На чтение: ≈ 28 мин.Последнее письмо
– А письма их у меня остались, – Сталина Витальевна Воробьева, глава администрации Варьёганского сельсовета, а прежде – директор Новоаганской средней Нижневартовского района, поработавшая и в Варьеганской школе, – говорит об этом как-то буднично. Странно, какому педагогу не приятно получить поздравление от своего ученика.
– Да вы не поняли, – наконец улыбается она. – Это на уроках ребята так вот “письменно” отвечали, потому что не говорили. Люда Айпина, так та до одиннадцатого класса вообще ни с одним учителем словом не обмолвилась. Стеснялись на уроках отвечать, боялись, что засмеют: у нас в поселке пять родов, и все между собой родственники.
Помню последнее послание от Люды: “Я хочу быть хорошей, Сталина Витальевна”.
Теперь-то, замечу в скобках, с любым вопросом выпускники идут к главе администрации. Она, их бывшая классная, по-прежнему любит всех, плохих и хороших своих учеников. И, зная характер каждого, поможет “соломку подстелить”. Но речь идет не об одном только классе. Когда Воробьева директорствовала, все сто варьеганских детей находились в ее пришкольном интернате.
В Варьегане школу с пришкольным интернатом возродили в 86-м.
– А как они бегали отсюда, – вздыхает директор Варьеганской школы Лилия Николаевна Паращи. – Один раз девятилетний мальчик – я только сюда приехала работать – ушел. “Ну все, мы потеряли ребенка!” А он себе спокойно пришел на стойбище, посидел и пошел назад. Мы интуитивно поняли, что шел он к родителям, и по дороге назад перехватили его вертолетом.
Прозаик Еремей Айпин вспоминал как-то:
– Когда меня первый раз забирали в интернат, я буквально рыдал. Мы жили в юртах на берегу Агана, до ближайшего поселка Варьёган от нас было километров шестьдесят. Я не представлял, как смогу до зимы прожить без матери, отца и крестного. Говорить на родном языке нам в интернате не разрешали. Если у кого хоть слово невзначай вырывалось хантыйское, ребенка ставили в угол. Оленя мы видели только на картинках. Когда на каникулы я возвращался в наши юрты, то целую неделю вспоминал, как правильно ставить снасти. Кому от такой учебы польза была?
Тогда в 86-м родители были очень довольны: все старались переехать в поселок – здесь и покормят, и подлечат, и научат. А вот дети…
– Когда зашли в ту, страшную, еще не отделанную школу, с сухой штукатуркой и щелями, – Сталина Витальевна даже поежилась, – дети никак не воспринимали то, что им “русские построили”. Тем более два этажа – всё чужое. Все чужие. Ладно, меня-то еще принимали: я из Новоаганска пришла, я их воспитывала, Евдокию Николаевну Гордиенко, учителя начальной школы, завуча, знали, Клару Павловну… А потом первый директор школы начал приглашать преподавателей из других республик, территорий. И они этих учителей вообще вплотную “не видели”. Сейчас у нас в школе в принципе остались только люди из Новоаганска. А те, приезжие, которые детей ругали, случалось, били, – их нет.
Что ж, жизнь все расставила на свои места. Если ты не понимаешь мир северного человека, его психологию, культуру общения, включая ту же “культуру молчания”, – скажем, если ребенок или взрослый молчит и кивает головой, это означает лишь то, что тебя внимательно выслушали, – отойди.
Банка тушенки на завтрак
Варьеган – поселок национальный: из 560 жителей 490 – ханты и лесные ненцы. 30 процентов населения проживает на родовых угодьях. В районе сегодня самое большое стадо оленей – 900 голов. Есть и районная программа “Оленеводство”. Многие ею заинтересовались: захочет выпускник школы заняться оленеводством – получит бесплатно десять оленей на возрождение стойбища.
Все лето поселок, почитай, пустой: олени – на родовых угодьях, и люди там же. Там же они и с октября по февраль. Возвращаются в самое сложное время, в половодье, когда снег не утрамбован, в апреле.
