Совсем пропащие? Кытлым

Так в начале 20-х годов писала Лариса Рейснер, журналистка широкой притягательной славы. Многое сошлось в ее облике: красота и талант, женственность и смелость. Да, именно смелость нужна была женщине (аристократке!), рискнувшей забраться далеко в глубь страны, на Урал, в таежные дебри, к подножию Конжака.

Конжак – гора суровая, даже жестокая – к тому, кто вздумает не подчиниться ее законам. Не менее жестокий ее конкурент – тайга. Попробуй ступи хоть на несколько шагов в сторону от известных маршрутов – там, в тайге, и останешься. Недели на три – пока охотники не найдут.

Это сейчас. А в 20-е годы здесь еще и постреливали (впрочем, никто не дает гарантий, что и сегодня этого не делают). Однако Рейснер-то мужества было не занимать – недаром стала прообразом главной героини в “Оптимистической трагедии”. Об’ехала весь Северный Урал и создала серию очерков под общим названием “Уголь, железо и живые люди”. Зачем это было нужно? А затем, надо полагать, что уже тогда, “на заре Советской власти”, были в стране люди, которые понимали величие и значение таких, вроде бы забытых Богом уголков, как Кытлым, Лысьва, Тылай, и многих, многих других – на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке. Европа-то наша – хоть и расейская, но все же не Тмутаракань, а Европа, и нет там таких мест, где не ступала нога человека. А здесь, на Северном Урале, есть.

Это уникальные места. И Кытлым, может быть, – самое уникальное из них. В начале века пять драг (все принадлежали иностранным компаниям) перевалили Кытлымский перевал. “Их везли медвежьими тропами, – пишет Рейснер, – и железные фургоны на каждом шагу проваливались в трясину…” Затем Кытлым, отгороженный от мира подоблачными горами, лесистый, болотный, трущобный Кытлым, потряс мир славой своих платиновых месторождений. Апогея своего добыча белого золота достигла в годы, предшествующие войне, – 1912-1914-е. “Буквально на кытлымские миллионы и миллиарды подготовлялась первая мировая война”. Однако “Россия в те годы уже была заражена ядом более сильным. На первых драгах… работали, строили и учились будущие кытлымские партизаны, комиссары и хозяйственники”.

“До сих пор иностранцы не могут забыть 1917 года, – продолжает Рейснер. – Такие прибыли! Такие перспективы! И вдруг всему конец”. В декабре 1918-го в Кытлым пришли белые. Рабочим, осмелившимся лишить “кучку иностранных проходимцев”, преподали жестокий урок: расстреляли 25 человек. “Видя такие расправы, народ приисковый озлобился и поднялся уходить. Тронулись целые горные села с детьми, скотом.., несмотря на лютый мороз. Тогда-то геолог Дитковский и создал свой отряд особого назначения. Правда, ребята у него были рылокрылы: на все войско десять винтовок… Черные все и страшные. Живое мясо, а не солдаты”.

Однако “через год республика заняла Кытлымский прииск”.

Дорога на Кытлым от ближайшего города – что плавание на лодке в хороший шторм. Правда, зимой ездить легче – ямы забиты снегом, утрамбованы, и качки почти нет. К тому же в отличие от тяжелых лесовозов “Жигули” летят, а не ползут. Однако, если б не эти гиганты, груженные лесом, не лететь бы нам на скорости: ради лесовозов зимняя дорога посыпана песком. Молодой наш водитель – ас. Ведет машину легко, красиво. Рядом со мной – фотокорреспондент местной городской газеты. За десять лет об’ездил весь свой северный край.

Чего только не снимал! В позапрошлом году, когда было наводнение, полетел на вертолете с заместителем главы администрации. Снимал, как переворачиваются дома, тонет зверье… Он мало улыбается с той поры: помочь тем, кто живет в тайге, было тогда невозможно. Люди тоже тонули… Фотокорреспондента зовут Володя. Он рассказывает о местах, которые проезжаем:

– А вот здесь, в лесу, полно человеческих останков – с известных 30-х годов. (Урал ведь до сих пор – сплошная “зона”). Валяются никому не нужные. Народ за грибами ходит – ногами их отшвыривает.

До Кытлыма мы добираемся довольно быстро. Под’езжаем к поселку – и я ужасаюсь, как он черен. Так выглядит любая деревянная постройка, которой, как говорится, “сто лет в субботу”. Многие дома перекошены, унылы…

Сегодня в Кытлыме живет 800 человек. Живут они плохо… Я вспомнила Рейснер. В те далекие 20-е годы она писала: “Около шестисот рабочих в Кытлыме, в его казармах, таких грязных, гнилых и тесных… Шестьсот человек, всегда мокрых и часто больных, ибо климат Кытлыма жесток и изменчив… Нельзя, невозможно держать рабочих в старых, от компании унаследованных бараках”. Похоже, здесь ничего не изменилось.

Мы подошли к школе: двухэтажная, деревянная, как и все здесь, она вызывает двойное чувство. С одной стороны – восхищения, поскольку стоит с тех самых 20-х годов (историческая ценность, как ни крути). А с другой – сердце сжимается от вины и жалости, потому что она так же черна, перекошена и уныла…

Поднимаемся по крутой деревянной лестнице с перилами на второй этаж к директору школы. И в его кабинете темно. Или это ощущение такое? Ведь штукатурка во всей школе местами сильно отстает, краска потускнела. Директор Сергей Келлер и своим стажем руководителя, и годами еще молод. Рассказывает о себе, о школьных делах и проблемах: нет учителя физики и астрономии, физвоспитания, иностранного языка, математики, перегружен словесник. Зимой в школе бывает так холодно, что в авторучках застывает паста (а ведь здесь учатся 150 детей с 1-го по 11-й класс и работают 12 учителей).

