Стежки-дорожки. Знать бы только, какая из них начертана судьбой

Судьба ведет человека по разным шляхам и тропкам. Не всегда дороги, которые мы выбираем, магистральные, ровные и прямые протяжения. Часто это глухие проселки, узенькие стежки, едва приметные боковые пути. На всех их хватает. Даже с лихвой. Знать бы только, какая дорога начертана судьбой…

Есть немало на свете дорог, которые носят имена людей, чьи деяния на земле остались в памяти поколений. Владимир Мономах не строил путей, но он призывал укреплять единство Руси, а оно невозможно без надежных и ровных дорог между городами и весями. Такой дорогой и стала Владимирка. Правда, позднее (как и человеческие, неисповедимы судьбы дорожные) она приобрела печальную известность «каторжного» пути и превратилась в дорогу-разлучницу.В 312 году до нашей эры римский сенат поручил цензору Аппию Клавдию проложить дорогу от Рима до Капуи. Аппиева дорога служит римлянам до сих пор. Она сохранилась как памятник… бюрократу. Не удивляйтесь. В Древнем Риме это слово значило «ведущий дело». Со временем смысл его поменялся, но «бумажная» стезя современных бюрократов оказалась не менее прочной, чем выложенная каменными плитами дорога римского бюрократа Аппия…Люди прокладывают, строят, осваивают дороги. Люди дают им имена. Имя обязывает дорогу, ведет ее и тех, кто по ней пускается в дальний путь. Но нередко становится и бременем.Первый студенческий стройотряд. Занесло нас аж за Уральский хребет. Возле деревни Локосово под Сургутом мы разбили палатки. На следующий день в лагерь явился местный начальник и сказал:- Будете строить лежневку. Знаете, что это такое?Мы, естественно, не знали. Он объяснил: толстые бревна – вдоль, тонкомер – поперек, сверху земля – вот и вся премудрость.В тайге застучали топоры. Многие из нас их держали впервые в руках. Пот, мозоли, комары, мошкара – всего этого досталось с лихвой. Валили деревья, стягивали стволы к реке и сплавляли к причалу, откуда начиналась лежневка. Строили ее мы на совесть: «нянчили» каждое бревнышко, тщательно обработанные топорами стволы укладывали ровно и плотно, для надежности сверху по краям придавливали настил хлыстами, скрепляя их с нижними бревнами проволокой. Лежневка вышла на загляденье – будто домотканый половик для встречи дорогих гостей раскатали к реке.Пришел начальник принимать работу. Ступил на лежневку. Засеменил посередине в новеньких туфлях, мы, продвигаясь за ним, месили сапогами грязь по обе стороны дороги.- Пойдет, ребятки, очень даже прилично. Но, честно говоря, перестарались вы малость. Можно было и попроще, и побыстрее. Ведь все под землю уйдет. Не жалко?У начальника, вероятно, были свои мерки прокладки временных дорог-лежневок. Может быть, и правильные с точки зрения «временности» и нужд строительства. Но никто никогда из нас не пожалел о труде, который ушел под землю. Впервые мы прикоснулись к взрослой, по-настоящему мужской работе. Это было на всю жизнь. Летели домой на самолете – над наезженными большаками и стремительными шоссе. И все они начинались для нас с первой дороги – лежневки в тайге.Глухо шумели верхушки деревьев – то слева, то справа от меня поскрипывало, постанывало, позванивало. Темно и морозно было в ночном лесу. Я возвращался с лыжной прогулки. Решил спрямить дорогу и сошел с лыжни. Снег под деревьями был покрыт корочкой – полозья лыж с хрустом ломали ее, утопая в снежном пуху. Я проваливался почти по колено. Торопился. Скоро рубашка под свитером стала мокрой. Трудно было идти по целине. Я огибал сосны то справа, то слева и вдруг поймал себя на мысли: в этот ночной час все – я, все – со мной, шаг вправо (почему так, почему именно в этот момент и именно вправо?) – одна дорога, шаг влево – другое направление. Но все время новый путь, рождение новой дороги – двух узких полос на снегу.