Судьбу нельзя переписать . У столичных нянек сирота всегда перед глазами

Москва входит в число пяти регионов России, в которых на усыновление российским гражданам отдано больше детей, чем на международное. Но это требует очень больших усилий от всех тех, кто в ответе за ребенка, оставшегося без родителей и без их попечения. На вопросы о том, какие проблемы возникают в этой работе, отвечает заместитель руководителя Департамента образования Владимир РАЗДИН.

– Владимир Иванович, как вы согласились на такую должность, ведь, пожалуй, в системе образования нет участка сложней, чем работа с сиротами?

– Во-первых, есть такое слово «надо», и когда его произносит руководитель департамента, то это предложение, от которого невозможно отказаться именно потому, что ты понимаешь: в самом деле надо. Не тебе – другим. Во-вторых, я все-таки педагог, имеющий большой опыт работы в школе, профессию выбрал по призванию и детей люблю, всегда старался помочь тем, кто попал в трудные жизненные ситуации. После окончания МПГУ имени В.И.Ленина я вернулся в свою школу №1275, потом перешел в 228-ю, а потом снова вернулся в свою школу, в итоге 17 лет я отработал директором школы.

– Почему Москва оказалась в числе лидеров по количеству сирот, усыновленных гражданами России?

– Наш город большой по количеству населения, здесь 6% семей не имеют детей, москвичи, желающие иметь детей, живут материально неплохо, то есть имеют возможность взять ребенка и обеспечить ему достойные условия жизни и развития. Будущим родителям не нужно куда-то ехать, они всегда могут взять анкету, посетить учреждение, где ему дадут всю необходимую информацию, проконсультируют, они получают направление, отправляются в детское учреждение, смотрят на детей, принимают решение.

– Говорят, что будущим усыновителям нужно собирать уйму документов.

– У нас в городе сбор документов предельно упрощен, на сайте есть весь необходимый набор, будущие родители имеют возможность все «скачать» и приходить уже с готовым пакетом.

– И все же количество усыновителей меньше, чем того хотелось бы, поэтому в столице все еще есть детские дома.

– Да, у нас 28 детских домов, где работают воспитатели-энтузиасты (а есть еще повара, кастелянши и другой младший обслуживающий персонал), работа их сложна, потому что они надеются только на себя. В школе ребенка могут недокормить – дома поест, недоработали – есть родители, которые позаботятся, отведут на курсы. Учитель дал урок и свободен, воспитатель в детдоме работает 24 часа в сутки, чувствуя свою высокую ответственность. Если он не даст ребенку чего-то, ребенок этого не получит нигде. В прошлом году из 110 выпускников сиротских учреждений 24 поступили в вузы. Мало, но все равно хорошо. Сейчас мы предлагаем сделать для детей бесплатные подготовительные отделения при федеральных вузах. Москва ведь дает федеральным вузам 700 миллионов рублей в год и вправе рассчитывать на ответные шаги. Нам не нужно 110 мест, нам не нужен просто прием на первый курс, нам нужно, чтобы дети смогли доучиться до диплома и получить его.

– Но на коллегии департамента очень часто идет речь о том, что никакой детский дом не заменит ребенку семью. Если не находятся в нужном количестве усыновители, то какие формы семейного воспитания вы считаете сегодня главными?

– Конечно, самой главной и наиболее привлекательной формой стала патронатная семья. Их не так много, как того хотелось бы, но мы продвигаемся по этому направлению, этому была посвящена недавняя коллегия Департамента образования.

– С какими проблемами вы сталкиваетесь?

– Во-первых, патронатная семья для таких родителей – работа, а поэтому к ним предъявляются гораздо более высокие требования, чем к просто родителям. Их нужно обучить. Ведь для работников детского дома работа с сиротами – профессия, которой их обучили в пединституте или в педучилище. Патронатные родители могут быть кем угодно: инженерами, бухгалтерами, водителями, продавцами, и их нужно готовить с участием педагога, психолога, социального работника. То есть мы создаем нечто вроде патронатного обучения. Это очень сложно, потому что порой неясно, кто, чему и как должен учить. Во-вторых, патронат бывает разным, долгосрочным, когда ребенка берут на три – пять лет, но часто и краткосрочным – на год, на выходные дни, когда ребенку предоставляется возможность просто провести несколько дней в семье.

– Насколько важно это для самого ребенка?

– Детдомовские дети не адаптированы к жизни, они не умеют ходить в магазины, не понимают, что такое деньги и что на них можно купить, чтобы был толк. На краткосрочный патронат часто берут детей среднего, реже старшего возраста, но в принципе патронатная работа очень сложна. Именно поэтому Юрий Михайлович Лужков принял решение создать еще одну городскую целевую программу «Преодоление социального сиротства и развитие семейных форм воспитания», в ее разработке мы участвовали вместе с аппаратом уполномоченного по правам детей. Цель программы – сделать так, чтобы все дети были в семьях, чтобы никто не оставался в одиночестве. Допустим, что-то у ребенка происходит, его не помещают в сиротское учреждение, а отдают в патронатную семью. Мы мечтаем, что когда-нибудь будет очередь из тех, кто захочет взять ребенка на воспитание.

– Это реально?

– Если посмотреть внимательно, то у нас в сиротских учреждениях всего 3322 ребенка. Разве это большая цифра для такого большого города, как Москва?

