На чтение: ≈ 11 мин.Он принадлежал к “золотой молодежи” советской эпохи периода “застоя”. Он был одним из самых удачливых московских мошенников. Он простился с криминалом навсегда. Валентин НОВИКОВ – талантливый русский художник школы Ильи ГЛАЗУНОВА. Начало рассказа о его жизни и творчестве в предыдущем номере “ОП”.
Автопортрет
А эта картина – просто автопортрет художника Новикова.
Молодой человек приходит на исписанные, изгаженные развалины храма. Он знает историю, читает книжки и все понимает, в какой стране живет сейчас и какой была Россия десятилетия назад. Перед ним выбор: или все отвергнуть, осмеять – ну о какой России речь в1988 году, главное – бабки заработать, или…
– А что вам помогло выбраться на твердую дорогу? – спрашиваю я Валентина.
– Корни. В детстве на меня большое влияние оказал дедушка – Голянский Григорий Евстафьевич. Мы выходцы с Украины, и часть моего детства прошла в Киеве. У моего прадеда в Киеве была кузница. Он рабочий, хотя прапрадеды наши бежали из Польши, к шляхте принадлежали. Так вот, у дедушки был частный дом, и я ни его, ни свою бабушку никогда не видел отдыхающими. Дед своими руками два катера сделал на Днепре. Он много мне рассказывал о том, какая жизнь была до революции, какая в войну. Кстати, пять лет он просидел при Сталине и до конца жизни оставался убежденным сталинистом… А второй мой дедушка, по отцовской линии, был офицером, преподавал в Академии Жуковского. Один из моих предков был протоиереем. Говорят, что они отмаливают своих родственников до четырнадцатого колена.
И правда, были в моей жизни мистические моменты. Однажды в детстве мне попалась книжка без обложек, без начала и конца, с хорошими иллюстрациями. Этой книгой оказалась Библия, и я начал ее читать. Помню молящуюся прабабушку в темной комнате, лишь огонек лампадки перед Богородицей.
Серьезно я начал рисовать с 7-го класса, учился в Московской художественной школе, в Училище памяти героев 1905 года, потом в Суриковском институте у Глазунова. Встреча с ним для меня была очень значима, потому что важно, чтобы в момент твоего творческого, жизненного становления возник человек, который начатки дарования твоего как бы зацементировал, закрепил. Глазунов – костер, вокруг которого многие люди согрелись. Некоторые, впрочем, чересчур приблизились и сгорели. Встречаю их, моих однокашников, молодых старичков с манерами а la Глазунов.
– Вы можете себя назвать глазуновцем?
– Нет, пожалуй. Илья Сергеевич очень сложный человек. Наблюдая за ним все эти годы, я могу сказать: есть вещь, которой я у него не научился. У Глазунова была такая притча: большевистский отряд входит в деревню и заставляет крестьян сбрасывать колокола. И вот один мужик отказался, его расстреляли, второй, третий, а четвертый идет, сбрасывает колокол. А потом потихоньку гадит комиссарам.
И эта тактика, которую избрали представители нашей элитарной интеллигенции, – один шаг вперед, два шага назад – мне противна. Мы так шагали, и мы – у пропасти. Русский, идущий на компромиссы, не поможет русским проблемам. Но вместе с тем, я заметил, что, занимаясь “национальной идеей”, можно составить огромный капитал. Самые богатые люди в культуре – псевдорусские.
– Михалков, допустим…
– Это по-настоящему трагические персонажи. Прошедший век – апофеоз псевдохристианских церквей. И одной из таких сект-церквей со своими гуру-жрецами стало искусство. Жрец призывает класть деньги в банк или голосовать за президента, а то и сам хочет стать президентом. Или защищает олигарха: он-де не вор, он дал мне деньги на фильм, выставку, мастерскую. Они вообще действуют только на “язычников”, сотворивших из них кумира. Вот почему многие деятели искусств так скучают в Православной церкви, находясь рядом с простым народом, и все норовят пролезть в Алтарь, как в президиум, как в директорскую ложу. Институт “красных графов” с особняками, слугами и антикваром был создан Сталиным для того, чтобы национальным бороться с Коминтерном. Почти все сталинские любимцы были в гражданскую “белогвардейцами”. Почитайте Толстого, Булгакова, Шолохова, посмотрите внимательно герасимовский “Тихий Дон”. Вот где антибольшевизм! И за это уже посмертно травят Шолохова. Сейчас у нас иная ситуация: национальное ставят на службу космополитизму. Об этом хорошо написал Константин Леонтьев еще сто лет назад. Умные ведь давно поняли, кто на самом деле заказывает музыку, за что хорошо платят и не убивают, как Талькова и Шукшина. Это ведь только тупые у нас не хотят знать, что элитарный Запад бредит Че Геварой, Мао и Троцким, как наши дореволюционные аристократы Марксом. Вообще, это великий соблазн пушкинского Савельича поцеловать ручку у злодея, а потом сплюнуть фильмом или выставкой, явившись бесстрашным героем перед униженным русским народом. В резервации тоже нужны таланты – сувениры расписывать. И понимаете, нет драмы одного таланта: дают или не дают снимать, рисовать, петь. Есть драма всей страны, наша общая беда и борьба.