Наконец выбрался на старую лыжню. Впереди между ветками заслезились огоньки. Лыжи легко заскользили по двум дорожкам, которые появились в лесу совсем недавно – может, вчера, а может, и сегодня. Накатанная лыжня бежала и бежала вперед к огням, теплу, голосам. Сзади в темноте осталась проложенная мной лыжня. По ней скоро заскользят чьи-то лыжи – может, завтра, а может, уже и сегодня.День тихо угасал. По закатному небу разлился розовый свет. Чернел лес на другом берегу реки. Было грустно – ушло солнце, ушел день. Закончился его путь. Без вздоха, без следа. Что дальше? Куда? Чисто в вечерних небесах. Просторно и пусто.Вдруг на юге низко, почти над горизонтом, появилась белая черточка-царапинка. Она все удлинялась и удлинялась. На ее острие стал заметен маленький черный крестик – самолет! Он стремительно двигался по небосводу и через несколько минут уже был у меня над головой. Белый след протянулся за машиной по небу, разделил его на две части. В этот момент тонкая нить показалась мне путем, которым прошел день и вместе с ним человек. И я знал, что этот путь повторит солнце и завтра, и через неделю, и через…Самолет уходил за лес. Инверсионный след утолщался, редел, края его кудрявились, отлетали прозрачными облачками. Наконец он совсем растаял. И только на севере низко, почти над самым горизонтом некоторое время белела черточка-царапинка. Очень хрупкий уязвимый путь. Но вслед за солнцем человеку придется повторить его. И на земле, и в небе.Сейнер покинул рейд и ушел в море. За кормой болтались баркасы – в них через час рыбаки отправятся проверять сети. Я примостился на кнехте и смотрел на берег, который растворялся в дымке. Прошло минут двадцать, и лишь шпиль маяка остался торчать над морем. Наконец и он растаял.Много в море дорог. Но куда бы ни вели они, как бы ни кружили, у них есть начало и конец – берег. «Судьба корабля – достигать суши», – говорят арабы. За сейнером тянулась широкая светлая полоса. Гладкая дорожка – след корабля на воде четко выделялась на фоне темно-зеленой поверхности моря. Она убегала вдаль – в ту сторону, где остался берег. Казалось, что можно спрыгнуть за борт и по этой дороге пешком вернуться назад – она не подведет, выведет к дому.Как бы далеко ни ушел в море корабль, волны сохранят его дорогу. Все больше в морях и океанах над- и подводных судов. Все больше следов они оставляют. Человек на берегу научился читать их. Не только бурун за кормой, шум винтов выдают судно. Любое излучение – радиоволновое, тепловое, магнитное – улавливают приборы. И по тем же дорогам ведут другие корабли, других людей.Млечный ПутьЗа темным окном похрустывал листвой тополей бриз. Море пошумливало на песчаниковых отмелях. Летней теплой ночью со знакомым смотрителем маяка мы сидели во флигеле под маячной башней. Маячник, бывший штурман дальнего плавания, рассказывал о морских походах. Потом мы вышли на улицу. Над морем висела луна. Волнистая по краям-«обочинам» лунная дорожка продолжала тропинку, протоптанную от дома к берегу. Чтоб пройти к морю, нужно было миновать символические ворота-арку, которые чудак-маячник построил на песке. Наверху сооружения я разглядел контуры какого-то прибора.- Что это такое? – спросил у смотрителя.- Квадрант. Почему он здесь? Так это ж для морехода наипервейшей необходимости инструмент. Луна, Солнце, звезды для моряка самые надежные маяки. По ним любая дорога хоть на море, хоть на суше приведет к цели.Лунная дорожка желтела на темной воде. Путь от берега, путь к берегу. Я отошел от маяка, чтоб не смущал его мигающий глаз. И увидел звезды. Сначала их было безнадежно много – они от края до края запорошили все небо. Потом стали выстраиваться в знакомые фигуры, занимать места в созвездиях. И уже обнадеживали отчаявшихся: кому куда, под какой звездой.