«Старость меня дома не застанет…»

…На пыльных и жарких дорожных протяжениях Индии мне часто попадались странники. Бродячий люд тут явление нередкое. Куда, зачем бредут эти старые люди с посохами, длинными, заплетенными в косички волосами, утомленными лицами и черными проницательными глазами, неизвестно. У многих на груди жестяные посудины, как я понимаю, для милостыни, у некоторых в руке трезубец. Многого им не надо, даже той малости, которой живут бедные индийцы, им предостаточно. Во всяком случае местечко в монастырях-ашрамах им обеспечено. Обвешанные всякими религиозными святынями, символами веры (буддистской или индусской, не важно) странники пользуются уважением у населения и удостаиваются чести называться «баба».

Так я когда-то, окунувшись с головой в индийскую реальность, осмыслил ее и, пусть не безоговорочно, но принял душевно. Прошли годы. По-прежнему шагал, осиливал дорогу, искал и смотрел вперед. Но все чаще оглядывался назад и там пытался найти ответ на старые вечные вопросы. Дорога сводила меня с самыми различными людьми. В своих путешествиях по славянским протяжениям мне встречалось немало старых людей, для которых попутье с неспешным созерцательным преодолением расстояний и простым необременительным дорожным бытом было существенным жизненным «подогревом», насущной полезностью, пусть не до конца осознанным, но важным чувственным смыслом. В одном степном селе хозяин в возрасте (на вид вполне здравый и благополучный во всех отношениях), после того как я рассказал ему о своих путешествиях, стал напрашиваться ко мне в попутчики. Он даже вывел из конюшни коня, собираясь запрячь его в телегу, но жена остановила его: «Опять ты за свое, куда на этот раз собрался, не смеши народ». Степняк досадливо крякнул: «Шо ты понимаешь в мандрах…» На Полесье на глухом лесном проселке мне встретилась бабушка с палкой. Я остановился возле нее, мы разговорились о жизни. Оказалось, старушке уже далеко за восемьдесят, идет она к дочке в соседнее село. С утра прошла совсем ничего – километров восемь, осталось еще с десяток. «Вот гостинец внучатам несу, – бодро вышагивая, сказала бабуля. – Повидаю всех, передохну трошки и назад до дому, к ночи поспею…»

Старость выбивает человека из привычной среды. Приходится искать новую. Можно, конечно, с самим собой лад найти. Но это не каждому дано. А вот другое место, иная среда. Старый человек перемещается туда (в среду других людей!), чтобы там себя явить миру в своем естественном, покрытом шрамами невзгод и морщинами лет обличии. Показать, каков есть, а не каким был. В своей же среде на нас часто смотрят, как на молодых и здоровых, но видят старых и немощных и, как правило, жалеют, сетуют, иногда откровенно завидуют, если ровеснику хотя бы внешне удалось сохранить «здоровую» форму, или, наоборот, высказывают превосходство, кичась своей «здоровой» личиной. Нередко проходят мимо, откровенно отворачиваются или делают вид, что не узнают. Так, кстати, и мы воспринимаем других, тех, кто всегда был рядом, с кем прошли (пронеслись!) молодые годы. И вот тогда не то что вдруг вспыхивает охота к перемене места обитания, хотя и это бывает, но возникает острая душевная необходимость переступить порог и отправиться в путь. И чем дальше, тем желаннее цель обновиться, обрести себя в новой обстановке, новой ипостаси, а может, чем черт не шутит, «там, на неведомых дорожках» и молодильных яблочек откушать, которые вернут здоровье и силу. Шотландец Роберт Льюис Стивенсон из-за частых хворей провел детство в «одеяльной стране». Возможно, именно это развило его воображение. Кстати, возрастные ограничения в свободе нередко делают из бабушек и дедушек занимательных сказителей, придумщиков различных былей и небылиц, которые с удовольствием слушают дети. Книги Стивенсона – это невероятные и захватывающие приключения, которые поджидают героев его произведений на каждом шагу. Да и жизнь самого автора, особенно в конце, удивительна и романтична. Из родной Шотландии он перебрался на Самоа. И хоть это случилось по совету врачей, которые рекомендовали писателю сменить климат, но, думается мне, сказалась и его романтичная натура. А еще и некое убеждение, что путешествие и новое место окажут благотворное влияние на состояние дряхлеющего организма. И не случайно именно в путешествиях по южным морям родился роман «Владетель Баллантрэ» с таким предисловием: «Будучи давним, закоренелым странником, издатель дальнейших страниц все же кое-когда наезжает в город, уроженцем которого он счастлив себя назвать, и мало у него бывает ощущений более странных, более горестных или же более целительных, чем во время таких вот наездов. В чужих краях он появляется нежданно-негаданно и привлекает к себе внимание, совсем не рассчитывая на это; в своем же городе все выходит наоборот, и ему остается только дивиться, как плохо его здесь помнят. В других местах на него благотворно действует каждое приятное лицо: вот этот человек, может быть, станет ему другом; здесь он с болью в сердце бродит по длинным улицам в поисках лиц и друзей, которых уже не встретит. В других местах его восторгает все новое; здесь терзает исчезновение старого. В других местах ему довольно быть теперешним самим собой, здесь его рано гнетут сожаления о том, каким он был когда-то, и о том, каким надеялся стать». Эти строки, конечно, не только о старости, но не в последнюю очередь и о ней, и о ее месте под солнцем, которое вроде светит везде одинаково, однако далеко не всем.