А для чего, спрашивается, вообще на два дома жить? Опять же, приезжает человек со стойбища – его и обучить, и подлечить надо. В Варьегане отличная амбулатория. Сейчас открывается стоматологический, гинекологический, физиотерапевтический кабинеты, в клуб пойдет отдохнуть – послушает выступление замечательного фольклорного ансамбля “Шебни”…
…Мы подходили к зданию отремонтированной, подготовленной к встрече учеников школы (северные дети начинают учебный год в октябре – до того они на “дикоросах” – собирают клюкву, грибы и т.д.). Сталина Витальевна внезапно замолчала и подозрительно уставилась на Лилию Николаевну Паращи:
– По-моему, это мои ворота.
Лилия Николаевна покраснела.
– Ну да, увели ворота! – теперь Сталина Витальевна уже не сомневалась. – Я заказала эти ворота к новой врачебной амбулатории, их при мне не закончили, я в отпуск уходила. Прихожу – а они уже у школы стоят, – как-то жалобно аж всхлипнула она.
– Не буду оправдываться, – нахмурилась Лилия Николаевна. – У Управления капитального строительства не нашлось ворот для школы, вот и предложили “там взять – здесь поставить”.
– Ну да, – махнула рукой Сталина Витальевна, – воспользовались моментом.
И вспомнила она тут почему-то про ящик тушенки, которую когда-то не дал для ее голодающих интернатских ребят один начальник ОРСа. “Чего вы так переживаете, у вас-то в доме все есть”. – “Да, – говорю, – у меня есть, у меня муж на буровой работает, а вот что я на завтрак ребятам дам?” Так он и не пожалел детей. Но я потом ему вспомнила этот ящик тушенки на нашей районной Думе. Помните, когда в магазине ничего не было. Я встала и сказала:
– Если у нас не будет ни кирзовых сапог, ни котлов, ни накомарников, вы в моем поселке работать не будете. Я помню, как вы тушенки ящик не дали моим детям. А теперь я уже переживаю не только за детей. Я теперь переживаю за весь поселок. У нас на стойбище человек должен уехать сегодня – купить муку, сахар – оптом, керосиновую лампу, ну все, что необходимо там. У вас в магазине этого нет.
А мы выделили средства из районного бюджета, чтобы он оптово все это приобретал. Сегодня в нашем магазине есть и ситец, и полотенца, и мыло хозяйственное… А человека этого в нашем районе нет. Я считаю, работаешь в школе – болеешь за детей, в поселке – за всех жителей.
Для местных жителей, охотников и рыболовов Воробьева стала не просто “домашним врачом” – скорой помощью. Не очень-то оленеводы считаются с цивилизованными правилами и законами. Не приучены. Понадобилось прийти на прием в сельсовет хоть в десять вечера – придет. Тем более, если приехал со стойбища, он считает, что его сразу должны принять. “Хотя я, – говорит Сталина Витальевна, – конечно, тоже понимаю, что ему уезжать через два-три часа. Вдруг у него какая-то проблема серьезная. Откажешь – он может появиться только в ноябре. Поэтому продумали систему с учетом местных особенностей. Сама я живу в Новоаганске, а заместитель – здесь. Чуть что, она мне звонит, и сразу решаем проблему”. И вздыхает: “Вот со стариками тяжело. Ну не хотят они сюда приезжать со стойбищ. Один лет двадцать уж не появлялся”.
– Я слышала, площадь Варьеганского сельского Совета не уступает территории Франции.
– Да, на нашей территории находится 13 нефтяных компаний. Двойная беда: с одной стороны, мы не дотационный район, с налогами все в порядке. А с другой – пастбищ для оленей становится все меньше, меньше и охотников: песец, норка уходят в Красноярский край. За годы нефтегазового освоения в тундру и тайгу сброшены десятки миллионов тонн нефти, сожжены в факелах сотни миллиардов кубометров попутного нефтяного газа, загублены многие охотничьи угодья, оленьи пастбища, нерестовые реки и озера.
Да что далеко ходить: раньше все наши вообще по реке Аган жили, летние стойбища на Агане были. Но город Радужный строили, “забыв” об очистных сооружениях. За пятнадцать лет река погибла, загублена самая большая судоходная река. Рыбы нет, ушли и люди.
– Знаю, что в начале 90-х в Ханты-Мансийском округе стали закреплять за семьями, ведущими традиционный образ жизни, родовые угодья.
– Сегодня у нас двадцать один паспорт на родовые угодья. Но, с одной стороны, паспорт этот работает, с другой нет. Конечно, мы вступаем в диалог с нефтяными компаниями, пытаемся даже добиваться отзыва лицензии у тех, кто, получив разрешение на разработку месторождений, забывает о своих обязательствах и своей деятельностью наносит невосполнимый ущерб и природе, и традиционному хозяйству коренных народов.