Через все небо тянулась широкая белая полоса – Млечный Путь. Где он начинался? Куда вел? Вопросы, над которыми не мог не думать человек с древних времен до наших дней. Звездная дорога была как бы продолжением земных путей человека, и поэтому он давал ей названия, которые имели отношение к его земным делам и заботам. Народы Севера именовали Млечный Путь дорогой, покрытой инеем или посыпанной снегом. Поморы называли его Гусиной дорогой, связывая с направлением отлета птиц. Якуты считали, что это след сына неба, гнавшегося на лыжах за оленем. Чумаки, которые в странствиях по степи ориентировались по звездам, называли небесную звездную дорогу Чумацким шляхом. Греки именовали Млечный Путь молочный кругом, древние римляне – царской дорогой неба. В языках других народов он рисовался дорогой, покрытой соломой, пылью, солью, пеплом, мукой, отарами овец.В какие бы дали ни забирался человек, где бы ни скитался, всегда знал: есть его звезда, которая ведет в пути. Горите ярче, путеводные огни!Ждали его, надеялись, что если и не изведет серость, то хотя бы припудрит ее – все глазу приятнее. Но вот когда утро еще только разгоралось, с затуманенного неба немного посыпал мелкий редкий снежок, и совсем прояснились, притихли небеса. Горожане так и не увидели снега. Он осел на крышах, лег на проводах, растворился в дымах, а то, что успело упасть на асфальт, тут же исчезло под подошвами. И так уже было много раз до этого. И не только со снегом.На островной земле тоже снега не видно. Его удержали ветки деревьев, растворила вода, распорошили клубки сухих трав. Но вот я ступил на тропу, которая подрезала склон. Белая лента вилась вдоль берега. Снег ровно лег на тропу и выделил ее из окружающего серого мира. И далеко виден этот белый путь. Пока по нему еще никто не ступал…Моей бабушке уже за восемьдесят – девятый десяток. О прожитом говорит часто, больше всего любит вспоминать о том, как бегала за водой к колодцу, ходила в лес по грибы, выгоняла на луга корову. Почти все ее тропки – за околицей, на земле окоема, в ближних лесах и полях. Хожены они, перехожены, каждая извилинка, выбоинка, бугорок навечно в ней – ее заботы и ее жизнь.Бабушка нередко вздыхает: «Мне бывалыча дочки говорили: «Ты, мама, устали не знаешь, ты устали не понимаешь». А вот узнала». Коротка стала ее тропка. От кровати – до порога. От стола – до порога. Шажки мелкие, неуверенно-беспокойные. Тяжело ей. Но она не сдается – упорно преодолевает эти метры. Ходит целый день. Туда и обратно. Вся прожитая жизнь ее в этих шажках до порога – шаги в детство, молодость и обратно.Часто к бабушке приезжает внучка с сыном. Он только научился ходить. Быстро и неуклюже семенит по комнате, коридору. Останавливается, спотыкается взглядом о порог. Кряхтит, придерживаясь рукой о косяк, приподымает ногу. Силится переступить порожек. Не получается. Вся его жизнь – до порога. Пока….Помню, в Армении (так было и на Кавказе, и на Памире, и в горах Синайского полуострова) на одном из перевалов, отдыхая возле родничка, струившегося из скалы, я обозрел каменистые библейские дали с пыльными горизонтами, и у меня вдруг возникло чувство парения над земными просторами. Оно еще более усилилось, когда по серпантину я стал спускаться с перевальной высоты. Мелькали вершины, камни, провалы, реки, деревья, облака, часовни, а я на бреющем полете, как во сне – то медленно, то быстрее, как захочу – мимо всего… над всем… Вроде бы привычно-земным, но не совсем моим. Я из другого мира, другой стороны-страны – я странник, которому доверена особая миссия. Кем? Издревле дорожного человека воспринимали как посланника небес. Апостолы в виде простых мужичков с котомками за плечами бродили по разноязычным странам, Великим Странником называли Христа. Именно его знамения, намеки пытались уловить люди в жестах, мимике, словах паломников, пилигримов, что ходили на богомолье по святым местам. А вдруг странник порадует весточкой от самого Спасителя, одарит его благословением? Вдруг подсобит советом, поможет подправить дела, просто выслушает, посочувствует – уже нечаянная радость, награда. Конечно, уступить свой трон нищему страннику вряд ли какой король согласится, а вот, пресытившись земной властью, иной царек не прочь был бы примерить божественный ореол дорожного скитальца. Правда, только ореол…