Срочно нужна Любовь. или Игра в «третий лишний»

Меня давно волнует вопрос об индивидуальном подходе к ученикам. На мой взгляд, это одна из труднейших педагогических задач, которая на практике часто решается далеко не лучшим способом.

Однажды в одной из школ нашего города я проводила лабораторные занятия со студентами-филологами педагогического института. Прозвенел звонок на урок. Пятиклассники с интересом поглядывали на студентов, которые сидели вдоль стены и, по мнению ребят, совсем не были похожи на учителей. На доске учительница размашистым почерком записывает тему урока: «А.С.Пушкин. «Зимнее утро».

Сколько раз я на уроках в школе читала детям стихи великого поэта, потом учила читать их студентов, а все не устаю восхищаться Пушкиным. Одно движение художника, одно лишь слово «прозрачный» – и этот чернеющий лес не портит всей гармонии светлых красок, напротив, он подчеркивает их, усиливая зрительный образ, свежесть, чистоту пространства. И это – Пушкин. Бывает, человек бессилен развеять грусть другого. «И ты печальная сидела». И Пушкину это далеко не безразлично. Два слова нашел он для нее, но этим словам у поэта – особый счет. На этот раз он поставил их рядом. «Друг милый». Это ей ошеломляюще и щедро поэт дарит красивое зимнее утро, чтобы развеять ее печаль. И это тоже Пушкин. Но об этом опять не говорят на уроке. В детстве выученные наизусть стихи Пушкина неожиданно откроют ребятам поэта еще раз, когда станут они постарше. И еще раз. И каждый раз открывается Пушкин заново, когда знают Пушкина наизусть.

До конца урока в 5-м «Б» остается две минуты.

– Запишите в дневники задание на дом, – громко говорит Анна Ивановна. – Ребята первой группы: выучите наизусть стихотворение Пушкина «Зимнее утро».

Над дневниками склонились детские головы: белокурые, каштановые, золотоволосые. С первого и второго ряда. А на третьем ряду белокурые, каштановые и золотоволосые неловко косят на нас глазами и в дневники задание не записывают.

– Ребята второй группы, – говорит, наконец, Анна Ивановна. -Свиридов, не вертись, урок проскучал, а теперь весь извертелся. Так вот, ребята, вам не надо учить Пушкина наизусть. У вас память плохая, вы приготовьте дома выразительное чтение этого стихотворения, понятно?

– Не дураки. Понятно, – почти выкрикнул Свиридов.

Он захлопнул дневник и бросил его небрежно в портфель. С независимым видом пошел из класса.

– Свиридов, я еще вас не отпускала.

За ним сильно хлопнула дверь.

– Можете передать Свиридову, – обратилась учительница к классу, – чтобы больше он на мои уроки не приходил. Он мне здесь не нужен.

Прозвенел звонок. Идем в кабинет завуча анализировать урок.

– Итак, давайте посмотрим на урок с точки зрения проблемы: общения учителя и ученика.

Студенты молчат. И я понимаю, почему они молчат. Поднялась Таня Пескова.

– Ребенок не должен бояться учителя, он должен знать, что его не оскорбят, не обидят. – Таня подумала и решительно добавила. – Ребенок должен знать, что он нужен учителю.

– Скажите, а почему вы спрашивали только ребят с первого и второго ряда, а с третьего – ни одного, хотя Свиридов пытался вам отвечать?

– На третьем ряду сидят «трудные» ребята.

– Как? Они сидят отдельно?

– Мне хотелось на уроке больше успеть сделать. Вот и спрашивала, кто посильнее. Все-таки Пушкин…

Вот именно – Пушкин! Тот самый, чья поэзия стала бессмертной. Тот самый, кто для каждого третьего ученика Анны Ивановны не откроется заново, не преподнесет неожиданный урок нравственности из-за того, что «Вам не надо учить Пушкина наизусть». Вот она – мина замедленного действия. И она еще рванет в жизни.

С трудом разобрались, что зло, сотворенное на уроке, шло от слепого и ложного добра.

Из школы вышли со студентами подавленные. Забрели в соседний парк, нашли сухие скамейки. Было о чем подумать вместе.

– Как я хочу в школу! – сказала Люба Ларина.

– И я хочу, – созналась я.

