Сочинения о сочинениях. Эпоха литературоцентризма кончилась?

​Все чаще приходится слышать, что классика устарела, а посему пора ей покинуть школьные уроки. Вот, к примеру, Александр Невзоров на страницах «Московского комсомольца» (26 февраля 2013 года) выносит русской классике беспощадный и не подлежащий обжалованию приговор.

Он пишет: «Совсем недавно стало понятно, что национальная словесность (как и все на свете) имеет свой срок годности, который, по всей вероятности, подошел к концу. Ее смысл остался в далеком прошлом, и лишенные содержательности формы выглядят нестерпимо пафосно и архаично.Вполне возможно, что в ком-то из очень взрослых современников она «теплится», но выросло уже третье (как минимум) поколение, совершенно свободное от ее влияния и очарования. Более того, эти новые поколения вообще никак не воспринимают русскую классическую литературу. Ни как властительницу дум, ни как развлечение.По этому поводу можно рыдать, угрожать, продолжать морочить себе голову пафосной риторикой – но реальность от этого не изменится: нет на свете силы, которая была бы способна увлечь новое поколение нюансами межполовых игр дворянства XIX века или душным «богостроительством».Через полтора года читаю на сайте «Сноб» статью Невзорова, где он идет еще дальше, хотя, казалось бы, какое вообще тут возможно дальше. «Все наши архаисты переходят на административный крик и всю эту макулатуру XIX века окончательно хоронят, потому что они превращают Пушкиных, Толстых и Достоевских в личного врага каждого школьника.Дети отказываются читать, и они в этом совершенно правы, и надо им в этом помогать. Не надо заставлять детей читать. И надо признаться, что читать им, в общем, нечего».С тем, что немало наших учеников равнодушны к Пушкину, Достоевскому и Толстому, спорить трудно. И то, что для какой-то части тех, кого мы учим в школе, названные писатели стали врагами, увы, действительно так.Но за все это отвечают не писатели прошлого, а мы, учителя настоящего. Когда я говорю «мы, учителя настоящего», то имею в виду не только стоящих у школьной доски, а и наших начальников всякого ранга, не понимающих и не желающих понимать, что на самом деле происходит на уроках литературы в школе, и нашу методическую науку, если такая еще существует, сочиняющую программы на будущее, которые все в прошлом, и авторов всякого рода методичек, в которых нет самого урока, самих учеников, никаких попыток понять, как слово наше отзовется.Мы отвечаем за это, во-первых, потому, что, ссылаясь на то, что литература в школе – это учебный предмет, а учебный предмет требует учения, знания, экзамена в конечном итоге, превратили литературу в ненавистную жвачку (примеры ее я уже приводил не раз), которая способна только отвратить от литературы, и, во-вторых, потому что не сумели донести до сегодняшнего школьника трепетное, живое, именно сегодняшнее звучание ее.Но горестно смотрит на сегодня и завтра литературы в школе не только далекий от нее Александр Невзоров. Вот и Лев Соболев, один из самых авторитетных учителей словесности нашей страны, невесело размышляет на страницах «Учительской газеты» (5 марта 2013 года) о том, что ждет преподавание литературы в школе: «Я не только утверждаю, что нет беды в отсутствии литературы в школе, потому что человек может быть к ней не готов. Он сам по себе, без всяких учителей ее откроет. В конце концов, мало ли мы с вами знаем людей достойных, которые не знают, кто такой Плюшкин, или думают, что фамилия мужа Татьяны – Гремин?Мы до сих пор еще находимся в инерции литературоцентризма, нам кажется, что человек, который не читал Толстого, неполноценный. Возможно, мы (определенный круг людей) для себя правы. Еще лет двадцать пять назад никто бы и не стал спорить с мнением, что, если человек не знает, чем заканчивается «Евгений Онегин», он идиот. Но приходится признать, что мы с вами просто запаздываем по отношению к стране в целом. Мы с большим скрипом осознаем, что эпоха литературоцентризма кончилась, то, чему мы посвятили всю свою жизнь, – это, в общем-то, наше личное дело».И потому «история литературы как предмет останется только в профильных классах или спецкурсах. А для большей части учеников нужен лишь разговор по поводу».Я очень хорошо понимаю, что стоит за этими горестными размышлениями. А стоит, кроме всего прочего, признание полного краха методики преподавания литературы в массовой, непрофильной школе, несмотря даже на героическое сопротивление многих учителей, которым пока еще удается удержать литературу как литературу в школе. Для меня уже давно бесспорно, что ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ как предмет останется только в профильных классах. Но уверен, что ЛИТЕРАТУРА, а не разговоры по поводу литературы в школе и нынешней, и завтрашней необходима.