Страна Бродния. Сила ее, очарование и тайна в труднопостижимой безграничности

Однажды, увлекшись поисками грибов (очень уж хотелось напасть на нерух – никем не тронутую присыпанную листьями полосу ядреных крепких тополевых рядовок, которые особо ценятся у нас), я забрался в дебри хортицких плавней. День был серенький, мглистый, однако светлая проплешина на месте солнца служила четким ориентиром. Вдруг упал туман. Я метнулся в одну сторону – уткнулся в болото, потом кинулся в другую – вышел к незнакомой протоке. Неужели заблудился? И тут из тумана мне навстречу выплыла сгорбленная фигура в дождевике. Такой же как и я грибник, на мое счастье – из местных.

– Вон, видишь, ров, его и держись. В самый раз к хутору выведет. Там разберешься. А может, еще какого бродника вроде нас с тобой встретишь. Подскажет, как выбраться из этих заблуд…Приключение подзабылось, но характерное словечко запомнилось. А когда я узнал, что бродниками в древнерусских источниках и зарубежных хрониках называли загадочный народ, воображение подхлестнуло любопытство. Захотелось докопаться до корней. Возможно, даже своих. Был народ. И нет его. Сведения о нем скудны и отрывочны, часто противоречивы. Но продолжает жить имя.Прежде всего давайте попробуем представить географическую среду, где происходили события. Это южный степной простор от Волги до Днепра, который позже назовут Диким полем. То, что оно было «диким», сомнений не вызывает. Сегодня нам трудно представить, как выглядела эта целинная степь. Несколько лет назад я побывал в Монголии. Одна из целей поездки – своими глазами увидеть девственную степь. До сих пор нахожусь под впечатлением тех степных пространств. Вот так же могла выглядеть и наша южная степь. Ее сила, очарование и тайна в труднопостижимой и в то же время удивительно притягательной безграничности, «окоемном» просторе, ветренной открытости, первозданной обнаженности, безоглядном размахе.Кто только не забредал в полуденные степи, какие только народы и племена не оседали тут, скажем, в начале первого тысячелетия нашей эры! Например, гунны. Или древние болгары. Или аланы. Или, наконец, хазары. Последние появились на степной арене где-то в VII веке, представляя собой первоначально одно из многочисленных кочевых племен, перемещавшихся из Азии в ходе Великого переселения народов. Прочно обосновавшись между Волгой и Днепром, хазары были, пожалуй, главной действующей силой в Диком поле. Можно говорить даже о таком государстве (если этот термин вообще применим к тем временам), как Хазария или Хазарский каганат. Однако степь есть степь – полностью владеть ею никогда и никому не удавалось. Все чаще по балкам и степным речушкам проникали к теплым и манящим своей неизведанностью, что сулили и разные дива, и богатую добычу, южным морям отряды славян. Чувствуя за спиной силу укрепляющегося и расширяющего свои границы Древнерусского государства, в стычках с хазарами они как бы отстаивали свое право на эти земли. Впрочем, народы контактировали не только на поле брани. Особенно хазары и славяне сблизились, после того как Русь приняла христианство (как известно, среди хазар было много приверженцев христианской веры). Почетный титул «каган» позднее носили киевские князья, это расценивалось даже как претензия на равенство с хазарами. Вот в этом славяно-хазарском котле, в котором не прекращалось извечное степное кочевое брожение, и образовался такой феномен, как бродники. Византийский писатель Никита Акоминат, например, указывал в своем «Слове», что «и те бродники, презирающие смерть, ветвь русских». Или, скажем, славянское имя одного из предводителей бродников – Плоскиня, которое донесли до нас Лаврентьевская и Новгородская летописи. «Бродники – народ русско-хазарского происхождения, наследники древних хазар» – это мнение историка Льва Гумилева, автора пассионарной теории этногенеза. И все же, думаю, однозначо только о славянском или даже хазаро-славянском корне бродников говорить вряд ли приходится. Дело, наверное, все-таки больше в географии, месте действия наших героев и их образе жизни.Возможно, в далеком будущем полещуков или сибиряков назовут отдельным народом. Однако сегодня мы совершенно точно знаем, что это всего лишь «разнородные» жители Полесья и Сибири, у которых, правда, уже просматривается не только этнографический колорит, но и некая психологическая «самость». Речь и о сибирском характере, и о замкнутости, отчужденности и даже угрюмости полещуков. Вот так скорее всего и с бродниками. Их породило степное распутье, где пересекались дороги ветров и народов, степное «ничье благо» определило их трудноуловимую (порою даже призрачную), романтическую, мистически окрашенную судьбу.Есть в степи за днепровскими порогами (нынешняя Запорожская область) такое местечко, как Гуляйполе (кстати, центр махновского движения). По свидетельству старожилов, первые поселенцы здесь выпасали овец на «гулящем поле». Толкуют и о поле, которым владел некто Гуляй, и о степняках, что вольно «гуляли» по просторам Дикого поля, и о старине, когда вокруг все земли уже были заняты, однако осталось одно незаселенное место, которое «долго лежало пустырем и потому прозвалось Гуляй-Полем». Так или иначе, однако название очень точно передает вольный дух как южной степи, так и тех, кого судьба связала с ней.