– Ну а вы готовы идти с протянутой рукой? Ведь чем масштабней проект, тем больше нужно денег?
– По своей прошлой жизни я знаю – есть самый страшный диссонанс, который ничем не утолишь. Это совесть – страх Божий.
– В таком случае, кто из русских художников для вас идеал живописца?
– Я возьму последний век России и скажу не только о живописцах. Все наши беды начались с культа антигероя, симпатичного негодяя. Антихристианина, если хотите. Поэтому мой идеал – монах-иконописец, работающий со словами: “Не мне, не мне, но Имени Твоему слава!” А на память приходят имена Нестерова, Васнецова, Глазунова, Константина Васильева; в музыке – Георгия Свиридова; в литературе – Шолохов, Шукшин, Распутин, Солоневич, Вампилов; в кино – Герасимов, Бондарчук, Эйзенштейн в “Иване Грозном”, хотя здесь в соавторы можно смело зачислять Сталина. Мой идеал – талант, приходящий из мрака повседневной действительности к себе в мастерскую и создающий там вечные, героические образцы русского духа. Сейчас он очень нужен – герой нашего времени. Чуткий художник прежде всего создает образ. Образ найден – и все складывается само собой. Вот Григорий Мелехов. Он выбрал свободу, как всякий нормальный русский человек. Он не стал делать партийную или военную карьеру, не ушел за границу. И где-то ведь и сейчас есть такой же Мелехов – возьмите какого-нибудь честного офицера. Новые художники, писатели, прочувствовавшие на себе разломы времени, уже родились.
И для меня стали законом слова классика: прежде чем творить, надо душу свою опоэтизировать. Невозможно, матерясь, создать прекрасное…
…О том же думала и я, шагая мартовскими днями по Москве. Нам, “шестидесятникам”, родившимся в 60-е, трудно было пробираться к добру, совести, правде. Все демократические “оттепели” сопровождались поэтизацией преступной среды. Вспомним хотя бы последнюю, когда интеллигенция с упоением распевала блатные песни Высоцкого и Розенбаума. Подсознательно внушалось: преступное, грешное, и есть то настоящее, ради которого стоит жить. Радикальные картины Новикова – бунт человека, которого пытались лишить красоты. Так весенняя вода вспучивает и ломает лед, заливая берега. Так солнечные лучи после долгого ненастья золотыми сверлами бурят слежавшийся потемнелый снег. Март. Одиночество. Пробуждающаяся сила: “Я только-только почувствовал ответственность за свой талант…”
Но портрет этой весны был бы не полон, если бы я не сказала о десятках наших парней – голубоглазых, русоволосых, тех, кому уже никогда не загрустить, не задуматься о смыслах жизни. Никогда они не будут прыгать через весенние лужи, никогда не подставят свои лица солнцу, никогда больше не обернутся на внимательный женский взгляд. Псковские десантники и сергиево-посадские омоновцы. Цинковые гробы, горе матерей. Не на чеченской ли войне погиб новый Мелихов, вызвавший огонь на себя?! Мы сверяем и проверяем свои картины и книги по этим смертям. Нам нельзя лгать, иначе мы не сможем называть себя русскими. У нас не будет права говорить о таких героях.
У художника Валентина Новикова я увидела еще две работы. Портреты сыновей. Мальчишки голубоглазы, серьезны, русоволосы. Что-то будет с ними?!
Лидия СЫЧЕВА
Выбор читателей
Комментарии