– Но дети-то разные, в том числе и не совсем здоровые, которые требуют особого внимания, особой заботы, таких ведь не очень хотят брать в семьи наши российские граждане.

– Начнем с того, что нет очень больных детей в наших детских домах, они воспитываются в учреждениях Департамента социальной защиты. У нас тоже есть дети с недостатками здоровья, частичные инвалиды, дети, перенесшие церебральный паралич, но если они хоть как-то обучаемы, мы берем их к себе.

– Любовь Петровна Кезина, как известно, выступает с предложением о создании специального городского комитета, который бы занимался патронатными семьями, усыновлением и вообще решал проблемы детей-сирот.

– Алексей Иванович Головань, уполномоченный по правам детей, написал об этом в своем ежегодном докладе, то есть поддержал предложение Любови Петровны. У нас ведь что получается? До трех-четырех лет ребенок находится в системе Департамента здравоохранения, потом он переходит к нам, а с определенного возраста попадает в систему Департамента социальной защиты. Международным усыновлением как региональный оператор занимается Департамент образования, а российское усыновление, опека и попечительство – прерогатива органов местного самоуправления. Все настолько раздроблено, что иногда невозможно отследить судьбу ребенка. Я подписываю документы о международном усыновлении, но решение об этом принимают межрайонные суды, их 35, пока они примут решение, пока пришлют документы, подвести какую-то черту невозможно в течение долгого времени. На судебные заседания ходят (как предписывает законодательство) представители органов опеки и попечительства, а ответственность за эти решения, выходит, несем мы, поскольку подписываем окончательные документы. Если создать единый комитет как орган исполнительной власти, то тогда все будет при нем. Сегодня за всех детей – за наших и не за «наших», проходящих по другим ведомствам, – все равно ответственность несем мы. Мы от этой ответственности никогда не отказывались, ведь работаем для детей и ради детей, но все же хорошо бы в масштабах города эту работу упорядочить. Ведь в Москве 125 муниципалитетов, в каждом по три-четыре специалиста, занимающихся ею, причем, как правило, это не профессионалы-педагоги, в департаменте всего семь высококлассных специалистов, которые консультируют всех муниципальных работников, подробно объясняя, как нужно оформлять документы, что нужно делать в связи с меняющимся законодательством, какие изменения вносятся в действующие законы и так далее. Кроме Департамента образования, никто муниципальных работников не собирает, хотя замечаний к их работе очень много. Как и проблем.

– Например?

– Москва дает детям-сиротам квартиры, но ведь они не могут жить в пустой квартире. Им нужна мебель, посуда. Российские натуральные нормы мало что предусматривают, например, ребенку положен диван – и все. Мы решили, что московские нормы будут значительнее и учитывать жизненные реалии, ведь Москва не такой бедный город, чтобы не позаботиться о своих сиротах.

– А могут ли помочь спонсоры, ведь в столице много богатых или, скажем, состоятельных людей?

– Такие люди есть. Но одни могут подарить какие-то вещи за счет прибыли, а другие выставляют счета. Есть и такие, что сбрасывают в сиротские учреждения устаревшую одежду, обувь. Недавно девочки из детского дома демонстрировали сшитую ими модную одежду, а вот на ногах у них были туфли, подаренные спонсорами, модные, кажется, в 70-е годы прошлого века. Конечно, спасибо и за это, но все же хотелось бы, чтобы тут было чувство такта, проявленное взрослыми. Вообще приходится часто сталкиваться с, мягко говоря, странным отношением взрослых людей к сиротам. В Северо-Восточном округе девочка жила с мамой и бабушкой, они были очень больными людьми, ей приходилось за ними ухаживать, поэтому не было возможности устроиться на работу. Когда бабушка и мама умерли, 18-летней девочке муниципалитет выставил счет по долгам за квартиру – 30 тысяч рублей – и потребовал погасить их или освободить трехкомнатную квартиру. В положение девочки никто не хочет входить, хотя для города сумма долга не так уж и велика, погасить ее городу по силам. Но помочь никто не хочет, а глаз на квартиру в муниципалитете уже положили.

– Но в СВАО префект Ирина Рабер, она славится тем, что помогает детям.

– До Рабер, возможно, информация об этой истории еще не дошла. Девочка написала письмо Владимиру Лукину, ведь он уполномоченный по правам человека на федеральном уровне, а нам нужно научиться решать такие проблемы на московском уровне. Вы знаете, мы все время говорим муниципалитетам, что нельзя массово лишать людей родительских прав, нужно все же прежде поработать с семьями. Я не знаю, как живет конкретная семья на конкретной улице и в конкретном доме, а муниципалитет ведь приближен к ней, его службы могут разобраться в ситуации. Не нужно торопиться отнимать ребенка у матери, когда ребенка изымают из семьи в 17 лет и помещают в сиротское учреждение, это неправильно. У ребенка ломается психика, он становится «бегунком», потому что будет все время возвращаться в семью. Если есть сигнал, что в семье что-то не ладно, нужно поработать, предупредить возможные события, подумать о ребенке, пока еще все не дошло до суда и лишения родительских прав. Принять решение легче всего, бумагу можно переписать, отредактировать, детскую судьбу переписать и отредактировать нельзя.