Социальная защита

Я живу в детском доме “Надежда”. У меня много друзей и подруг. У нас очень здорово!

Воспитатели и учителя хоть и строгие, но очень добрые, и мы, конечно, стараемся их не огорчать, хотя, может, это и не всегда получается.

Раньше я не умела ни шить, ни стирать, но теперь научилась, так как у нас есть стиральная машина и нас учат шить разные вещи.

Этим летом будем отдыхать у моря, в Туапсе. На каникулах мы всегда куда-нибудь ездим, были уже под Москвой, в Курске, в Костроме. Во время летних поездок бывает очень много интересного, и каждый день мы узнаем что-то новое.

Не знаю, как бы я жила без моего дома, без моей “Надежды”, без моих друзей. Без нашего “папы” Вячеслава Юрьевича.

Настя БЕЛЯКОВА,

ученица 8-го класса, детский дом “Надежда”

В паспорте семьдесят девять детей

Вы никогда не обращали внимания, сколько в наших паспортах граф-линеечек на страничке “Дети”? Восемнадцать! При желании можно еще двух вписать, и тогда получится двадцать.

Но есть человек, которому пришлось бы добавить не две, а почти шестьдесят таких граф-строчек. Чтобы вписать каждого из своих семидесяти девяти детей. Зовут его Вячеслав Юрьевич Ромайкин, директор московского учебно-воспитательного комплекса для детей-сирот “Надежда”. “Афганец”. Десантник. Три контузии, ранение в ногу. “На гражданке” врачи нашли еще двенадцать болезней. Доктора считали – не жилец. А подполковник Ромайкин поднялся. Окончил военную академию, защитил кандидатскую, преподавал. Стал депутатом Моссовета. А потом – директором детского дома. Так распорядилась судьба. Или он сам распорядился своей судьбой? Кто ответит…

Однажды, уже будучи депутатом, занимаясь в своей комиссии воспитательно-образовательными делами, услышал от одного должностного лица: “Лицеи, гимназии, колледжи – это все, конечно, хорошо, все это веяния времени. Но хоть бы кто-нибудь взял детский дом! Там ведь тоже дети!”

До сих пор не может забыть свои первые дни на новом месте работы. Пепелище, иначе не назовешь. Незадолго до прихода Ромайкина здесь погиб семилетний мальчик Саша Егорушкин. То ли убили его, то ли роковая случайность…

Но начальство и воспитатели разбежались кто куда с зачумленного места. Остались дети. И везли новых отовсюду – с вокзалов, рынков, подвалов. Вшивых, грязных, голодных. Малолетних воров, проституток, бомжей…

На пороге XXI века в России около полумиллиона сирот, и это только по официальной статистике. До чего же мы дошли!

Но тоска и злость, и отчаяние – слова не из его, Ромайкина, лексикона. Неведомы, кажется, ему эти чувства. Хотя, конечно, живой человек, и всякое бывает…

– Первых троих своих детей никогда не забуду. Привезли их, помню, с Савеловского вокзала. Восьмилетний парнишка воровал, чтобы прокормить двоих своих сестренок, которые остались у него на руках. При живых, как оказалось, родителях. Понимаете, я же не мальчик, войну прошел, смерть видел не раз, но такого потрясения… Это не забывается!

Из моих семидесяти девяти ребят круглых сирот только одиннадцать. У остальных мамы и папы лишены родительских прав. А знаете, как эти мальчишки и девчонки любят своих непутевых родителей! И кем же надо быть, чтобы убить эту любовь! У меня одна девочка просто криком кричала, в истерике билась, когда привезли ее, забрали из какого-то притона: “Хочу к маме!” Уговаривали, утешали – ничего не помогает. И тогда мы к этой “маме” решили с девочкой съездить: смотри сама. А “мама”… Нет, даже не хочу вспоминать. Словом, вернулись вместе с девочкой в наш детский дом…

– Это правда, что все они зовут вас папой?

– А как им еще меня называть? Хотя, бывает и “по-мужски” разговаривать приходится. Реакция? Из “папы” меня переводят в “Вячеслава Юрьевича”. Ненадолго, к вечеру опять превращаюсь в “папу”…

Вячеслав Юрьевич считает, что с его воспитанниками можно и должно говорить на любые темы. На любые.

