Социальная защита

Центр временной изоляции для несовершеннолетних правонарушителей (прежнее название “приемник-распределитель”) при ГУВД Москвы – учреждение уникальное. Здесь, как в зеркале, отражаются все болезни нашего общества, которое так равнодушно и цинично отвернулось от своих и чужих детей, перепоручив их людям в милицейской форме.

В “казенном доме” лучше, чем в родном

Юрий ЛАПШИН,

директор центра:

– К нам привозят детей с улиц, квартир-притонов, чердаков, подземных переходов, метро и вокзалов. Основной контингент – попрошайки. И вот что интересно – как правило, они не хотят возвращаться к чужим дядям и тетям, которые заставляют их просить милостыню. Чужим, потому что нередко родители отдают кому-то своих детей в “аренду” или за долги. Особенно много таких детей приезжают в Москву с Украины и Молдовы. Недавно девочка сама пришла к нам и попросила вернуть ее домой, в украинское село. Там родители отдали ее чужим людям в счет своего долга, а те привезли в Москву и заставили попрошайничать и заниматься проституцией. Среди наших питомцев есть и те, кто сам убежал из дома от пьющих и жестоко избивающих своих детей так называемых родителей. А мы, милиция, занимаемся их дальнейшей судьбой – устанавливаем личность и направляем по месту жительства, в спецприемник, детский дом или спецшколу. Берем за ручку, покупаем за счет милиции билет и везем.

Нашим сотрудникам приходится быть не только воспитателями. В прошлом году они раскрыли около ста преступлений, которые совершили “наши дети” до поступления в приемник. Таких подростков – мальчиков и девочек – держим отдельно от “хороших”: им нужны дисциплина и строгость, потому что, почувствовав слабинку взрослых, они готовы на все. А преступлений за ними тянется целый “букет”: от кражи и проституции до разбоев и даже убийств.

Немало сложностей возникает у нас с детьми с востока СНГ. Как-то раз привезли к нам 33 мальчика-таджика без документов и средств существования. Московская милиция отловила их на вокзалах. Мы тех детей отмыли, накормили, обули-одели, выяснили, где живут, купили им билеты на самолет (а один, между прочим, стоит больше миллиона рублей) и уже собирались везти в аэропорт. Тут они – бух на колени и к воспитателю: умоляем, плачут мальчишки, не отправляйте нас домой – там война, кушать нечего, страшно, а здесь нам очень нравится! Со стороны, как говорится, виднее. Кормят у нас действительно сытно и вкусно, хотя на фрукты, конфеты и разные там деликатесы бюджетных денег не хватает. По той же тривиальной причине в приемнике нет и спортинвентаря. Вы не поверите – на сотню детей осталось два мяча, остальное пришло в негодность. Правда, организаций, желающих материально помочь детям из приемника, хоть отбавляй, но дальше разговоров на эту тему дело почему-то не идет. Зато лютеранская церковь США свою гуманитарную помощь – одежду – нам присылает регулярно.

Серьезно беспокоит и проблема медицинского обслуживания наших подопечных. В приемнике, конечно, есть своя неплохая медсанчасть, но на сегодняшний день этого крайне мало. Карантинный корпус в таком учреждении, как наше, просто необходим, ведь к нам привозят детей-узбеков (у них на родине сейчас эпидемия гепатита), детей-таджиков (а у тех дома свирепствует брюшной тиф). Другой пример. Из одного подмосковного частного приюта к нам попал подросток, который оказался носителем СПИДа. Теперь он, конечно, лечится в специализированной больнице. Но что нам пришлось пережить! Сколько страху натерпелись за детей, с которыми тот мальчик был в контакте! После этого случая мы при поступлении проверяем каждого ребенка, все новенькие анализы сдают в соседней районной поликлинике, а там – время такое наступило, рыночное – за любой надо платить. Один анализ на желтуху, например, стоит 40 тысяч рублей, детей же у нас множество, где взять на всех столько незапланированных “медицинских” денег, – ума не приложу. Отдельное карантинное помещение приемника могло бы реально снять эту проблему.