– А что это конкретно за обязательства?
– На родовых угодьях запрещается браконьерничать, держать диких собак, бросать ненужную технику, уничтожать дикоросы… Сейчас у нас есть такие договоры с тринадцатью предприятиями.
– Держат слово?
– Сначала соглашаются, а потом говорят: мы, мол, налоги платим и знать ничего не знаем.
И все-таки, если раньше округ был “законсервирован” только на интересы нефтяников, сегодня ситуация меняется, причем каждые пять лет. У нас налажена тесная связь с охотинспектором, с рыбинспекциями, если где-то ЧП, скажем, идет разлив нефти, передаем по цепочке сообщения в Комитет по экологии района. И наш землеустроитель сразу же работает с Комитетом по земельным ресурсам.
Сегодня округ идет на то, чтобы четко определить виды компенсаций, которые получают семьи, проживающие на территории освоения месторождений. Уже сейчас каждые три года главе родового угодья выдаются “Буран”, лодочные моторы… Хотя, конечно, этот “бартер” несопоставим с прибылью нефтяных гигантов. И все равно наши предприятия со мной судятся, потому что “нет такого закона”.
– Скажите, пожалуйста, а русские не завидуют своим “богатым соседям”? Ведь у коренного населения дотации – вот хоть на тот же хлеб?
– Они получают и дивиденды по лицензиям по родовым угодьям. Есть у нас заготконтора – сдают рыбу, ягоды, орехи, получают деньги. По безработице берем на общественные работы – все получают от 1200 до 1400 рублей в среднем. Сейчас вот выдавали бензин северянам. Малоимущие русские тоже просят. А что я могу – разные системы финансирования. Да что лукавить, случается вражда, но не доходить же до стрельбы. Хотя ружье, традиционно, есть в каждом доме.
Поселок – дома, школа и сад, клуб и музей, а их здесь целых три, включая школьный этнографический, – глаз не оторвать.
Детский сад “Олененок” построен шесть лет назад нефтяной компанией “Белые ночи”. Комплекс финский, строили американцы. А в этом году Борис Сергеевич Хохряков, глава администрации Нижневартовского района, выделил 2 миллиона рублей на новую мебель для школы и сада. Садик подумывает о пристрое: есть потребность открыть еще одну ясельную группу. Каждый год рождаемость в Варьегане увеличивается. Ну а уж школа новая (совершенству нет предела), двухэтажная, на 150 мест точно будет строиться. Деньги пока не считали, да и зачем: прежнее здание нефтяники тоже передали безвозмездно. Появится и новейший клуб с концертным, дискотечным залами, кружками…
Будут ли от этого счастливее воспитанники Аллы Владимировны Ханцеват, заведующей “Олененком”, или Лилии Николаевны Паращи, директора школы? Возможно, красота не требует комментариев. Красота требует жертв.
“…На среднем течении Агана, в нашем родовом селении, сидит мой Отец. Сидит мой Отец, обложенный со всех сторон железными и бетонными дорогами, нефте- и газопроводами, нефтяными вышками и нефтяными поселками-городами. Его лучшие ягельные боры вырубили. На его лучшие реки-воды пущена жирная пленка черной нефти. Сидит мой Отец в опустевшем родовом селении, и по ночам скачут по его лицу отблески факелов Самотлора с полуденной стороны. Сидит мой Отец и молчит… Сидит, как ханты говорили, с высохшей головой”.
Так пишет сегодня варьеганец Еремей Данилович Айпин. Кстати, его родная сестра, Дарья Даниловна Айваседа, преподает в Варьеганской школе декоративно-прикладное искусство.
Приключения летнего домика
…Дед Андрей начал стареть. Сыновья начали подниматься. Однажды проснулся дед Андрей рано, часов в шесть, выглянул в окно – метель.
– Дети мои, вставайте, – говорит.
Дети встали, оделись.
– Сегодня очень хорошая погода. Сегодня можно промышлять лося. Не видать ничего – лось может подойти на выстрел.
И четыре сына отправились на промысел. К обеду вернулись и говорят:
– Отец, куда что? Добыча пришла.
