Старайтесь полюбить художника. Балетные наброски и увлечения Пушкина

…Изучая жизнь и творчество поэта, каждый раз узнаешь что-либо новое, ставшее несомненным откровением, и ловишь себя на мысли, что следует той или иной интересной находкой поделиться с читателями.

Как Пушкин писал о русском балете и театре?

Строки и строфы о театре, строго говоря, разбросаны по многим томам его произведений. В письме к своему петербургскому приятелю – сослуживцу по Коллегии иностранных дел Никите Всеволодовичу Всеволожскому, большому любителю театра и литературы (основателю литературного общества «Зеленая лампа»), из южной ссылки опальный поэт спрашивает: «Что весь Театр?» Именно так, с большой буквы, величает его Пушкин.

Долгое время считалось, что балет занимал в театральных впечатлениях Пушкина, казалось бы, малозначимое, даже эпизодическое место. Их больше всего в пределах трех послелицейских лет (1817-1820), когда поэт вместе с Всеволожским вращается в петербургских театральных кругах. Его вдохновляет воздушность балетного танца – «душой исполненный полет»!

Позднее Пушкин балет не очень любил, утверждали уже первые биографы поэта. Но так ли это? Давайте, читатель, разберемся в этом!

Прежде всего что же сказал как-то о себе юный поэт?

«Талантов обожатель страстный» признался в любви к театру, «волшебному краю» его юности, и, похоже, сохранил это чувство навсегда! Начало ее удивительным образом совпало с зарей славы русской сцены: «дивная муза» Семенова, «надежда нашей сцены» Колосова, блистательная, легкая, даже полувоздушная Истомина, милая Лихутина, «душой исполненный полет» русских балерин. Больше половины воспетых Пушкиным художниц сцены – русские балерины. Как все в «Зеленой лампе» Всеволожского, поэт ценил русский балет.

Несколько слов об актрисах старого времени.

Частная жизнь и театральная карьера Екатерины Семеновой тесно переплелись. Театральная ученица Н.И.Гнедича дебютировала на сцене в 1803 году и вскоре выдвинулась как первоклассная актриса. Особенная сила Семеновой заключалась в способности целиком уходить в роль, самозабвенно переживать чувства изображаемого лица, как свои собственные. При этом она имела голос чистый, звучный, приятный! Успех ее был колоссальный.

В бумагах Николая Гнедича обнаружат ненапечатанную в свое время статью Пушкина о русском театре, где тот, в частности, писал: «Говоря о русской трагедии, говоришь о Семеновой – и, может быть, только о ней. Одаренная талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою. Семенова никогда не имела подлинника. Игра всегда свободная, всегда ясная, благородство одушевленных движений, орган чистый, ровный, приятный и часто – порывы истинного вдохновения, – все сие принадлежит ей и ни от кого не заимствовано… Семенова не имеет соперниц».

К слову, с особенным блеском актриса выступала в трагедиях Озерова. Именно в связи с Озеровым вспоминает поэт Семенову и в своей I главе «Евгения Онегина» (1823):

Там Озеров невольны дани

Народных слов,

рукоплесканий

С младой Семеновой делил…

Однако стоит упомянуть, что образование актрисы было невелико. Она постоянно нуждалась в руководителе, который бы растолковывал ей роли. Сначала им был князь Шаховской, позднее – Гнедич. Актриса, избалованная общим поклонением, стала капризной, ленивой, даже высокомерной. Она в 1826 году оставила сцену. Но преуспела в своей частной жизни. Рожденная крепостной, она быстро нашла знатного покровителя. Имя этого сановника – сенатор князь Иван Алексеевич Гагарин. Кстати, от него актриса имела сына и трех дочерей, рожденных до брака и оттого получивших фамилию Стародубских. За своего покровителя Семенова вышла замуж в 1828 году и переехала в Москву, где имела свой салон. Чудеса случались и в старые годы! У нее в салоне бывали выдающиеся москвичи – Сергей Аксаков, Надеждин, Погодин. Часто бывал и Пушкин.

Из Кишинева в письме к брату от 4 сентября 1822 года Пушкин осведомлялся о «великолепной Семеновой». Позже поэт подарил актрисе книгу «Борис Годунов» (СПб., 1831): «Княгине Екатерине Семеновне Гагариной от Пушкина. Семеновой – от сочинителя».

Младшей сестре ее – драматической актрисе Нимфодоре Семеновой, бывшей с осени 1807 до весны 1829 года на сцене, – в частной жизни повезло гораздо меньше, чем на подмостках. Та, тоже красавица, прожив «свыше 20 лет» с родственником поэта графом Мусиным-Пушкиным-Брюсом и прижив от того двух дочерей, так и не вышла за него замуж, а потому… не стала великосветской дамой! С младшей сестрой связано шуточное стихотворение поэта «Желал бы быть твоим, Семенова, покровом» (1817).

Однако сестры Семеновы – драматические актрисы! Но все-таки как относился Пушкин к балету и балеринам?

Краеугольным камнем здесь становится мысль Александра Блока о том, что все виды искусства «неразлучны» друг с другом в творчестве Пушкина. Театр на него как художника слова не мог не иметь влияния: каждое зрелищное впечатление, в том числе и впечатление от балета, отложилось через много лет в черновиках его произведений. К числу просвещенных и пристрастных судей балета можно отнести поэта, если погрузиться в театральную жизнь.

