На чтение: ≈ 9 мин.К тому же я работал в школе и многое знаю и видел как учитель. Так что в курсе дела. Понимаю. Мою маленькую дочку нянчила женщина из соседнего дома. Во время войны она отсидела два года за то, что собрала колосков для своего голодного маленького сына.
Сам я не считаю свою биографию трагической. Но полгода провел в детском доме, где взрослые делали все возможное для нашей сносной жизни. Вернувшись в Москву, сказал маме, что в школу не пойду. В 1942 году тринадцати лет пошел работать на завод, где получал рабочую карточку, которая давала на 200 граммов хлеба больше, чем по моей иждивенческой. Потом вернулся в школу, но два года с утра работал в школьной мастерской за ту же рабочую карточку, а потом учился. Несколько лет работал помощником вожатого в пионерлагерях. Летом 1943 года ходил по Москве босой, потому что обуви не было. Все так.Но была школа, о которой мы до сих пор вспоминаем с трепетом и благодарностью. Был Дом пионеров в переулке Стопани, где я побывал в разных кружках от авиамодельного до литературного. Были артисты Художественного театра, которые выступали у нас в школе раз в год. Был первый салют летом 1943 года. Было 9 мая 1945 года, которое вместе с другом я провел на Красной площади.Были литературные вечера в Колонном зале Дома союзов, Московском университете, Доме писателей, абонемент в который отдал нам в полное пользование отец моего друга. Помню как сейчас тот нервный трепет, который я пережил в 1950 году, когда на вечере памяти Есенина совсем рядом с нами перед матерью Есенина остановился Всеволод Аксенов и стал читать: «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!»Вехи этой моей первой литературной жизни – автографы Алексея Толстого, Александра Фадеева, Константина Симонова, Маргариты Алигер, Сергея Михалкова. Если не ошибаюсь, 5 мая 1944 года я приехал рано в сквер возле памятника Пушкину: в День печати на книжном базаре должны были что-то интересное выбросить. Выбросили «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Первым пятнадцати Толстой книги надписал. Он спросил меня, как меня зовут, попросил назвать фамилию. Начал писать: «Льву Айзерман…» На несколько секунд перо остановилось, а потом он дописал «у». Когда меня потом спрашивали, склоняется ли моя фамилия, я небрежно отвечал: «Алексей Толстой склонял».Это были трагические, страшные годы в истории моей страны, в судьбе всего нашего народа. Но детство мое адом не было.В 1952 году я пришел в школу уже учителем. В одном из моих двух девятых классов до меня было 30 человек. У одиннадцати отцы погибли на войне. Еще у двоих отцы умерли от ран несколько позже. Четверо были в оккупации. Один играл найденным патроном, патрон взорвался, на всю жизнь он остался без глаза.Жили трудно. Но школа была вторым домом. Дружба. Первые чувства. Походы, в которые водил я с первого же года нашей общей жизни.Когда мы пошли в мой первый многодневный поход, мы бесплатно получили на базе в большом количестве банки с тушенкой и сгущенкой и многие другие дефицитные продукты, которые в магазине тогда купить было невозможно. Нести в рюкзаке свои вещи и продукты было не по силам. К тому же нам нужны были деньги на повседневные расходы. Поэтому я попросил всех взять по одной банке и обменять ее дома на деньги по цене накладной. А шефы (это было сверхсекретное предприятие, которое делало – что делало, я узнал уже в конце первого учебного года, а теперь могу сказать и вам – ракеты) выделили нам автобус, который довез нас до Ясной Поляны, откуда мы двинулись к Оке, а потом уже на пароходе до Поленова. Так что поход этот, как и все остальные, был доступен всем, в том числе и тем, кто жил трудно и неблагополучно.Забегая вперед, должен сказать, что, когда я еще недавно видел в школе объявления о том, что формируется группа (одна на всю школу) то ли для горных лыж за рубежом, то ли для практики в английском языке в Лондоне, я всегда испытывал горькие чувства. Так же как и когда в обычной школе, где я работал, за обучение в так называемых лицейских классах родители должны были платить весьма ощутимые деньги. Вряд ли я забуду лучшую ученицу девятого класса, которая плакала от невозможности поступить в такой класс. Нам удалось убедить администрацию взять ее без оплаты. «Вы даже не знаете, – сказала она сквозь слезы, – как я буду учиться».Ольга Петровна, классный руководитель моего первого класса, вдова фронтовика, вывозила их в Москву (школа была на самой ее окраине) в театры.Однажды Гена Монин поздно пришел домой. Обнаружив, что забыл ключ, он полез по трубе на третий этаж, сорвался, разбился и попал в больницу. Директор школы Василий Матвеевич и Ольга Петровна дали девочке, которая с ним дружила, деньги, чтобы она его в больнице подкармливала. Такое не забывается, и через 60 лет об этом рассказала мне в письме подруга этой девочки. В этом же письме была и фотография, о которой я ничего не знал, хотя она и была сделана как раз в то время, когда я к ним пришел как учитель. Почему мне ее не показали, понятно: я обрел доверие только после летнего похода.Несколько мальчиков девятого класса пошли гулять в Останкинский парк. А там была скульптура «Ленин и Сталин в Горках». Кто-то сел Ленину на колени. Все остальные тоже примостились к вождям. А Гена Монин всех сфотографировал. Фотографию распечатали, и она пошла гулять по школе. Тянуло это надругательство над вождями мирового пролетариата лет на десять. Дошла фотография и до Гавриила Владимировича Гончарова, учителя физики и секретаря парторганизации школы. Он хорошо понимал, что если станет известно об этой истории и о том, что он пытался спасти своих учеников, его сотрут с лица земли. А он был абсолютно правильный человек и убежденный член партии. Что и было доказано его фронтовой биографией. О войне он, правда, никогда и ничего не рассказывал, и я запомнил лишь его орден Богдана Хмельницкого. Думаю, что без колебаний он сделал опасный выбор. Он умолял Гену сжечь пленку, собрать все отпечатки и уничтожить их… Фотографии остались, и одну из них я получил через шестьдесят лет.В 2002 году в книге «Литература в старших классах. Уроки и проблемы» я написал, что вспоминать свои уроки, которые я тогда вел, мне сегодня стыдно: ведь я был убежден, что «главная моя задача – дать своим ученикам хорошие знания по литературе». Прочитав книгу, ученица из этого первого моего класса Тамара Ленточникова через 50 лет после моего прихода к ним написала мне гневное письмо: «Все, что вы написали про свои уроки у нас, неправда».А когда исполнилось 60 лет с того дня, когда я как учитель вошел в их класс, четырнадцать человек подписали трогательное письмо. Значит, все-таки было и в моей учительской работе что-то подлинное и высокое. (Повесть о моей жизни печатает журнал «Литература в школе» в №11 за 2016 год.)
Выбор читателей
Комментарии