На чтение: ≈ 16 мин.Именно таков для меня Русский музей. Сразу встают перед глазами и Ангел Златые Власы, и сияющий лимонный диск луны в ночи у Куинджи, и малявинские бабы в алеющих платках, и разрезающая пространство «Красная конница» Казимира Малевича…
Волшебный праздник, энциклопедия русской жизни, огромный разноликий мир. Кажется, что он был всегда. На самом деле открытие этой сокровищницы произошло ровно 125 лет назад, 19 марта 1898 года. Тогда здесь насчитывалось 445 картин, 111 скульптур, 981 лист рисунков и акварелей и небольшое количество икон. А теперь тут больше 410 тысяч единиц хранения! Это самое крупное собрание нашего национального искусства в мире.
Изначально счастливая музейная идея пришла в голову императору Александру III. Но ему не хватило на это жизни. Уже его сын Николай II издал именной высочайший указ Сенату от 14 апреля 1895 года. Он гласил: «Для создания «Русского музея императора Александра III» (так назывался поначалу музей) в казну приобретен Михайловский дворец со всеми принадлежащими к нему флигелями, службами и садом». Никто и не предполагал, что идея примет такой размах. Министр финансов Сергей Витте вообще мыслил разместить в Михайловском дворце Электротехнический институт, считая, что «для надобностей сего музея едва ли потребуется все обширное здание».
А ныне у Русского музея кроме Михайловского дворца еще корпус Бенуа, Михайловский замок, Мраморный, Строгановский и Летний дворец Петра I, а также его домик на Петровской набережной. В придачу три сада – Летний, Михайловский и сад у замка. К тому же больше 220 виртуальных филиалов повсюду, даже в Антарктиде!
Это удивительное собрание росло, как собор. Его создавали сотни и тысячи коллекционеров: и купец Федор Плюшкин, и княгиня Мария Тенишева, и семья Боткиных, и российские императоры…
Музей стоит на площади Искусств. И это тоже почти символ. Рядом три театра, Большой зал филармонии, еще один музей – этнографии, а главное – аникушинский Пушкин. Взмахнув рукой, поэт словно приглашает нас в высокие светлые стены за своей спиной.
Войдем же туда!
Буквально на днях в залы вернулось грандиозное полотно Константина Маковского «Народное гулянье во время Масленицы на Адмиралтейской площади в Петербурге». Это стало событием для всех музейщиков.
За эту и некоторые другие работы 154 года назад художник получил звание профессора живописи. Картина поступила сюда в 1897 году из Гатчинского дворца. За полтора века пережила все беды, выпавшие городу, все сломы эпох. А также не самые удачные реставрации. В одном из уголков (хотя назвать так это пространство – явная условность) был почти тридцатисантиметровый разрыв. Его залатали, как позволяло тяжелое послевоенное и послеблокадное время…
Я приходила к этой картине три месяца назад. Но и тогда она потрясала великолепием, разноплановостью, живописным сюжетом. Разрыв простому глазу был почти не виден – размер картины велик (215 х 321 см). Но реставраторы, замечая все, дождаться не могли, пока полотно окажется наконец в их мастерских. Произошло это в ноябре. Самый момент «несения картины» тут сродни торжественному ритуалу. Я помню, как забирали на реставрацию «Святую Русь» Михаила Нестерова, а позже и творение Ивана Айвазовского «Петр I при Красной Горке, зажигающий костер на берегу для подачи сигнала гибнущим судам своим». Огромное полотно воспаряет и плывет по воздуху в руках пяти человек в белых перчатках, а все стоящие в зале аплодируют…
«Масленица…» вернулась ровно к Масленице. И это была другая картина! Она приобрела рельефность, объем, глубину – стереоэффект. Есть даже специальный термин – стереопсис. Мальчик с лотком пирожков, перепоясанная платком плачущая девочка, дамы в шляпках, бабы в платках, веселый балаганчик, сияющий самовар словно выдвинулись к нам, в сегодняшний день. И розово-морозное небо раскрылось куполом, как фрагмент окна.