Меж тем нас прежде всего привлекает не обожатель театра Пушкин, не столько, может быть, юный зритель, увлеченный «легкими играми Терпсихоры», а поэт! Оказывается, лицеист учился балету у педагога Эбергарда, видного мимического артиста русского балета, о котором вскользь упоминается в веселой лицейской песенке. В пушкинском «Арапе» превосходно описана петровская ассамблея, на которой присутствует Корсаков. Знание каданса идет ли от учителя Юара, который учил дворян-недорослей в лицее танцам XVIII века?

Впрочем, Пушкина «под сению кулис» мы привыкли воспринимать по строфам-воспоминаниям в «Онегине». Персонажи балетного и околобалетного мира в отрывке, относящемся к 1835 году, «Две танцовщицы» (строки написаны по-французски), второстепенные в «Русском Пеламе», здесь становятся главными действующими лицами. Вырисовывается сложный и трагический портрет русской балерины Истоминой: «Истомина в моде. Она становится содержанкой, выходит замуж. Ее сестра в нужде – она выходит замуж за суфлера. Истомина в свете. Ее там не принимают – она устраивает приемы у себя – неприятности – она навещает товарку».

Истомина, со слов Чичерина, была женщиной, «заблудившейся в чаще великосветской жизни и глубоко несчастной». Но ей ли, спрашивается, были посвящены часто цитируемые пушкинские строки «Узрю ли русской Терпсихоры душой исполненный полет?» или же другой русской балерине Новицкой, трагически погибшей, запуганной смирительным домом за непослушание? Скорее всего, последней актрисе Пушкин даровал в своем двустишии вечность.

Здесь, читатель, нельзя не рассказать тебе и о бурном знакомстве поэта с Александрой Колосовой, звездой петербургского театра. Пушкин ценил ее необыкновенную игру. Он познакомился с актрисой, когда той было всего 16, через сестру Ольгу и стал видеться сначала у графини Е.М.Ивелич, общей знакомой, потом сделался своим человеком у Колосовых. Мать ее, танцовщица балета, и сама дочь очень его полюбили!

страстный,

Я прежде был ее поэт.

«Сверчок» смешил их своей резвостью и шаловливостью, за что и получил в семье актрисы другое прозвище – Стрекоза. В начале 1819 года Колосова дебютировала на сцене в ролях Антигоны («Эдип в Афинах» Озерова), Моины («Фингал» его же) и Эсфири («Эсфирь» Расина). Поэт так рассказывал про ее дебюты: «Три раза сряду Колосова играла три разные роли с равным успехом. Приговор почти единогласный назвал Сашеньку Колосову надежной наследницей Семеновой». Позже актриса, упоенная поклонением знатной молодежи, стала равнодушно относиться к Пушкину. Это задело его, и поэт стрельнул в нее обидной эпиграммой:

Набеленная рука,

Размалеванные брови

И широкая нога!

Потом поэт остыл, гнев его прошел, он назвал себя «кающимся грешником», лично извинился перед актрисой осенью 1827 года, зайдя с Петром Катениным в ее гримерную. Он отрекся от злой эпиграммы, назвав ее «глупостью и мальчишеством». В начале 1830-х, читая у Колосовой, тогда уже Каратыгиной, своего «Бориса Годунова», Пушкин желал, чтобы супруги Каратыгины прочитали в театре сцену у фонтана Димитрия с Мариною. Но граф Бенкендорф пушкинской постановки не разрешил. Что дальше? По приглашению Натальи Пушкиной супруги Каратыгины присутствовали на отпевании поэта в конюшенной церкви и… оплакивали его как родного.

…Обожатель театра – Пушкин особенно ценил балетмейстера Дидло в то время, когда того травили, когда пустые, безыдейные зрелища заполонили сцены театров. Поэт понял и оценил новаторство Дидло еще в юные годы, оценил танец как высшее выражение красоты этого искусства. Именно о балетной повести «Хензи и Тао», одном из интереснейших творений Дидло, хорошо вспоминал Пушкин в повести «Две танцовщицы» – «один балет Дидло в 1819», а также в строках I главы «Евгения Онегина»:

Еще амуры, черти, змеи

На сцене скачут и шумят…

Как связаны Пушкин и русский балет?

Балет первым начал театрализацию Пушкина.

«Руслан и Людмила», увидевший свет рампы на сцене Большого театра Москвы в постановке талантливого Адама Глушковского, через год – балет по мотивам «Кавказского пленника», в 1824 году – «Руслан и Людмила» в версии Дидло, а в 1831 году был поставлен «на случай» балет Глушковского «Черная шаль».

Однако родиной русского балета считается город на Неве…

Снова и снова мы восхищаемся пушкинским гением, не терпящим дилетантизма как в балете, так и везде, во всех искусствах, и почитающим знатоков: «Старайтесь полюбить художника, ищите красот в его созданиях»; удивляемся особенному чутью Пушкина, пониманию предопределенности судьбы труженика сцены в обществе, где он, по существу, раб!