По примеру народов, их породивших, «гулящие» бродники сумели создать характерную крепкую социальную общность, самоорганизоваться, даже громко заявить о себе. И вот уже о них заговорили другие народы. В венгерских документах, например, в частности, шла речь о направлении в начале ХII века католических миссионеров в «страну Броднию», которая находилась «в непосредственной близости от Азовского моря». Сохранилось и письмо венгерского короля Белы lV папе Иннокентию, написанное в 1254 году, в котором он сообщает, что татары «заставили платить дань Русь, Куманию, Бродников, Булгарию». Остались сведения о бродниках у фламандского францисканца Гильома де Рубрука, совершившего путешествие по Евразии. По поручению Людовика Святого в середине XIII века он побывал в ставке хана Батыя. По дороге он побывал и у бродников, которые, по его словам, образовались от смешения алан-ясов с русскими. Из записок путешественника мы узнаем, что эти закаленные в боях воины, затерявшиеся среди чуждых им иноплеменников, все необходимое для себя добывали войной, охотой и рыбной ловлей. Неблагоприятные условия жизни не позволяли им возводить дорогие постройки и иметь большие многолюдные города. Лишь для защиты от холода и непогоды они строили для себя землянки и кухни из плетней и камыша. Зато, по свидетельству Рубрука, они не отказывали своим женам и дочерям в изысканных нарядах – «жены их украшали головы подобно француженкам и опушивали низ своего платья белками, выдрами (поречной) и горностаями». Мужчины одевались скромнее – «летом и зимой они носили высокие черные бараньи шапки и кафтаны».Различные военные разборки – насущный хлеб бродников. Трудно сегодня установить истинные мотивы тех, кто принимал участие в степных сражениях и стычках. Тут (как у всех и всегда) и алчность, и страх, и жажда славы, и авантюризм, и месть, и способ обогащения. В Ипатьевской и Воскресенской летописях есть сведения о том, что в 1147 году бродники помогли черноголовскому князю Святославу Олеговичу в борьбе за великокняжеский престол с киевским князем Изяславом Мстиславовичем. Известно о выступлении половцев как союзников русских князей в их междоусобной борьбе. Летописцы сообщали, что в ряде случаев заодно с половцами были и бродники. В 1223 году в битве на реке Калке (есть версия, что произошла она в наших краях, неподалеку от Каменных Могил, где протекает речка Кальчик) вместе с русскими дружинниками против монголо-татар сражались и бродники. Однако вскоре они переметнулись на сторону противника. Вождь бродников, некий Плоскиня, убедил Мстислава Киевского сдаться монголам, сказав, что те не прольют крови. Воинственные степняки слово сдержали. Они положили связанных пленников на землю, прикрыли настилом из досок и сели пировать на их телах. Крови не было пролито. Сделали они это в отместку русским князьям, которые убили монгольских послов. …Бродники однако не только «колобродили», добывая себе пропитание разбоем, участвуя в разных войнах. Занимались они и мирными делами. Давали, например, приют разношерстному бродячему люду (его во все времена в степи хватало), за счет которого, кстати, периодически и пополняли свои ряды. А еще охраняли и обустраивали броды (еще одна «бродническая» версия), обслуживали проходившие по Днепру и Дону торговые пути, встречали и провожали торговые караваны, снабжали их провиантом. Известный российский филолог и славист И.Срезневский в труде «Материалы для словаря древнерусского языка», изданном в 1893 году, свидетельствует, что слово «бродник» происходит от имени существительного «брод», а не от глагола «бродить». Наверное, одно другому не противоречит.После падения Золотой Орды степная история (понятное дело, в нашем, уже сегодняшнем ее «обратном» творении) как бы на некоторое время прервалась. Нет, ветры по-прежнему гуляли-бродили по травяным и холмистым равнинам между Доном и Днепром, однако ни былого неистовства, ни былинного размаха, ни всеевропейской славы в них не было. Степная вольница Бродния превратилась в степную страну Казакию. Герой повести Ивана Бунина «Жизнь Арсеньева» говорит: «Были такие казаки, которые назывались «бродники», от слова «бродить». Вот, верно, и я бродник». Это беллетристика. Однако порою именно она наиболее убедительна, когда речь заходит о реконструкции исторических событий. Впервые название «казак» появляется в «Тайной истории монголов» (1240 г.). В этом и других источниках оно обозначало человека вольного, не обремененного домом и семьей, степного легкого всадника, бродячего добытчика. Не случайно о казаках заговорили тогда, когда исчезли сведения о бродниках. О том, что бродники, которые вынуждены были покинуть обжитые места на Дону и в Приазовье, были предшественниками казаков (как донских, так и днепровских), еще в 1582 году писал в изданной в Кенигсберге «Хронике польской, литовской, жмудской и Всей Руси» историк Мацей Стрыйковский.Бродники-казаки объединялись в отряды, занимались охотой, добычей рыбы, скотоводством, участвовали в стычках с другими вольными ватагами (поводы для этого всегда находились), враждовали и мирно соседствовали с новыми гостями (турками, ногайцами). Севернее же, в обжитой славянской ойкумене, расправляющей на запад и восток орлиные крылья Московии, уже вовсю кипела «цивилизованная» жизнь. Соответственно и страсти. Спасение от них находили среди дикой природы. В дельте Дона это большие островные участки суши, на которых располагались казацкие городки, на Днепре – плавни Великого Луга, в тростниковой «густянке» которого держали оборону Сечи запорожцы. Первая же их Сечь, как известно, возникла на самом большом днепровском острове – легендарной Хортице. И отнюдь не случайно запорожские казаки называли свои земли вольностями. Вольному ветру в степи – воля, бродячему роду, которому, как известно, нет переводу, – путь.