На чтение: ≈ 9 мин.«Берег! Отечество! Благословляю вас! Я в России!.. Всех останавливаю, спрашиваю единственно для того, чтобы говорить по-русски и слышать русских людей» – с такими словами вернулся на Родину автор «Писем русского путешественника» Николай Михайлович Карамзин, сделав свои первые ощутимые шаги к вечной славе. «Говорить по-русски и слышать русских людей» станет его жизненным и литературным кредо.
Родившись в симбирской провинции (ныне Ульяновская область) в семье отставного капитана в 1766 году, Николай, как сын дворянина, сначала учился дома, потом в Московском пансионе, а уже в 15 лет был определен в Преображенский полк, откуда через два года вышел в отставку поручиком. Начал сотрудничать в московском журнале «Детское чтение», а потом и редактировать его. Еще нет и двадцати от роду, а он уже литератор, переводчик, переписывается с европейским известным философом Лафатером, словом, определился и с профессией, и с самой судьбой.Однако молодость нет-нет да и берет свое. Разнеслись слухи, что Карамзин «прыгает серною с кирасирскими офицерами», а в письме к лучшему другу, литератору Ивану Дмитриеву, признается, что манит его жребий светского человека, игрока… Но Иван Петрович Тургенев, ректор Московского университета, «отговорил от рассеянной светской жизни и карт» (по словам Дмитриева). В двадцать три года Карамзин уже предпринимает серьезнейшее путешествие по Европе, и круг интересов его велик и многогранен. Посещение лекций в Лейпцигском университете и знаменитой Дрезденской галереи, знакомства с писателями… Он старается выяснить секреты процветания Швейцарии, становится свидетелем разразившейся революции во Франции. Природный ум, внешняя красота и внутренняя культура помогали быстро знакомиться с людьми разного положения и профессий, а деловая пытливость – сопоставлять факты, делать обобщения.Ученик известного просветителя Николая Новикова, Карамзин с пылкостью молодости сначала радовался перевороту в Париже, но когда революция стала сама топить в крови своих противников, будущий историк пережил горькие дни разочарований, породившие впоследствии духовный кризис. Еще в Германии его зоркий ум отметил: «Признаться, сердце мое не может одобрить тона, в котором господа берлинцы пишут. Где искать терпимости, если самые философы, самые просветители – а они так себя называют – оказывают столько ненависти к тем, которые думают не так, как они?.. Должно показывать заблуждения разума человеческого с благородным жаром, но без злобы».Живое, гибкое слово, естественная эмоциональность повествования «Писем…» – все это удивляло, подкупало, завораживало… Читатель увидел, что и книги можно писать языком понятным, близким и задушевным. Огромной популярностью пользовалась и повесть «Бедная Лиза». История несчастной любви простой крестьянки к светскому молодому человеку, бросившему ее на произвол судьбы, хоть и не отличалась новизной сюжета, но была исполнена с таким мастерством, что до сих пор трогает душу читателя образом нежной, доверчивой Лизы, рассказом о ее чистой любви к Эрасту.В России между тем хватают всех подозрительных, благоволивших к революции, а из Европы доносятся парижские формулы: «Свобода должна победить какой угодно ценой». «Свобода, – отмечает в ответ Карамзин, – состоит не в одной демократии; она согласна со всяким родом правления, имеет разные степени и хочет единственно защиты от злоупотреблений власти». И эти слова словно обращены к нам, сегодняшним.Идея просвещенного самодержавия, конечно, не всем была по вкусу. Карамзин в глазах наиболее воинствующего дворянства был консерватором. Так же считала и советская историография. Но сегодня, переоценивая многое, мы по-иному вчитываемся в Карамзина. И нельзя не согласиться с видным литературоведом Натаном Эйдельманом: «Не станем пока что поправлять писателя… заметим только важную и верную в общем мысль: нельзя достигнуть республики, демократии там, где еще нет для того условий; все равно предшествующая тысячелетняя история страны, уровень ее развития, дух ее народа определяют те формы, которые могут образоваться, утвердиться после переворота». Не потому ли не видно конца нашим разочарованиям, связанным с перестройкой и ее последствиями, поскольку для улучшения жизни народа совсем не обязательно было все ломать?Осенью 1803 года Александр I издает указ о назначении Карамзина на должность историографа с жалованьем 2 тысячи рублей в год. Это означало навсегда уйти с головой в Историю. Когда за плечами не только слава, но и 37 лет жизни. Пушкинский рубеж. Это был большой риск, но писатель пошел на него сознательно. Карамзин убеждает себя и других: «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей Российской истории, то есть писанной с философским умом, с критикою, с благороднейшим красноречием… Говорят, что наша История сама по себе менее других занимательна: не думаю; нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить; и читатель удивится, как из Нестора, Никона и проч. могло выйти нечто привлекательное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев».И началась долгая работа писателя и гражданина, равная подвигу. Уже в следующем году был написан первый из двенадцати томов «Истории Государства Российского», посвященный древнейшей жизни славян. Годы спустя Пушкин напишет: «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом». И хотя прежде писали об истории страны и Василий Татищев, и Михаил Щербатов, нужен был талант Карамзина, его слава и влияние на умы, чтобы, по словам Пушкина, «все, даже светские женщины, бросились читать историю своего Отечества… Несколько времени ни о чем ином не говорили».Два десятилетия с лишним читающая Россия ждала новых исторических картин, выходящих из-под пера мастера, спорила с ним, иногда охладевала к автору, а потом снова возвращалась, открывая для себя прошлое страны, сопоставляя его с настоящим, примеряя былые страсти к современности. Не дремали и критики. Одни считали писателя верным слугой самодержавия, вменяя в вину и периодизацию «Истории» – по годам правления царей; другие, стоящие у трона, обвиняли в излишней подробности и чересчур требовательном отношении автора к «отцам Отечества». И все-таки три кита обеспечивали устойчивый успех и популярность «Истории»: живой, близкий к народному язык; яркая эмоциональность, страсть к добру, желание всеобщего блага и, наконец, общественная потребность исторически осмыслить самих себя, свое место в мире…
Выбор читателей
Комментарии