– А это возможно – работать одновременно в вузе и школе? – Некоторые работают. С тех пор как я побывала на школьном уроке ленинградского методиста педагогического института Норы Альфредовны Станчек эта идея не дает мне покоя.

– Хороший был урок?

– Прекрасный.

– В каком классе?

– В седьмом. А вела она этот класс с четвертого. На уроке такое взаимопонимание, такой необычный уровень общения! Знаете, о чем я мечтаю? Взять на четыре года кураторство в одной студенческой группе и параллельно в школе вести один класс. И студентам показывать не отдельные уроки, а тему. Например, «А.С. Пушкин». Тогда, пожалуй, можно по-настоящему изнутри показать развитие у школьников интереса к литературе, где вся методика, психология, педагогика сотрудничества станут базовой площадью для развития каждого ученика.

Помечтали. И не знала тогда я, что очень скоро будут у меня такая студенческая группа и такой школьный класс, но это будет потом, а пока было лабораторное занятие в городской благополучной школе, и была учительница, которую мы назвали Анна Ивановна, и одна треть учеников, которые оказались на уроке лишними.

Нам со студентами показалось, что Анна Ивановна так ничего и не поняла, деля класс на прилежных и «трудных». Проявляя подобное «индивидуальное» внимание, а на самом деле афишируя публично недостатки ребенка, мы тем самым убиваем человеческое достоинство, сознание собственной силы, полезности, пригодности, отбираем у человека перспективу радости, завтрашний день. Слов нет, все дети разные. И к каждому нужен свой подход. Если это нужно для работы, делите класс на одних и других, но «про себя». Делите, чтобы нечаянно не обнаружить перед всеми беспомощность, слабость кого-то из учеников. Индивидуальная работа нужна, чтобы помочь ребенку быть не хуже других. И осуществляется она через скрытую позицию воспитателя. Это целая наука – как умело, если хотите, квалифицированно общаться со школьниками без назидания и превосходства, не унижая достоинств. Наука, способная добровольно расположить ребенка к воспитателю. Индивидуальный подход – это не одноразовое внимание к человеку, это стиль отношений, который берет свое начало из высокого учительского мастерства и человечности. Игра в «третий лишний» на версты отодвигает ученика от духовной зрелости.

Подобные педагогические «новации» возводят между учителем и учеником психологический барьер и, что еще более страшно, разобщают товарищей по классу. Все это, как правило, толкает человека на самоопределение через отрицание. Тогда-то и отказывают «тормоза». Как вода, которая ищет уклон, несет человека по пути наименьшего сопротивления. Я видела таких ребят, когда в качестве народного заседателя участвовала в процессах, отыскивая в судьбах «трудных» точку отсчета в преступлении.

– За что в тот день тебя выгнали с урока? – спрашивает у несовершеннолетнего парнишки народный судья Алла Андреевна Милюкова.

– Я закукарекал.

– Зачем?

– Скучно стало.

– Что же это был за урок?

– Литература, – тут не выдержала я.

– На литературе скучно?

– А вы бы посидели сорок пять минут молча, когда тебя в упор не видят.

– А ты бы руку поднимал, отвечал, как все.

– Да, я-то – не как все. У меня отец в тюряге.

– Где ночевал три ночи? – Спрашивает второй народный заседатель Эмма Генриховна Коробова – врач.

– На чердаке пятиэтажки.

– Один?

– Компания всегда найдется.

– Сережа! – Спокойно говорит судья. – Как ты попал к тем, кто повел тебя на преступление?

– Начальница, чего ты со мной возишься, я человек конченый…

А человек этот паспорт еще не успел получить. Из зала суда его взяли под стражу. Помню, как после оглашения приговора истошно заголосила мать. А ведь можно было уберечь парня от беды. Добрая цель останавливала не таких. И нужен-то был один человек, хотя бы один учитель, который полюбил бы парнишку.

Почему-то в последнее время в школе так мало стало у наших детей по-настоящему любимых учителей. А жаль. Школе, как никогда, нужен любимый учитель. А еще больше – любимый ученик.

Нужна взаимная любовь. Не показная, бескорыстная. Чистая. Большая. На долгие годы.

Рождается она по естественной необходимости любить тех, кто доверил тебе еще в детстве всю свою будущую жизнь.

Но сегодня такая любовь уходит из школы. Невозвратимо?

Маргарита ЗАЦЕПИНА, учитель русского языка и литературы, Воронеж