Официально

(из обьяснительной записки Н.Шамсутдиновой, написанной ею в приемнике)

2 апреля 1997 года я находилась около гостиницы “Россия”. Вдруг ко мне подошел мужчина зрелого возраста. Он пригласил меня в машину, сказав, что ему меня стало жалко. Я согласилась, и мы поехали. Но тут нас остановили сотрудники милиции. Они попросили предьявить документы. Мужчина предьявил, а меня посадили в милицейскую машину, привезли в отделение, а затем доставили в приемник.

Надя ШАМСУТДИНОВА:

– Я родилась в Дагестане, в Махачкале, там же пошла в школу, но после 3-го класса учебу совсем бросила, вела домашнее хозяйство. Отец сам заставил меня это сделать. Он сильно выпивал и бил меня. Я убегала к соседям, они меня жалели. С ними мне было хорошо, особенно подружилась с их дочерью Радой, хотя она и младше меня. После смерти отца (мать нас бросила давным-давно, и я ее совсем не помню) у соседей я прожила два года, а потом пришла телеграмма от бабушки, маминой мамы, из поселка Созимский Кировской области. Она звала меня к себе, хотя до телеграммы я и не знала, что у меня где-то есть родная бабушка.

Без приключений и неприятностей я добралась до Кирова, а там и с бабушкой встретилась. Правда, получилось так, что жила у нее недолго. Я не хотела идти в школу – сверстников уже не догнать, а с малышней за одной партой… Короче, начались конфликты. Потом бабушка сказала: хватит, уезжай в Махачкалу, ищи свою мать. Потом бабушка купила мне билет до Москвы и дала с собой деньги. На вокзале в Москве я подошла к кассе, а мне там сказали, что из-за войны в Чечне поезда на Махачкалу не ходят. Деваться было некуда, пришлось остаться. В первый день ночевала на Курском вокзале, потом у бабушек-нищенок. Теперь хоть крыша над головой есть. А куда меня отсюда дальше отправят, мне все равно. В любом случае одной, голодной и бездомной в большом городе было намного хуже. И очень, очень страшно.

Официально

(из личного дела)

Четырнадцатилетняя А.Фаллер полгода числилась как без вести пропавшая по месту жительства – г.Усть-Катав Челябинской области. Находилась в федеральном розыске. На учете в кожно-венерологическом и психдиспансере, а также в детской комнате милиции не состоит. По натуре хитрая, лживая и своенравная. Требует особого внимания и контроля, так как склонна к правонарушениям. Проявляет интерес к мужчинам. Мать не может выехать в Москву за дочерью из-за отсутствия денег на дорогу.

Алла ФАЛЛЕР:

– Детей у нас в семье трое. Старшему брату 26 лет. Он сидит в тюрьме за кражу по пьянке. Им, видите ли, делать было нечего, скучали… Сестре недавно стукнуло 24 года. У нее двухгодовалая дочка Ксюша. Я детей обожаю и малышку нянчила с самого рождения.

Из дома уехала, потому что там делать было нечего. Школа, уроки… Надоело! Кататься по разным городам с подругой Таней начали, когда мне одиннадцати лет еще не исполнилось. Мы выходили с ней на трассу и голосовали “дальнобойщикам”. Что они требовали взамен? Когда как.

Мужчину узнала рано. Меня изнасиловали, когда не исполнилось и одиннадцати лет. Через некоторое время появился у меня в Набережных Челнах и свой хозяин – сутенер. С ним лучше, чем со случайными водителями, во всяком случае надежней. С иностранцев я брала за определенные услуги 100-200 долларов в час. У меня сейчас есть собственная сберкнижка и приличный счет. Сколько накопила? Не скажу – коммерческая тайна. Есть и шуба длинная до пят с капюшоном, и вещи дорогие. Но не считаю это богатством. Добро свое держу в другом городе в своей собственной квартире – мне ее подарил один приятель. Мама об этом не знает. Зачем ей лишнее переживать?

