Свидетели революции. Школьные сочинения – исторические документы высшей пробы

Двадцать лет назад, в 1997 году, я прочел книгу, которая меня потрясла, – «Дети русской эмиграции. Книга, которую мечтали и не могли написать изгнанники» – сборник сочинений, написанных 80 лет назад детьми русской эмиграции, хотя слово «дети» здесь не совсем точно – их авторам от 6 до 25 лет. Книга большая, более сорока печатных листов, она прекрасно издана, в ней десятки фотографий и – самое главное – удивительные сочинения.

12 декабря 1923 года в самой большой эмигрантской средней школе – русской гимназии в моравской Тржебовне (Чехословакия) по инициативе директора А.П.Петрова были отменены два смежных урока, и всем пятистам учащимся предложили написать сочинение на тему «Мои воспоминания с 1917 года до поступления в гимназию». Опубликованные в отрывках, сочинения эти потрясли русскую эмиграцию. И 1 марта 1925 года к уже написанным добавились еще 2403 сочинения на эту же тему, которые пришли из русских эмигрантских школ Турции, Болгарии, Югославии, Чехословакии. Издать эти сочинения тогда так и не удалось. Но они сохранились и вышли в свет в наше время. В предисловии к книге, которое было написано 80 лет назад, профессор В.В.Зеньковский писал: «Погружаясь в эти записи, мы прикасаемся к самой жизни, как бы схваченной в ряде снимков, мы глядим на всю ее жуткую глубину. Метод анкеты дал бы в наше распоряжение ряд детских высказываний по одним и тем же вопросам, но он не дал бы возможности заглянуть в детскую душу так, как это возможно для нас в свободных изложениях детей. Сохранить всю непосредственность детских переживаний, дать им полный простор в выявлении того, что особенно близко каждому из детей, важнее, чем добиться большей доступности материала для обобщенного исследования». Сегодня, когда увлечение всякого рода анкетами и тестами перешло все разумные границы, этот призыв «сохранить всю непосредственность детских переживаний», «дать им полный простор в выявлении того, что особенно близко каждому из детей», звучит более чем современно и актуально. Это очень горькое чтение. Процитируем предисловие к сборнику Лидии Петрушевской, которая составила эту книгу, подготовила текст и подобрала фотографии: «Читая сочинения, мы как бы слышим выстрелы, видим горящие дома, смерть матерей и сестер, гибель отцов и братьев на полях сражений; переживаем ужасы холода, голода, эпидемий; участвуем в отступлениях, многократных сменах властей в городах; мы скитаемся по разным странам в поисках пристанища. С потрясающей силой описаны сцены злобы, жестокости, насилия. Не жалея красок, авторы изображают положение в стране, разруху, зверства чрезвычаек, осквернение церквей и многое другое». И вместе с тем для меня, учителя литературы и русского языка, не побоюсь этого слова, это было вдохновляющее чтение. Ибо, как никогда, убедило меня в беспредельных возможностях того так часто и многократно поруганного жанра, который называется школьным сочинением. Составитель книги поставил эпиграфом к ней слова из школьного сочинения, написанного в изгнании в 1924 году: «Одни лишь печальные мысли и воспоминания остаются у тебя от начала этой, как ее называли, бескровной революции; и лишь надежда на светлое будущее немного скрашивает тяжелое пребывание на чужбине, вдалеке от своих родных и своей дорогой, хотя и поруганной, но все же милой Родины». И действительно, вся эта книга пронизана необыкновенным пониманием связи своей личной судьбы с судьбой Родины, России, и чувством любви к ней.Конечно, авторы этих сочинений – дети верхних или средних слоев населения России. То и дело читаешь: «в нашем имении», «у нас в поместье», «папа занимал в Харькове огромную банковскую должность», «у моего отца был свой мыловаренный завод», «я был сыном священника», «мой отец был офицером», «папа был старший врач», «мой папа был городовой», «мой папа инженер-путеец». Пусть не у всех, но у большинства авторов этой книги в дореволюционной жизни обеспеченность, благополучие, комфорт. «Поднимаемся на лифте, звоним, и нам открывает нарядная горничная, она раздевает меня». «Меня с братом везла француженка, наша гувернантка…» «Наши 4 абонемента в Мариинском театре давали мне возможность побывать там не менее 1-2 раз в неделю». «Вечером было очень грустно, няня подошла ко мне и мягким голосом сказала: «Иди, дитятко, в кроватку». «Вечером я приняла ванну, и мама боялась, чтобы я не простудилась. Как сейчас