– Но причина вовсе не в том, что в батареи не подается тепло, – горячо возражает мне Сергей Алексеевич. – С котельной все в порядке, за этим сельская администрация следит строго. Просто в школе повсюду дыры. Ветер и стужа выгоняют не только тепло, но даже, кажется, и саму радость из классов.

– Ну что же вы мне говорите? – восклицаю я в недоумении. – Ремонт разве трудно сделать?

– Так нечем ремонтировать, – разводит руками Келлер. – Школа-то деревянная. Дерево нужно.

– Вы шутите? – заглядываю я в глаза Сергею Алексеевичу. – Это у вас-то нет дерева? Здесь, в тайге?

– В тайге дерево не наше – леспромхозовское. И нужно, чтобы его начальник Василий Дерябин захотел помочь школе.

– А он не хочет? – недоверчиво спрашиваю я.

– Не хочет. Мы ему зачем? Весь поселок “на ладан дышит”. Кому в такое время школа нужна? Ни школа, ни мы, учителя, никому не нужны! Вот поговорите с одной нашей учительницей, спросите, как она живет.

Директор ведет меня в компьютерный класс к учителю информатики Лидии Муртазиной.

– Тридцать один год работаю я в этой школе, – говорит Лидия Дмитриевна. – Сколько детей выучила за эти годы! И каких детей! Вы же видели их лица: умные, добрые. Многие мои ученики в престижные вузы страны поступали. А пришла ко мне беда – разваливается дом – и некому мне помочь. В леспромхозе отказывают, ведь ни я, ни муж там не работаем.

Лидия Дмитриевна с отчаянием вздохнула:

– Знаете, бывает, меня такая тоска душевная одолевает, такая безысходность, что думаю: и зачем я учительница, чего добилась в жизни, кому нужна?

“Действительно, нелепость какая-то, – прочитаю я потом все в том же очерке Ларисы Рейснер. – Сидят люди в тайге, где деревья тысячами мрут от старости.., а рабочий человек забит в плотиную щель”. Нет, ничего не изменилось! Время идет, семьдесят с лишним лет минуло, а отношение к человеку – прежнее! Никогда и никому он не был нужен (разве что только как пушечное мясо или как строитель коммунизма)!.

– Да что я? – восклицает Лидия Дмитриевна. – Что там отношение к человеку? Вы зайдите в наш музей. Увидите, как у нас к истории относятся.

…Ключи от музея мы ждали часа полтора. Наконец их нашли, открыли комнату в поселковом доме отдыха, и я увидела несколько одиноких фотографий, крест, утюг…

– А это Дитковский? – спросила я, разглядывая красивое, умное лицо на старом снимке. – И как его звали?

– Ну кто же его знает? – услышала в ответ.

– А кто, на самом деле, знает?

– Так старики, наверное. Вот, говорят, в городе, в редакции, человек один работает. Он и знает.

– А отчего музей такой… куцый?

– Так разворовали.

– Кто?

– А кто? Не знаю, кто! Кто-то с области приезжал – в свой музей, что мог, то и забрал.

– Зачем отдавали?

– Да нам на что: поселок все равно пропащий совсем?!

Я вспомнила: когда разговаривала со школьниками, симпатичными, контактными ребятами, каждый из которых сказал, что уедет подальше от Кытлыма, то они тоже не могли назвать имени партизана Дитковского. О том, что его зовут Борисом Владимировичем, я узнала все из того же источника – из очерка Ларисы Рейснер. Она же поведала своим читателям и про то, что Кытлым – вотяцкое (удмуртское) слово, а не татарское или башкирское, как предполагали и взрослые, и юные жители поселка.

Да, по всему было видно: не хотят знать родную историю потомки расстрелянных белогвардейцами рабочих.

Я ужаснулась. Что с нами происходит: не хотим беречь природу, наплевали на человеческие беды, равнодушны к истории (и даже кости погибших пинаем, бегая за грибами).

Может быть, мы уже не люди? Совсем пропащие?

В город возвращались в полной тишине – не хотелось разговаривать.

Даже водитель Эдик, от природы веселый балагур, нахмурился и погрустнел.

Вдруг он резко затормозил машину: “Гляньте!”

Впереди, метрах, наверное, в трехстах, мы увидели большого красивого лося. Он стоял у края дороги и смотрел в нашу сторону. Володя начал лихорадочно настраивать фотокамеру, но от волнения долго не мог этого сделать. Лось постоял, всматриваясь в нашу машину, минуты две-три и потом медленно, с достоинством крупного роскошного животного, перешел дорогу.

– Ох ты, не успел щелкнуть… – расстроился Володя.

И тут мы увидели, как появился лосенок (такой, знаете, подросток, если так можно выразиться). Он не стал смотреть в нашу сторону, а спокойно перешел шоссе (Володя наконец-то щелкнул). За ним появился еще один – тоже подросток. И, наконец, вышел третий лось. Это было самое крупное из них, великолепное, со сказочными рогами, животное. Оно тоже минуты три смотрело в нашу сторону…

– Это же семья! – догадался водитель. – Первой была лосиха, за ней дети, а замыкал шествие отец.

Я сидела совершенно потрясенная увиденным: так животные переводили своих детенышей через дорогу, внимательно изучая обстановку, готовые к защите в случае чего. Ну что ж, мудра природа. Заботится о своем будущем. Впрочем, лось – животное благородное.

Но мы-то, мы! Неужели так и дадим погибнуть уникальному поселку? …А ведь с гибелью поселка погибнет и часть нашей истории. Погибнет и часть нас самих -та, где живет благородство.

Светлана ЦАРЕГОРОДЦЕВА

Владимир СУВОРИН (фото)

пос. Кытлым,

Свердловская область