Собака – существо космическое

Иронический панегирик таксе

«Сны о Чуне», недавно опубликованный роман поэта, колумниста «Учительской газеты» Дмитрия Воденникова, побуждает задуматься о природе прозы поэта. В классическом романе, если его пишет прозаик, практически необходим сюжет, мыслимый как действие, состоящее из взаимосвязанных событий. В центре романа Дмитрия Воденникова, который не забывает о своем поэтическом призвании и взявшись за прозу, преобладает не сюжет, а скорее событие-явление – несколько экстравагантная и вообще незаурядная собака Чуня. Автор излагает житейски анекдотические (но оттого не менее поучительные) истории, связанные с этой собакой, а главное – с любовью обрисовывает поле смыслов, связанных с ней.

Итак, в центре внимания автора не столько единый сюжет с традиционной завязкой, кульминацией, развязкой, сколько одушевленное и, значит, динамичное явление – экстраординарная собака. Роман Воденникова построен как ее история.

Сам автор прекрасно отдает себе отчет в наличии тех многообразных поэтических источников, из которых творчески самостоятельно является современный образ собаки. Среди них, как указано в романе, далеко не последнее место занимают стихи Есенина, посвященные братьям нашим меньшим, и конкретно – стихи Есенина, озаглавленные «Собаке Качалова». Есенин, лирик до мозга костей, работает не столько с динамикой сюжета, сколько с динамикой собаки, существа, наделенного не только быстротой реакции на все окружающее, но и узнаваемой принадлежностью ко всему живому на Земле.

Тем не менее роман Воденникова содержит завязку, и весьма поучительную. Собака-такса, будущая Чуня, явилась к хозяину, фактически нашла хозяина весьма своеобычным путем. Не сказать, что авторскому альтер эго вышеуказанную собаку прямо-таки навязали. Тем не менее будущий хозяин отчетливо не хотел таксу.

Дальнейшие события развиваются несколько непредсказуемо. Вопреки ожиданию сложное сочетание многообразных факторов приводит к тому, что человек собаку все-таки берет и воспитывает. По этому поводу Дмитрий Воденников замечает, что в бытии существуют фатальные факторы, которые не всегда действуют в соответствии с нашими мелкими сиюминутными желаниями. Или, если быть еще точнее, возможно, наши подспудные желания глубже и сложнее желаний, которые мы можем заявить на поверхностно рассудочном уровне. В самом деле, если человек в глубине души не хочет и даже опасается упрощенно понимаемого позитива, благополучной картинки наружного преуспеяния, разобраться в том, чего же человек хочет на самом деле, порой бывает не так-то просто. И альтер эго автора стало обладателем весьма странной собаки, быть может, потому что он этого в глубине души хотел. Или, во всяком случае, такса Чуня соответствовала неким его глубинным запросам.

Каким именно? Как уже частично отмечалось в связи с таким упоминанием Есенина, собака – существо космическое: будучи, как и всякая животина, свободна от каких-либо творческих претензий, глобальных умственных поползновений, собака (именно в своей личностной нейтральности) отражает окружающую вселенную. Вот почему система оценок, которые адресует таксе хозяин, колеблется от ироничных до самых восхищенных. Собаке таксе в романе адресован двоякий месседж: «До чего же ты глупое существо!» (возникает параллель с чеховской «Каштанкой»). И в то же время: «До чего же ты прекрасна и незаурядна!» Книга заканчивается своего рода гимном (или ироническим панегириком) таксе. Ее поэтический двойник – небесная лиса, которая неизменно возвращается с земли домой – на небо.

Мы видим, что в книге имеется подобие классической развязки, и все же первостепенен не сюжет, а скорее то, что бы мы назвали «лирические отступления». Будучи внутренне соотнесены с явлением экстравагантной собаки, они носят характер острых литературных парадоксов. Так, Воденников утверждает, что русская литература (очевидно, с легкой руки Байрона, которого автор, впрочем, специально не упоминает) склонна злоупотреблять гордостью – этой нехристианской добродетелью, тогда как обаятельный имидж Иванушки-дурачка, человека смиренного, в русской поэзии и прозе как раз не востребован. Есенин, считает Воденников, пытался творчески реализоваться в качестве Иванушки-дурачка, но ему это не совсем удалось. Намеренно дурашливый образ хотя бы отчасти пытается создать сам Дмитрий Воденников, выводя в центр своего внушительного по объему произведения не слишком рассудительную собаку. А бывают ли вообще собаки рассудительными?..

Что ж, при желании с Воденниковым можно и поспорить. «Не всяко слово в строку читается», и едва ли, например, пушкинский Поэт, который «не клонит гордой головы», то же самое, что просто гордый человек. Не является ли гордость пушкинского Поэта (из одноименного стихотворения) эстетической условностью и данью байронической моде? С другой стороны, уж так ли безобиден Иван-дурак или же в своем простонародном лукавстве он может быть даже опасен (как всякая шельма)? Уж не говорим о жестокости многих народных сказок. Но, во-первых, у рецензента нет желания спорить с автором книги (он просто не ставит себе такой задачи). И главное, во-вторых, литературная острота парадоксов Воденникова не исчезает даже тогда (в первую очередь тогда), когда они, собственно, не претендуют стать единственно верным взглядом на вещи.

Из книги Воденникова можно узнать много интересного и нового о Блоке, Пастернаке, Цветаевой, Мандельштаме, а также о других отечественных классиках и не-классиках.

В заключение остается пожелать читателю увлекательного умственного путешествия по страницам увлекательной книги Дмитрия Воденникова.

Дмитрий Воденников. Сны о Чуне. – М. : АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020.

Василий ГЕРОНИМУС