помню, вошла кухарка Тоня (она была полька) и принесла мне в кровать большую котлету». Естественно, была и другая Россия. Но от нее сочинений не осталось. Хотя остались детские рисунки, в которых иное видение мира и иное отношение к революции. Но и эти дети – дети России. И их свидетельства – исторические документы самой высокой пробы. Многое в этих сочинениях было для меня открытием. Всю жизнь меня учили, что в 1917 году началом всех начал был октябрь. О том, что все началось не с октября – с февраля, я впервые прочел лишь у Солженицына. Между тем для части авторов этих сочинений мысль о том, что трагедия началась именно в феврале, нечто само собой разумеющееся. То, что вы сейчас читаете, было написано 7 лет назад для моей книги «Сочинения о жизни и жизнь в сочинениях». Но в феврале этого года «Российская газета» вышла с вложенным в нее специальным выпуском журнала «Родина» с законченной в 1983 году и перепечатанной десять лет назад, к 90-й годовщине Февральской революции, статьей Александра Солженицына «Размышления над Февральской революцией». А в самом номере газеты – «Февральские тезисы от Солженицына» и рассказ Натальи Солженицыной о том, как появились «Размышления над Февральской революцией». Читая этот рассказ, я вновь поразился тому, что то, что для писателя стало открытием, для части детей, писавших свои сочинения вскоре после революции в эмиграции, было само собой разумеющимся. Вот почему я сделал выписки из этого рассказа. Нужно всегда помнить о непосредственном восприятии и о том, как оно может измениться с течением времени. Применительно к самому себе я об этом рассказал на страницах журнала «Знамя» в 8-м номере за 2014 год в статье «О себе и о нас» (номер есть в Интернете). Но в газете даны только выдержки из беседы Натальи Солженицыной с журналом «Родина». Поэтому я цитирую по Интернету. «Большевики полностью исключили Февральскую революцию из тем для рассмотрения и изучения, затирали, скрывали глубоко ее, запикивали. Что, в общем-то, вполне логично, ведь радикальная перемена – свержение монархии и изменение государственного устройства России – произошло в феврале 1917 года, а не в октябре, как нас пытались убедить. По сути, Ленин со товарищи просто подняли из пыли власть, обороненную Временным правительством. Не большевики были причиной того, что Временное правительство власть не удержало. Но вот ухватить его спроворились только они… Подобно многим родившимся и выросшим в СССР, на определенном этапе Солженицын тоже был жертвой большевистской мифологии. Людям вдалбливали в голову, что Великую революцию совершил Великий Октябрь, а Февральская буржуазная – проходное, малозначительное событие». И только после изучения огромного массива исторических источников перед писателем предстала «совершенно иная картина, и он был потрясен… Неотвратимая потерянность России зияла уже в первые дни марта… К Февральской революции привел накал ненависти между образованными классами и властью, прораставший на протяжении ста лет. Таков вывод Солженицына». Естественно, не мне судить об исторической правоте этой концепции. Тем более что журнал «Родина» призвал к ее обсуждению и специалистов, и просто читателей. Для меня же важно убеждение, которое пронизывает весь цикл статей, которые я сейчас предлагаю своему читателю: В СОЧИНЕНИЯХ ДЕТЕЙ СОДЕРЖАТСЯ И ТЕ КРУПИЦЫ ИСТИНЫ, КОТОРЫЕ ТОЖЕ ПОМОГЛИ СОСТАВИТЬ ИСТОРИЧЕСКУЮ КАРТИНУ. Конечно, только в том случае, если дети пишут о том, что видели своими глазами, то, о чем они думают и что чувствуют. Ведь в историю входит не только то, что было, но и то, как это «было» воспринималось разными людьми. Теми, кто жил тогда, современниками, и теми, кто жил потом. Мнения о мире тоже часть самого мира, самой жизни. И я буду цитировать то, что было написано детьми, учениками, во многом моими собственными (класс, в котором я начал эту работу, в этом году отмечает пятидесятилетие окончания школы), то, что они думали и чувствовали ТОГДА. Но для меня во всем этом важно и еще одно, и, может быть, даже больше всего. И сейчас я пишу как учитель русского языка и литературы. Ведь и такой взгляд правомерен. И меня поражает необыкновенная плотность фактуры самого текста этих сочинений – поражает умение видеть мир в его необычайной конкретности, осязаемости, ощутимости. Ведь для большинства сочинений наших учеников, особенно старшеклассников, характерно говорение в общем и целом, некоторая холодная рассудочность.