– Поймите, я отношусь к ним как к маленьким, но умным и мыслящим людям. У них порой такой жизненный опыт, который не снился взрослым. Уверен, у любого ребенка чистая, очень восприимчивая душа. Его портит среда, в которую он оказывается выброшенным. Но негатив можно “отскрести” терпением и любовью воспитателей. Иногда на это уходят годы… У нас нет запретных тем, в том числе и темы “Твое прошлое”: вспомни, как ты жил раньше и как живешь теперь, у тебя есть шанс никогда не вернуться к тому, что было. Но для этого нужны усилия. Ты должен это понять. Чтобы, может быть, вылечить маму или папу, чтобы помочь стареньким бабушкам и дедушкам. Чтобы в конце концов твой собственный будущий ребенок никогда не прошел твой путь…

…”Педагогические бдения” и “мужские разговоры” у Ромайкина проходят, как правило, по вечерам. Собственно, как и в обычной семье. Когда взрослые приходят с работы и ребенку надо выговориться и обязательно рассказать, что сегодня случилось необыкновенного в школе и что “противный Витька” оказался не таким уж противным, и они помирились, зато “Танька из соседнего класса” на перемене стукнула его портфелем ни с того ни с сего…

Только вот как раз в “обычных”-то семьях это бывает не заведено. А в “Надежде” – обязательно. И еще на ночь, перед самым отбоем, обходит Ромайкин все спальни и каждого из своих семидесяти девяти детей обязательно поцелует на ночь в макушку и пожелает спокойной ночи.

И они отвечают: “Спокойной ночи, папа!”

И я не говорю ему: “Прощай”

– Вы спрашиваете: что будет с ними потом, когда уйдут отсюда? Мне самому страшно думать об этом. Это сегодня они – “мои”, и мы ездим вместе на море, в санатории, прошлым летом были в Испании. Пробить все эти блага при нынешнем хроническом безденежье… сами понимаете. Но, в сущности, все это пустяки по сравнению с этим самым “что потом”. Сегодня у них есть теплый дом, есть взрослые люди, которые о них заботятся…

Но вот он окончил школу, и я говорю ему: “Прощай”. Он уже не мой. И если он придет через полгода и скажет: “Папа, мне нечего есть”, я не смогу, не буду иметь права дать ему хлеба, любая комиссия спросит: “На каком основании?!”

Раньше у детдомовцев худо-бедно были какие-то права. Скажем, обязывали принимать их на работу на заводы и фабрики и в течение 5 лет хоть как-то за ними присматривали. Теперь кому он нужен с его пэтэушным низким разрядом? При том развале в промышленности, когда и высококвалифицированные рабочие не могут прокормить себя…

Ну дает ему государство комнату – жилье. Пустую, заметьте. И начинается одинокая жизнь с какой-нибудь соседкой-проституткой или соседом-наркоманом, с жульем всех родов и сортов, которые стараются нажиться на горе, облапошить, отнять эти несчастные несколько метров…

Ощущение такое, что вся эта система государственного финансирования детских домов изначально рассчитана на воров! Но если отдельными статьями расходов выделять деньги на питание, отдельно – на одежду, отдельно – на ремонт, то красть будет сложнее. Хотя все равно уворуют, что там умалчивать стыдливо! Если директор – вор, он все равно уворует, хоть последнюю кроху у ребенка… Ну а если – ну, представьте себе! – не вор? На питание ребенка я должен истратить сорок четыре рубля в день. Зато сапоги даются – одна пара на два года! А у него, бывает, что за месяц нога вымахивает на полтора-два размера, они же дети, они растут! Но по инструкции, по циркулярам этим проклятущим, новую обувь я не могу ребенку покупать чаще! Или другой пример: за обедом сытно наелись, просят на ужин: “Папа, а можно нам вместо опять котлет сока или яблок?”

Не имею права. Вот пусть все эти “опять котлеты” и каши останутся несъеденными и выброшенными, зато все должно быть “как положено!”

А девчонки, которые выходят из детдомов и не умеют пришить пуговицу, сварить картошку, постирать белье? Зато “по инструкции” выучились на “швею-мотористку”. Но кто подумал о том, кому они опять же сегодня нужны, эти швеи-мотористки, да еще в пятнадцать лет, да без опыта?! И прикиньте, сколько она будет получать, даже если возьмут на работу. У меня есть девочка, мечтает о педучилище, уже сейчас говорит о том, как хотела бы вернуться к нам в “Надежду”, когда подрастет. Но вот возьмут ли ее в педучилище – вопрос…

Так получается, что система плодит и размножает нищих лодырей, безруких неумех, привыкших жить “на всем готовом”…

Прав, к сожалению, Ромайкин. Все “готовое” – одна пара сапог на два года и по положению “установленные” котлеты вместо соков и фруктов. А в иных детдомах России и того нет…

Прав Ромайкин и в другом: надо ломать “систему”. Любыми путями и средствами. Он этим и занимается: и как советник районного собрания муниципального округа “Восточное Дегунино”, где возглавляет Комиссию по социальной защите населения, и как директор детского дома “Надежда”. Скоро достроит второй корпус. Никаких тебе “приютских дортуаров” на двадцать человек – по два-три ребенка в спальне. На каждом этаже – кухня с полным оснащением, так что если не хочется идти в общую столовую, то можно приготовить обед самому, что, понятно, полезно для девчонок, которым быть матерями и хозяйками.

А еще запланированы в том же новом корпусе несколько комнат. Для будущих выпускников “Надежды”. Чтобы, если, не дай Бог, будет им плохо в их новой жизни, пошли бы они не на вокзал, а смогли вернуться сюда. К “папе”.

Валерий СЕМЕНОВ

Фото автора