«Молодым – везде у нас дорога, старикам – везде у нас почет». Помните такую песню из достопамятных советских времен? Строка почти стала лозунгом. Правда, есть места, которые как бы специально созданы для путников и старых людей. Или лучше так: для путников преклонного возраста. Старость людям в тягость, а богам в радость. В долине реки Чикой по дороге на Кяхту (тут когда-то проходил знаменитый чайный путь) на одном из склонов я заметил одинокую скалу, огражденную низким заборчиком. Скала была опоясана веревкой, к которой были привязаны синие ленточки. Чуть поодаль белели три субургана (это ритуальные памятники в виде ступ).

– На какое животное похожа? – спросил подошедший старик-бурят в шляпе-панаме. – Это наша знаменитая скала-лягушка. Ей тут все поклоняются. Больше такой нигде не встретишь, к нам даже из Монголии ламы сюда заворачивают. А вон, видишь, на седловине большая груда камней. Это священное обо – тоже лягушке посвящено…

Старик оказался «смотрителем» священного памятника. Обихаживает его, убирает мусор вокруг, встречает и провожает паломников: «Я тут, в святом месте, лет пять назад халупку себе соорудил. Как жена померла, так и осел здесь. Все при деле…» Я передохнул возле скалы-лягушки, почаевничал со стариком. Потом он проводил меня. Я крутил педали по пустынной дороге, что вилась между рыжими холмами с редкими зелеными пятнами лесов, и вспоминал о доживающих свой век старых людях, которые встречались мне по пути. «Человек что ни день, то мудрохень», – говорят у нас в украинских селах. Речь о житейской мудрости, каждо­дневных занятиях, которые требуют и опыта, и смекалки. На старости лет телесные и духовные силы покидают человека, но остается желание реализовывать свой опыт, хоть каким-то занятием скрасить серые старческие будни.

Для юноши дальняя дорога – это преодоление преград, своеобразный экзамен на зрелость, для старого человека испытание вдвойне и тоже экзамен. Если сумел преодолеть трудности, пересилить себя в борьбе со стихиями, поднимаясь в гору, плывя против течения, то ты как бы обретаешь второе дыхание, уверенность, что, несмотря на хвори и недуги, есть еще порох, и силенка не на последнем исходе, а главное – воскресает желание жить и двигаться, шагать дальше до предела, который никому не известен.
У дорожного человека забот не счесть. И для тела, и для ума. Дома рука и нога спят, а в дороге и головушка не дремлет. «Каждый, кто перестает учиться, стареет, не важно, в 20 или 80 лет, а любой другой, кто продолжает учиться, остается молодым», – утверждал Генри Форд. Так вот, дорога – это лучшая наука жизни. Хоть в 20, хоть в 80 лет. Ее законы просты, мудры и очень насущны.
Привычная домашняя дума для их постижения не годится. Чем длиннее пройденный путь, чем сложнее его преодоление, тем увереннее шаг по жизни. Попутье и закаляет, и воспитывает, и наставляет, и учит, и утешает. В любом, в самом юном и самом преклонном, возрасте.