Наркотики не пробовала и ни за что в жизни не решусь, боюсь. Вон сколько моих знакомых девчонок умерло от них. Выпить слегка, сигаретку покурить, с мужчиной лечь – другое дело. А еще – люблю путешествовать. В проводники поезда пойти? Да что вы! У них такая мучительная, грязная работа. В стюардессы тоже не пойду – боюсь высоты. Уж лучше с “дальнобойщиками”. Комфорта, правда, мало, но хоть деньги хорошие можно заработать. А вообще в будущем я хочу надежно устроить свою жизнь. Думаю, начать надо с покупки машины. Обязательно “мицубиси” черного цвета. Водить умею чуть ли не с детского садика. Нет ничего проще. Машина – как велосипед, только двигать надо не ногами, а руками. Потом хочу уехать из дома навсегда. Переселиться в Набережные Челны. Этот город – мой, он мне больше других нравится, и у меня там много друзей. Еще хочу свою семью иметь. Детишек родить, и чтоб обязательно были двойняшки. Если женщине соблюдать специальный режим, непременно получится. А пока что я берегусь. Всем известно, какие заразы сейчас в народе ходят. А мне здоровой надо остаться. Зачем? Так для своей будущей семейной жизни и ради благополучия моих будущих двойняшек.

Иван КИМОВ

Статфакт

На бездомную собаку в специализированном частном приюте в сутки тратится примерно 50 тыс.руб. Питание одного ребенка в приемнике в день обходится государству в 15 тыс.

Статфакт

Только за три месяца через приемник прошло 1636 детей в возрасте от 3 до 18 лет (или полторы сотни в день). Из России – 855 (Москва – 79, Подмосковье – 374 и т.д.). Из стран СНГ. Украина – 268, Молдова – 172, Таджикистан – 133, Узбекистан – 47, Белоруссия – 15, Грузия – 14, из остальных государств ближнего зарубежья – менее 10).

Плачущие человечки на черном листе

В Люберцах открылся Кризисный центр для беспризорных детей

– Чтобы ноги твоей здесь не было! Ты мне не нужна, – кричала пьяная мать, выталкивая Лену на лестницу. В затуманенном водкой мозгу женщины билась лишь одна мысль: сейчас, сейчас появится собутыльник, а от девчонки она еще не избавилась…

Через несколько месяцев на другом конце города сердобольная старушка, кормившая по утрам бродячих кошек, наткнулась на прикорнувшую у радиатора центрального отопления свернувшуюся клубочком замурзанную девочку и отвела ее в милицию.

Дети группы риска

Создавался Кризисный центр как место дневного пребывания ребят с нормальным интеллектом, но с проблемами в общении с учителями, родителями, сверстниками. Здесь они могли пообедать, приготовить уроки, заниматься в кружках. Но жизнь распорядилась иначе…

Кризисный центр – это кризис “со дна” собранных детей во всем: в физическом и умственном развитии, в поведении, в нежелании и неспособности учиться. Такие ребята резко отличаются от своих “домашних” друзей вследствие неблагополучной наследственности, отсутствия воспитания, педагогической запущенности. Отсюда психическое недоразвитие и трудности с учебой в обычной школе. Они рано познали изнанку жизни, насилие, науку выживания, отнимая на помойках куски у бродячих собак, не брезгуя и тем, что плохо лежит.

Центр расположен в одном из микрорайонов Люберец в помещении типового детского сада. Соседи восприняли центр неоднозначно – будет тут шпана всякая бегать; другие, наоборот, сразу потащили сюда игрушки, одежду, посуду, книжки.

Кодекс,

обязательный для всех

Всех, кто приходит в Кризисный центр, встречает радушная хозяйка и директор Любовь Григорьевна Иноземцева, отличник народного образования, педагог с почти тридцатилетним стажем.