Да, модель преподавания литературы, существовавшая в русской школе более столетия, сегодня уже полностью себя исчерпала. Но именно эта модель, для которой литература – это прежде всего, а то и только знание о литературе, определила тоже существующую более ста лет систему школьных сочинений по литературе. А другая система преподавания литературы требует и иную модель школьных сочинений по литературе. Какую?46 лет назад в первом номере журнала «Народное образование» за 1968 год в статье «О сочинениях» я, опираясь на работы Марии Александровны Рыбниковой, свой учительский опыт и свой к тому времени пятилетний опыт городского методиста Москвы, впервые ответил на этот вопрос для себя и для своих читателей, большинство из которых уже Рыбникову не читали. Вот что я написал в этой статье:«В подавляющем большинстве сочинения на литературные темы рассматриваются в школе как форма контроля, проверки знаний. И как средство развития навыков письменной речи. Идеи и образы произведения становятся тогда всего лишь материалом для построения планов, развертывания системы доказательств, стилистических упражнений.Не забываем ли мы, что сочинение по литературе не только (и не столько) средство развития письменной речи, сколько один из методов преподавания литературы, анализа произведений, разбора художественного текста? Основная задача письменных работ на литературные темы – не только и не столько научить писать о литературе, сколько как читать и понимать саму литературу – вот в чем суть проблемы.Подобный взгляд на школьное сочинение заставляет по-иному подойти к пониманию сущности того, в чем проявляется творческий характер этих сочинений. Творчество – это прежде всего создание и открытие нового. Вот почему творческое сочинение по литературе – это такое сочинение, работая над которым ученик добыл новые знания, увидел прежде не замеченное, лучше понял, глубоко почувствовал. Сочинение по литературе не только и не столько изложение изученного (хотя и изложение), не только и не столько выражение его отношения к прочитанному (хотя и выражение этого отношения), сколько прежде всего постижение, углубление, исследование, открытие. Только этот путь открывает для всех учеников возможность подлинной самостоятельности, настоящего творчества». (Между прочим, журнал тогда выходил тиражом 106940 экземпляров и был в каждой школе. И был он официальным органом Министерства просвещения СССР и Министерства просвещения РСФСР.)А дальше? Дальше уроки, свои уроки в школе. Сочинения по новой методике на своих уроках и опыт их проведения в Москве. Олимпиады, первые в Москве. Тысячи проверенных сочинений во время проверки в районах Москвы. Опыт работы в медальной комиссии. Лекции московским учителям и учителям страны. Статьи, книги.46 лет противостояния. И вот что любопытно. У меня есть две папки. В одной – все хорошее, что обо мне писали и что мне писали. В другой – нападки, обвинения, разоблачения. В чем только меня не обвиняли!1989 год. Меня обвиняют в реанимации трупа школьного талмудизма, в том, что платоновским «Котлованом» я якобы закапываю шолоховскую «Поднятую целину» (никогда о ней ничего не писал), по-лопахински бойко вырубаю сад культуры.1991-й. Мне достается за статью о Маяковском, в которой я пишу, что «для Маяковского Ленин, партия, революция были глубоко личной темой в жизни и поэзии». Какой Маяковский, какая революция?! И ведь вот что страшно: «Судя по статье Айзермана, он ИСКРЕНЕН в ТАКОМ прочтении Маяковского!» Все перестраиваются, а Айзерман не перестроился!1993-й. «В статье «Уроки совести» Л.С.Айзерман выступает против стремления «все списать на обстоятельства и снять ответственность с самого себя. Именно с этих позиций в его статье в творчестве классиков выделяется мотив раскаяния, личной ответственности за все случившееся».1993-й. «Преуспели в грабеже те, кто по-айзермановски взвинтили в себе чувство личного, частного, приватного – абрамовичи, березовские, потанины, ходорковские и всякие «новые русские» помельче. Именно «айзермановские ориентиры» привели к тому, что множится и племя воспитанных айзерманами (конечно, не только им) оскотинившихся нравственных уродов». Это была плата за поставленный в «Знамени» диагноз (диагноз!): «чувства, вкусы, образ мыслей стремительно перемещаются к личному, частному, приватному».Пропускаю изничтожение, которому подверглась моя книга «Педагогическая непоэма» философом Высшей школы экономики Кириллом Мартыновым, – я ответил в 8-м номере «Знамени» за 2014 год.Как видите, ни одного методического, педагогического аргумента против того, что писал и делал я. Только политические провокации.И даже когда в 2012 году я в четырех статьях «Учительской газеты» «выступил против новой программы по литературе в старших классах, мне не было отвечено ни на один мой аргумент. Только низкая брань. Я – за роман Горького «Мать» (где, когда?!). Я боролся за сохранение статей Ленина о литературе в программе (где, когда?!).