На чтение: ≈ 6 мин.Московский ТЮЗ, уютный театральный дом Генриетты Яновской и Камы Гинкаса, продолжает принимать молодых режиссеров. На этот раз выпускница Щукинского училища Саша Толстошева поставила на камерной сцене во флигеле пьесу Людмилы Петрушевской «День рождения Смирновой».
Маленькая пьеса Петрушевской, несмотря на видимую безобидность сюжета – всего-то три женщины средних лет болтают о своих житейских проблемах, – имеет легендарную, почти диссидентскую историю. Появилась она скорее случайно. Сначала Петрушевская написала пьесу «Чинзано» про кухонные посиделки трех мужчин, которые коротают вечер за рюмкой итальянского вермута. Но пьеса оказалась неформатной по размеру – одноактовкой, а в 70‑е театры хотели видеть сюжеты только из двух частей с непременным антрактом и буфетом. Людмила Петрушевская охотно рассказывает анекдот о том, что худрук МХАТа Олег Ефремов попросил пьесу дописать. Так и появилась вторая часть – «День рождения Смирновой». Правда, это не помогло пробиться обеим пьесам на официальную сцену.Пьесу «Чинзано» играли подпольно молодые мхатовские актеры на «квартирниках» и во всевозможных ДК, а обе пьесы впервые оказались на сцене уже в конце семидесятых, в Молодежном театре Таллина. И тоже не без приключений: по воспоминаниям Петрушевской, она сидела в зале театра инкогнито, притворившись эстонкой. Иначе пришлось бы визировать пьесу у русскоязычных рецензентов и ее вряд ли разрешили бы поставить.Сегодня все эти злоключения пьесы кажутся странными. Что может быть более аполитичным, чем встреча трех интеллигентных дамочек, которые настойчиво опустошают пару бутылок «Чинзано» в ожидании мужчины – для одной из них он муж, для другой – друг, для третьей – любовник? Пьеса написана часа на полтора и играется в режиме реального времени. И что удивительно, эта реальность легко переносится из 1970‑х в 2017 год. Настоящее настойчиво «лезет» в незакрытые ширмами окна флигеля – по Мамоновскому переулку проезжают желтые такси с рекламными фонарями на крыше, идут люди, прикладывая к уху смартфоны. И текст Петрушевской не сопротивляется живой картине.Режиссер Саша Толстошева совсем юный человек и 70‑е годы прошлого века не застала даже в младенчестве. Вероятно, поэтому она не зацикливалась на этом времени – ограничилась обеденным столом темной полировки и тремя стульями из застойной эпохи. Хотя, вполне возможно, что во многих домах эти столы и стулья не заметили, как промелькнули сорок лет, и до сих пор служат хозяевам. До сих пор за этим столом сидят молодые женщины и бесконечно ждут своих мужчин.Но, несмотря на невеселые мысли во время спектакля, после его окончания остается позитивное послевкусие. Потому как героини Петрушевской живучи, как кошки. Не собиралась Эля Смирнова (Екатерина Александрушкина) отмечать свой день рождения, но если пришла в дом незваная Полина (Полина Одинцова) в поисках своего загулявшего мужа и явилась вполне ожидаемая любительница дармового «Чинзано» и других веселящих напитков Рита (Екатерина Кирчак), то праздник все же состоится.Будут танцы под Джо Дассена – блестящее соло актрисы Полины Одинцовой, которая отыскала в своем стройном и пластичном теле невероятное количество углов и изломов. Ее героиня в этом мучительном танце словно бы выплескивает из себя всю горечь измен, обид и бесконечного ожидания. Будут необычайно смешные домашние фокусы в исполнении Екатерины Кирчак, под бурные аплодисменты подруг и зала. И будут недоумение, скепсис и в то же время бесконечное терпение хозяйки дома в исполнении Екатерины Александрушкиной.Каждая из их героинь в течение трагикомического ожидания подходит к рампе и всматривается в мутное зеркало «четвертой стены», чтобы бросить в зрительный зал пару-тройку реплик. Нет, они не пытаются говорить с «персонажами» из осени 2017 года. Для «трех девушек в голубом» мы, сидящие в зале, их будущее, их надежда, их шанс выскочить из круга ожидания. Но мы-то, герои 2017‑го, с грустью и ужасом понимаем, что ожидание все еще продолжается, и всматриваемся в персонажей Петрушевской как в свое будущее, в новые кухонные посиделки и разговоры за жизнь. Круг замкнулся, и цензурные мучения Петрушевской становятся понятными. Вероятно, этого и боялись цензоры застойной поры – этой непраздничной изнанки жизни, этого мучительного ощущения хождения по замкнутому кругу, этой извечной русско-советской сансары. И все-таки мы, как героини, продолжаем жить и надеяться на чудо.
Выбор читателей
Комментарии