А дети принесли двух лосей, понимаете – это 400 килограммов мяса и восемь лап, две большие шкуры. Тут вам и постель, и одежда…
Мы в Варьеганском этнографическом музее под открытым небом, как раз в доме, принадлежавшем тому самому деду Андрею – Андрею Антоновичу Казанкину. Только что Павел Янгевич Айваседа совершил над нами обряд очищения, а теперь выступает в роли “экскурсовода” по людским судьбам. Судьбам своих земляков. По ходу рассказа он частенько отклоняется в сторону. Впрочем, всегда по делу.
…- Ну так вот, прошли сутки. На второй день еще раньше встал отец, выглянул наружу: а погода-то отличная. Он также будит детей:
– Дети мои, вставайте.
Дети молча встают. А у нас не положено поперек старшего слова сказать. Это некультурно и неэтично и надолго выбивает из колеи. Вот, допустим, внук мне что-нибудь плохое скажет, я-то так, мимо ушей пропущу, но долго буду помнить, что тут где-то ошибка произошла – недовоспитания.
Итак, проводил отец детей за порог и говорит:
– Сегодня погода лучше стала, ветер утих, метель перестала мести. Сегодня можно белку промышлять без собаки.
Дети опять отправились на промысел и опять вернулись к обеду:
– Отец, куда что?
– Мать, куда что, – говорит отец – добыча пришла.
И вот так прошли сутки, в полной радости, у теплого очага.
А на третий день чуть свет поднялся отец:
– Дети мои, вставайте. Сегодня погода лучше, чем вчера.
Дети слова не говоря, встали, оделись, вышли на улицу, а отец объясняет:
– Сегодня тепло, сегодня можно промышлять выдру.
А выдру под силу добыть лишь охотнику-“академику”. Потому что выдра зверь такой: он в воде ходит, он под землей ходит, пять метров катится по снегу – его только профессионал возьмет. Так вот они и пошли на охоту, и принесли четыре сына две выдры.
И тут напомнил им отец мудрые слова деда Антона: “Сын мой, если ты сегодня этой добычи не возьмешь, завтра эта добыча войдет в историю”. И сказал дед Андрей: “Поняли вы: метель – это хорошая погода, и заморозки – хорошая, и слякоть…”
После такого рассказа, помню, с интересом осматривали мы дом с его нехитрой обстановкой, где происходили эти прямо-таки сказочные события. Не зная еще ничего о его, доме, невероятных приключениях.
Считался он летним (у северян есть дома летние и зимние, осенние и весенние) и стоял за 320 километров отсюда, на правом берегу Агана, на косе. Когда “нефтяная машина рычаги подвинула” первый раз, дед Андрей со стойбища ушел вместе с домом. Когда “нефтяная машина” снова “рычаги повернула”, ушел и со второго, а потом и с третьего. Вот так путешествовали дом с хозяином. А когда Великая Отечественная началась, дед Андрей, тогда молодой охотник, бронь получил: он в день добывал по сто белок. (Сейчас за весь промысловый сезон, с ноября по март, этот рекорд невозможен). А закончилась война, и указом Президиума Верховного Совета СССР Андрей награжден был орденом Трудового Красного Знамени. Только награду эту Андрей Антонович не получил: перепутали там что-то, и орден вручили старшему брату, Никите. Стали мужики подтрунивать над Андреем, а он говорит:
– Вы неправильно рассуждаете, мужики. Все справедливо. Если бы сегодня был жив отец, я бы орден ему отдал: моя удача – это его труд. А сегодня сама жизнь подсказала – после моего отца глава семьи мой старший брат, и он заслуженно получил эту награду.
Павел Янгевич Айваседа никогда не повторяется: сколько таких историй подарила ему долгая жизнь. Говорят, школьники слушают его буквально замерев. А вдруг сегодня кто-то услышит про своего прадеда, про свой род? Дети самого Павла Айваседы, видимо, тоже внимательно отца слушали и правильно поняли. Все стали педагогами, работают в Варьеганской школе. Маина Павловна – социальный педагог. Аркадий Павлович – учитель этнографии и краеведения. А Маргарита Павловна – воспитатель в интернате.
Сталина Витальевна Воробьева считает, что музей этот, кстати, идея Юрия Вэллы, местного уроженца, о котором я уже наслышана, очень удачна. И первой своей задачей считает сохранить те традиции, которые еще не загублены.