Седина в голову, а бес в ребро. Не без того, конечно. Мой отец на девятом десятке лет серьезно обсуждал с внуками восхождение на Эльбрус, где побывал в студенческие годы. Однако подобные «путешественные» порывы – это еще и страстное желание доказать окружающим свою нужность и работоспособность. В Бурятии под Гусиноозерском на пустынном шоссе встретился мне основательно небритый веселый старичок в тельняшке, шлепанцах, с маленькой сумкой (кажется, от противогаза) через плечо.
Алексей Ляшук (его предки родом из Житомира) уже лет семь каждое лето «ходит» по Сибири. «А как же семья?» – спросил я его.
«Привыкла. И дети, и внуки живут наособицу, – беззаботно бросил он. – А потом я же не с пустыми руками возвращаюсь. Знаю, где несколько граммов золотишка можно намыть…» Герой одного из любимых мною рассказов Джека Лондона «Как аргонавты в старину…» дедушка Таруотер, чтобы не быть обузой семье, «после мирного десятилетия приличной и тихой жизни» вдруг тряхнул стариной и отправился на далекий суровый Клондайк добывать золото. Кстати, вернулся целым и невредимым, самодовольно потрясая тугим кошельком. Как это ему удалось? Прочита­ете рассказ – узнаете. Возможно, даже вдохновитесь. А это пример из реальной современной жизни. Тоже американской. На востоке США пролег самый длинный в мире пешеходный туристический маршрут протяженностью 3,5 тысячи километров, получивший название «Аппалачская тропа». Так вот, первой женщиной, которая за один сезон смогла пройти ее в одиночку, стала 67‑летняя Эмма Гейтвуд. После этого «бабуся Гейтвуд», став знаменитостью, еще дважды покоряла этот сложный даже для опытных мужчин-путешественников маршрут. Последний раз в 75 лет! Рассказывая репортерам о своих скитаниях, Эмма жаловалась на то, что по какой-то дурацкой причине ноги всегда выводят ее к самым отвесным тропам в направлении самой высокой горы, которую только можно встретить на пути…

Знаете, почему в преклонном возрасте Лев Толстой ушел из дома? Перед внезапным отъездом-бегством он оставил жене письмо, в котором объяснил причину своего ухода: «Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни». Думается мне, не только в этом дело. «Спокойствие – душевная подлость» – это одно из жизненных правил Толстого. Думаю, что писатель имел в виду прежде всего бодрствование ума, шевеление мозговых извилин. Так вот, если в молодости у него хватало сил не расслабляться и противостоять благам роскоши и домашнего уюта, а покой ему только снился, то в старости он почувствовал, что возраст, а с ним телесные и душевные недуги все чаще заставляют его подчиняться обстоятельствам. И нередко успокоение ассоциировалось у него с упокоением. Кстати, именно по этой причине, хоть и говорил о желании «жить в уединении и тиши», Лев Николаевич так и не решился остаться навсегда в Оптиной Пустыни, хоть дважды подходил к воротам скита. За… беспокойной, полной спутанных мыслей головой, как известно, и ногам нет покоя. Странствие без направления и цели, вольное бродяжничество, возможность «жить бескрайностью дорог» – это прежде всего раскрепощение, освобождение от реальных и мнимых ограничений и условностей преклонного возраста, обретение пленительной страсти дорожного беспокойства, которое не дает ни телу, ни душе, ни голове лениться и дряхлеть. Дорогу осилит идущий, осмысливающий и ищущий. Мудрецам всех времен и народов присущ поиск некоей высшей правды. Трудно ее бывает найти в привычной домашней обстановке. Лишь на обочинах неизведанных земных протяжений она может приоткрыться. А с ней уже легче и на небесных тропах. «Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути» – так когда-то пели мы вместе с молодящейся, но на самом деле дряхлеющей страной. Давно нет страны и ее вождей, но песня осталась. Ее помнят старики и как эстафету передают детям и внукам – гражданам новой страны.