Поднимаюсь на второй этаж и попадаю в большую светлую комнату, которая, как и в большинстве наших домов, служит и столовой, и гостиной, и игровой. Пастельных тонов обои оттеняют красивые шторы. На подоконниках – заботливо ухоженные цветы. Повсюду чистота. Но не казарменная, а своя, домашняя. Игрушки и книжки аккуратно разместились на полках и в шкафчиках, рядом с телевизором – игровые приставки. Сегодня в доме уют и порядок. Но свежи еще воспоминания, когда ребята и вещи ломали, и убирать отказывались.

Комната, в которую я вошла, принадлежит мальчикам. Время было обеденное, дежурный помогал накрывать на стол, остальные занимались своими делами: кто читал, а кто… вышивал. Вихрастый парнишка лет восьми старательно обшивал кусочек ткани. Рукоделием в центре занимаются все – девочки вяжут, штопают, пробуют шить. При необходимости ребята и пуговицу пришить смогут, и запачканную одежду постирать.

– Я давно работаю с детьми и, казалось бы, могу с ними ладить, – в голосе Иноземцевой – теплота и нежность, – но иные вопросы этих малышей зачастую загоняли меня в тупик. Им было непонятно, почему в комнате должно быть убрано, зачем надо умываться и чистить зубы, для чего нужны ложка и вилка, почему нужно говорить “здравствуйте”. А ребята постарше, “хлебнувшие воли”, в случае неудовольствия или нежелания выполнить просьбу, поручение могли и выругаться.

Главная наша цель, – продолжает Любовь Григорьевна, – вернуть ребят к нормальной жизни. Трудность заключалась в том, что у многих отсутствовали простые человеческие чувства – благодарность, симпатия, сопереживание. Ребятишки продолжали жить по законам своей маленькой стаи, не понимая, что отношения с товарищами можно строить как-то по-другому, без драк и оскорблений.

Чтобы взрослым и детям было легче прийти к взаимопониманию, коллектив педагогов разработал “Правила поведения воспитанника Кризисного центра”. Это своеобразный кодекс, вобравший в себя не только нормы гигиены, но и основы этикета и духовного развития.

Не любишь детей – меняй профессию

Вся прошлая крошечная жизнь детей была окрашена лишь в черный, коричневый и серый цвета, что особенно хорошо прослеживается на всех рисунках, сделанных в первые дни пребывания в центре. А зверюшки и человечки изображались непременно плачущими. Шло время, краски становились ярче, радостнее.

Многие педагоги не выдержали нагрузки и ушли. Воспитатель 14 часов проводит с детьми, а дома своя семья. Особенно тяжело в субботу и воскресенье, когда надо и позаниматься, и погулять, и еду приготовить, и вымыть их, наконец. Выдерживает тот, кто не ищет здесь выгоду, а по-настоящему предан детям. Оплачивается труд персонала неплохо, но и душевные затраты велики. Подчас проблему без психолога не разрешить.

Психолого-педагогическая служба работает в Люберецком районе два года. Возглавляет академик, доктор наук Т.Шульга. Беседуя с ребенком, специалисты помогают снять напряженность в поведении, заторможенность. После системы занятий по определенной методике дети способны нормально жить и учиться.

Не хочется называть центр сиротским учреждением, потому что за два года он стал для 63 мальчишек и девчонок родным домом, в котором живет одна большая семья. А в семье чего только не бывает.

Пройдут годы. Подопечным Кризисного центра исполнится пятнадцать-шестнадцать лет. А что дальше? Назад к родителям-алкоголикам, чтобы некоторое время спустя окунуться в криминальную среду? В центре делают все, чтобы этого не произошло. Воспитанники проходят не только психологическую, но и социальную адаптацию. Люберцы – их город. На его предприятия они придут после того, как получат профессию, здесь пройдет их жизнь.

Наталия ПОСПЕЛОВА

На снимке: психолог Татьяна ШУЛЬГА беседует с воспитанниками.