Двести пятьдесят прыжков через нарты
Сталина Воробьева который год беспокоится: дадут “Олененку” ставку мастера по национальным видам прикладных искусств, ставку учителя родного языка или не дадут.
– Мне дают, а надо, чтобы этот вопрос вообще не стоял на повестке дня. Почему в садике необходимы эти педагоги? Да потому, что для малышей естественными, привычными становятся обычаи, традиции, фольклор, образ жизни, родной язык. А в школе их уже чаще всего искусственно насаждают.
…Они и впрямь такие непохожие, как будто с разных планет. “У них и игры отличаются, и запас слов совсем разный, – рассказывает Алла Ханцеват. – “Я еду на “Буране”, – говорит малыш из рода Бобра. “Я пошел ловить рыбу”, – говорит другой. А наши любят обсуждать мультики. Или про то, как папа начальником работает. Тем нужна быстрая смена деятельности, эти будут часами сидеть, кропотливо бисеринки нанизывать”.
…В Варьеганской школе из 124 учеников – 109 коренной национальности. Родители уезжают на стойбище, дети остаются в интернате. Как помочь им, чем занять? Выход нашелся сам собой: раз в неделю каждый класс с 5-го по 11-й идет в мастерские. На целый день уходят. И могут переходить из одной в другую. А их здесь пять: охотоведение и рыболовство, декоративно-прикладное искусство и швейное дело, автослесарь и водитель и столяр-плотник. Многие имеют по нескольку дипломов.
…Я сначала даже не поняла, где мы. Похоже на мебельный салон, на продуманно обставленную квартиру. Изящные деревянные кресла и столики, маски и панно на стенах, стулья и даже кровать… Оказалось, мы в столярно-слесарной мастерской Геннадия Николаевича Казанцева. Оказалось, местные мальчишки обожают заниматься художественной обработкой древесины, вообще любят возиться с разными сортами дерева, знают всех поселковых мастеров, их работы. И работать с таким “контингентом” Геннадию Николаевичу в удовольствие. А мне всю эту красоту довелось увидеть по чистой случайности: вещи расходятся мгновенно. У Варьеганской школы есть уже постоянные клиенты – из Америки, Франции, Канады, Хорватии. Звонят, заранее заказывают мебель. Деньги сельской школе всегда пригодятся.
…Варьеганские ученики такие непохожие, как будто с разных планет. Александр Юрьевич Фальченко, учитель физкультуры, мастер спорта по национальным видам спорта:
– Русского мальчишку не научить стрелять, пока не поймет, как встать, как прицелиться… А крохотному совсем ненцу дашь винтовку, ему ничего и говорить не надо, как будто с этим знанием родился. Да что мальчишку – у нас ханты Маша Лепшина в глаз белке стреляет запросто. И “Буран” они вам вслепую соберут, а спросите на уроке физики те же законы, молчат. Поэтому и ввели автодело.
– Я с учителями ругаюсь даже, – говорит Лилия Николаевна, – ну они же физику руками чувствуют.
Ну а уж про национальные виды спорта и говорить нечего: по 250 прыжков через нарты делают, настоящие мастера в метании топора на дальность и тыньзеня на хорей…
…Практические занятия по охотоведению и рыбалке проходят в охотничьем угодье Варьеганской национальной средней школы. Десять гектаров земли – настоящее мини-стойбище. Дети бывают здесь ежедневно. Класс уезжает на целый день. Своими силами с мастером производственного обучения Семеном Александровичем Айпиным ставили двухполовинную, для девочек и мальчиков, избушку, баню, сторожку, лабаз, где хранятся сети, обмундирование, зимняя одежда. Здесь все по-настоящему. Здесь всерьез охотятся и добывают рыбу. И даже раз убили медведя и совершили над ним настоящий обряд.
– Неузнаваемые, чудные наши дети на природе, – говорит Сталина Витальевна. – Как же прав Юрий Вэлла, считая, что северных детей учить надо совершенно по-другому. И учить другому. Они должны видеть, что охота – это охота, а рыбалка – рыбалка.
Так, может, здесь их дом?
– Да что же это за личность такая легендарная, почти мифическая?
– Мифическая? – переспрашивает Воробьева и неожиданно соглашается: – Пожалуй…
Елена КОМАРОВА
пос. Варьёган,
Нижневартовский район
Выбор читателей
Комментарии