Да и обрамление холста было совсем иным. Родную раму заменили на временную еще в 2010 году из-за плохой сохранности. Теперь же профессионалы из отдела реставрации золоченой резьбы буквально возродили оригинал. А ведь опасались, что к сроку не успеть! Заведующая этим отделом Ирина Степановна Веснина поведала, какие пришлось преодолеть трудности. Рама рассохлась, в резьбе сбился рисунок, желтые лаки, потемнев, «придавливали» его. Мастера бережно расчистили поверхности, укрепили основу, восполнили утраты. К раме возвратилось былое изящество – затейливый рисунок, все завитки и прежний блеск.
А что касается живописи… Мы и не подозревали, что она такая ликующая. Краски – буйные, первозданные – точно сложились в некую симфоническую гармонию.
В зале были выставлены фотографии, представляющие процесс сложнейшей реставрации. Мы увидели, как блестящие знатоки своего дела Ольга Юрьевна Кленова и Марат Дашкин, встав на колени перед картиной, лежащей на полу, с предельной сосредоточенностью вглядывались в каждый ее миллиметр. Как-то мы спросили Ольгу Юрьевну, легче ли становится с опытом. И услышали: «Нет, чем больше знаешь и умеешь, тем страшнее. Боишься неверного шага».
Их шаги были продуманы и просчитаны: ювелирно удалось связать все ниточки в разрыве полотна, удалить въевшиеся загрязнения и поздние записи, вернуть картине ее красочность.
Музейная наука продвинулась далеко вперед, учтя передовые методики и технологии, более совершенные материалы, точнейшие приборы. Профессионалы, борясь с небытием, расследуют прошлое, точно воссоздавая «генеалогическое древо» шедевров.
В прошлом году реставрации в Русском музее исполнилось сто лет. Первая мастерская возникла тут в 1922 году благодаря усилиям великих мастеров-энтузиастов Петра Нерадовского, Николая Околовича и Николая Сычева. Сейчас этих мастерских уже тринадцать! Станковой масляной живописи и резных икон, графики и ткани, каменной и гипсовой скульптуры, фарфора, фанерованной мебели… Везде своя техника, свое направление в искусстве, свои виртуозы. И каждый год 89 сотрудников спасают больше 4000 шедевров!
Бесспорным явлением стала выставка «Сохраняя историю». Каждая мастерская открыла нам свои победы. Восхищали и древнерусская плащаница «Христос во гробе», и боярышня в костромском костюме – куколка, с которой играла ребенком императрица Елизавета Петровна, и старинный платок на батисте с тончайшей филигранной вышивкой, и цилиндрическое бюро (из наборного дерева и бронзы, с инкрустацией на кости)…
Но мое воображение сразил наповал единственный в мире амвон из новгородской Софии. Его воздвигли в 1533 году, когда Ивану, будущему Грозному, было всего три года, но он уже правил с помощью своей матушки. Амвон напоминает дом с главками, скульптурами, столбиками, замочками с изображением херувимов, киотцами для икон. Серебро и золото в отделке чередуются. А между столбиками стоят 12 дровяных человечков (так их называют), они без нимбов, не святые, но кто – неизвестно доныне.
Человечки эти со всей серьезностью взирали на нас, по-детски косолапя. А реставратор Жанна Аркадьевна Максименко показала прорезанную острым резцом фигурку с крестиком в руке – возможно, это инициалы самого святителя Макария…
В музее трудятся 1600 знатоков, верных искусству и своему дому. У этого музея есть душа – чуткая, внимательная, памятливая. Она живет в его людях.
Каких только парадоксальных идей, умных каталогов и нежданных открытий не случилось благодаря Евгении Николаевне Петровой, заместителю директора по науке, она провела здесь больше полувека! Музейщикам удалось изменить саму историю национального искусства, сказав новое слово о романтизме, импрессионизме, символизме, авангарде в России: «Русский Париж», «Дорога в русском искусстве», «Агитация за счастье», «Советская Венера»… За последнюю четверть века музей организовал 875 прекрасных выставок.
