человеке на Земле, к которому Зейн небезразличен. Но когда одиннадцатилетнюю Сахар родители силой выдают замуж за местного торговца, годящегося девочке в отцы, пораженный своим бессилием и лишенный последней капли веры в справедливость в этом безжалостном мире Зейн решает сбежать из дома.
Набив мешок ворованной едой, герой садится в автобус, где знакомится с престарелым, экстравагантным и крайне веселым старичком в поношенном костюме некоего человека-таракана (раньше, видимо, это был костюм Человека-паука). Увязавшись за ним, Зейн попадает в местный парк аттракционов в надежде найти там какую-нибудь работу. Но на человеке-таракане не заканчиваются удивительные знакомства героя. В парке ему помогает местная уборщица, беженка по имени Рахиль, которой самой нужна помощь – каждый день она рискует быть депортированной на родину, а вдобавок еще вынуждена кормить и воспитывать грудного младенца Йонаса, который нежно высыпается в туалетной кабинке, якобы запертой на ремонт. Рахиль позволяет Зейну ночевать у них в более чем скромном жилище – небольшом сарае на окраине. Но спокойная (не говоря уже о счастье) жизнь герою только снится: в скором времени подлый фатум подкинет Зейну новое испытание, оставив его с маленьким Йонасом совсем одних в городе, в котором не слышали о милосердии и сострадании.
Если бы такой фильм вышел на английском языке да еще и в лощеной голливудской обертке, вне всякого сомнения, он был бы очевиднейшей приманкой на «Оскар». Но, несмотря на то что в итоге картина Лабаки получила номинацию на престижную кинопремию в категории фильмов на иностранном языке, ее работа такую цель перед собой, совершенно ясно, не ставила. Если бы ливанский режиссер решила уделить больше экранного времени самому судебному процессу, то ей было бы куда проще манипулировать зрителями и склонить их к эмоциональной реакции, самой очевидной в данном случае, – слезам, вызванным состраданием. Однако Надин Лабаки уж точно не Анджелина Джоли, ей хватает опыта и кинематографического чутья, чтобы сделать акцент в своем фильме на квазидокументалистике в изображении бейрутского быта и его жителей. Все, что мы видим в кадре, – настоящее, начиная с городских развалин и заканчивая лежащими на тротуаре телами, непонятно с первого взгляда, обессиленными или бездыханными. Здесь нет никакого пафоса, глянца и манипуляции. Здесь все плохо, независимо от того, кажется ли вам это чересчур или нет.
Поэтому критика «Капернаума» в том, что кино слишком очевидно воздействует на эмоции зрителя душераздирающими образами и снято якобы «под награды», возможна только при рассмотрении картины в контексте голливудского кино. Но мы должны понимать, откуда это кино и кем оно снято. Ливанский кинематограф – вещь относительно новая, о нем мы слышим крайне редко, и то если речь идет о фестивальном кино, поэтому, чтобы ливанского режиссера услышали за пределами азиатского региона, его кино должно, во-первых, выделяться радикализмом, во-вторых, нести четкий и понятный посыл. Все это есть в «Капернауме», который, между прочим, рассказывает о том, о чем далеко не всегда дотошные журналисты решаются поведать в своих репортажах.
Свою историю Надин Лабаки (женщина-режиссер из преимущественно мусульманского государства, стоит ли говорить, какое это само по себе достижение?) намеренно доносит до зрителя предельно понятным языком, не уводя проблемы ни в какие дебри вроде экзистенциализма и психологии. Еще раз: она женщина-режиссер из Ливана, которая снимает яркий образец социального кино. А цель любого социального кино – явить насущную проблему на всеобщее обозрение, естественно, для режиссера из маленького государства, в котором само понятие «социальное кино» считается чуть ли не табу, просто необходимо это сделать, используя как можно понятнее художественные средства. В данном случае никакой метафизики и трансцендентализма (хотя Иран географически близко, а влияние Киаростами и Панахи достаточно сильно), только чистая полудокументалистика, позволяющая открыть глаза людям, даже не догадывающимся о месте Ливана на мировой карте. И с этой задачей «Капернаум» справляется на «отлично».
Надин Лабаки сняла поистине мощное социальное кино, которое своей силой обязано не только кадрам чуть ли не хроники повсе­днев­ного Бейрута, но и поражающей игре детей. Зейну фактически даже не пришлось ни подо что подстраиваться, ибо на экране он изобразил свою жизнь и свою боль, осевшую глубоко в его душе, ключ к которой зритель находит в бесконечно печальных глазах юного таланта. «Капернаум» – страшное и тяжелое кино, просмотр которого столь же важен, как и любые новостные сводки, приходящие из далеких стран, других континентов, других миров, проблемы которых, мы привыкли полагать, нас не касаются. Еще как касаются, нужно лишь прекратить закрывать на них глаза.