Это были и глобальные коллекции, о которых говорил весь мир, и крохотные экспозиции в Садовом павильоне Михайловского дворца, посвященные каждодневным открытиям. Например, когда окончательно установили, что «Портрет молодого человека в зеленом кафтане» кисти Ивана Никитина, живописца первой половины XVIII века. В Русском музее хранится несколько работ Никитина, каждая из которых бесценная реликвия, яркое свидетельство культурной революции, происшедшей в эпоху Петра Великого.
А недавно в корпусе Бенуа появилось новое камерное пространство для временных выставок. На первой из них показали семь миниатюрных этюдов к неосуществленной картине «Радость жизни» Александра Николаевича Самохвалова, выдающегося живописца, графика, художника книги и театра. Летом 1926 года на берегу Дудергофского озера под Ленинградом он приметил группу молодежи на пляже. В простом бытовом мотиве разглядел один из символов новой эпохи. Картина так и не случилась, но хранящиеся в музее этюды открыли нам творческие поиски художника, найденные им ритмические приемы композиции, передачи движения и взаимодействия фигур… А еще нежную фресковость его ранних работ и неожиданный романтизм.
И почти в то же время в Михайловском замке предстал сложный по ментальности проект из архива Лепорской – потрясающие рисунки, архивные материалы, предметы сервизов, живопись, уникальные архитектурные реконструкции – больше двухсот экспонатов, и многое нам показали впервые. Коллекция была посвящена творчеству Николая Суетина и Ильи Чашника, ведущих учеников школы Казимира Малевича, его единомышленников. Связанные общей школой, дружбой и эпохой, они обладали индивидуальным стилем и особым взглядом. Художники не только создавали произведения, входящие в число лучших образцов русского авангарда, но и совершали творческие открытия, формируя супрематизм как художественно-философскую систему.
И вот она, эта система, во всем изяществе, лаконизме, чистоте и бесконечности линии! От брошки, чашки, вазы до плаката, интерьеров, мебели, зданий.
Мне врезались в память рисунки Суетина, где супрематизм граничит с фигуративностью. Всего несколько штрихов, полуовал – и на поле встает вереница снопов, а над ними – радуга. В чересполосице линий, суматошном мелькании фигурок над светлой луковкой моментально угадывается «Крик галок у церкви». А вот заштрихованный чуть наклоненный овал – да это же нежная головка женщины! И осознаешь вдруг, что овал, так часто встречающийся здесь, подсмотрен гениальным художником у листочка брусники…
Здешние хранители – и Наталия Михайловна Козырева, и Ольга Николаевна Мусакова, и Павел Климов, и Сергей Криводенченков… готова продолжать и продолжать – выводят нас к таким безбрежным берегам искусства, что горизонт вдали – тонкой линией.
Не забуду никогда маленькую временную выставку, посвященную народному художнику Валентину Сидорову, в дни лютой пандемии, когда он ушел из жизни. Русский музей решил попрощаться со своим другом особенным образом. Музейщики представили нам семь знаковых для него работ. Ради этого чуть ли не сутки меняли экспозицию – переносили огромные полотна. Очень бережно, как всегда, в белых перчатках. Сначала из запасников в зал, выгораживая для холстов специальное пространство, потом опять в запасники…
«Я так люблю Родину, что это стало моей верой», – не просто слова Валентина Михайловича, а вся жизнь этого живописца. Он построил часовенку Сергия Радонежского в родной деревне, на святом месте, где когда-то лежал Родительский камень, за околицей, на пересечении дорог. Там навечно прощались с ушедшими. На Великую Отечественную ушли отсюда 35 добровольцев, вернулся всего один солдат, и тот горем согнутый – единственного сына потерял. И звонит по этим героям здешний колокол. Холст Валентина Михайловича так и называется – «Колокол. Тишина».
Сейчас эта картина снова выставлена. В корпусе Бенуа воплощен диптих «Художники о войне и мире». Если, войдя, повернешь направо, попадешь к «Картинам военной жизни», а если налево, тебе явят «Дом и семью». Судьба Русского музея – это панорама бытия, каждого из нас и всей России.
Татьяна КУДРЯВЦЕВА, Санкт-Петербург
Выбор читателей
Комментарии