Сны о чем-то большем. «Бег» Михаила Булгакова в Театре имени Евгения Вахтангова

Елена Сергеевна Булгакова вспоминала, что «Бег» был любимой пьесой ее мужа: Михаил Афанасьевич «любил ее, как мать любит ребенка». Можно лишь предполагать, что пережил писатель, когда в 1928 году ее репетиции во МХАТе были запрещены и все вокруг сделали вид, что «Бег», все его восемь снов, и сам не больше чем сновидение, в реальности никогда не существовавшее. Первая постановка пьесы случилась в Сталинграде уже в эпоху «оттепели», в 1957-м, через много лет после смерти автора. Пальцев одной руки хватит, чтобы сосчитать, сколько раз с тех пор обращались к ней театральные режиссеры. Поэтому премьеру спектакля Юрия Бутусова на сцене столичного Театра имени Вахтангова в рамках фестиваля искусств «Черешневый лес» можно без преувеличения считать исторической.

Серафима Владимировна Корзухина, молодая петербургская дама, тяжко больна. У нее тиф – «инфекционное заболевание, сопровождающееся нарушениями психики на фоне высокой лихорадки и интоксикации». Как показать это на сцене, ведь театр не кино, здесь нет крупных планов, зритель не может видеть холодный пот, крупными каплями выступивший на лбу несчастной, глаза, полные безумия, слышать ее сиплое, свистящее дыхание? А как быть с ее воспаленным сознанием, с призраками, зловещими и уродливыми, терзающими ее изнутри? Юрий Бутусов нашел выход: актриса Екатерина Крамзина, играющая Серафиму, сидит на авансцене, ее бьет сильнейший озноб, грохочет музыка, мимо ходят, бегают, ползают странные люди, а может, и не люди вовсе, слышатся обрывки чьих-то ничего не значащих на первый взгляд фраз. Кто-то приносит воду. Она не может пить. Вода проливается стакан за стаканом. А музыка все громче. А реплики все непонятнее и вместе с тем многозначительнее. И люди вокруг, а может, и не люди вовсе, все страшнее и нелепее. А еще этот безжалостный свет, в котором окружающее дробится и двоится, превращающий Серафиму то совсем в юную девочку, то в дряхлую старуху. Придумавший его Александр Сиваев вполне может претендовать на театральную премию в номинации «Лучший художник по свету». Сколько продолжается этот морок? Пять минут, десять, пятнадцать или целую вечность? И только ли у Серафимы Владимировны острое «инфекционное заболевание» (по завершении спектакля Екатерина Крамзина признается, что иногда во время этой сцены у нее и в самом деле поднимается температура)? Или болен и ты сам, сидящий в зале? Или весь мир вокруг болен? Да, он обезумел, этот мир, и ничто уже его не спасет! И тут наступает тишина. Сон первый, кошмар Северной Таврии октября года 1920-го от Рождества Христова позади…Оставшиеся семь снов, возможно, не столь радикальны по форме, но не менее разнообразны. Один артист может играть сразу несколько ролей, что придает происходящему еще большую фантасмагоричность. Особенно преуспел в этой смене масок актер Валерий Ушаков. «Домовым спектакля», появляющимся из всех углов, называет его режиссер: он и начальник станции, и негодяй Корзухин, и контрразведчик Тихий. И даже бронепоезд – это тоже он. И все время разный, не похожий на себя предыдущего, как не может садист из контрразведки быть похожим на паровоз.Трудно сказать, на ком конкретно держится этот длинный и трудный спектакль. Скорее всего на каждом в отдельности и на всех вместе взятых: и на Сергее Епишеве в роли интеллигента Голубкова, и на Викторе Добронравове, играющем трагического злодея и злобного трагика генерала Романа Валерьяновича Хлудова, на тонких гуттаперчевых девушках с их вставными номерами-кабаре и на куклах-красноармейцах в грубых шинелях, мертвенно застывших в первом ряду зрительного зала. На художниках, звукорежиссерах и всей творческой группе, конечно же. Недаром режиссер Юрий Бутусов говорит, что спектакль рождался сообща, в спорах и битвах идей, и не только из оригинального булгаковского текста, но и из поэтических строк Маяковского, Бродского, ироничных реплик Довлатова. А еще на зрителях, которые вместе с артистами совершают очень непростую работу соучастия.По мнению Бутусова, столь редкое появление «Бега» на сцене кроется отнюдь не в его острой социальности, а в загадочной театральной фактуре, в невозможности найти сценический эквивалент фантастическим, невообразимым ремаркам Булгакова. «Вот такая, например, ремарка: «Поднимаясь в гибельные выси…» Это что такое? Это можно сыграть? – разводит руками Бутусов. – И не надо искать основу для постановки пьесы в событиях реальной жизни – это тупиковый путь… «Бег» для меня – это состояние человека, проснувшегося после сна, в котором его преследовал кошмар, видения… А утром ты обретаешь покой. Все хорошо, ты спокоен и счастлив».Это режиссерское предуведомление отнюдь не лишнее. Пройдут четыре сложных часа поисков скрытых смыслов, разговоров о том, что «Крым сдан», мучительных осознаний, что и сегодня, как и тогда, «надо следить за своим лицом, чтобы никто не узнал, как тебе плохо», потому что это только кажется, что те времена прошли, а они всегда одни и те же. А потом зажжется свет, зритель выйдет на мирно гудящий вечерний Арбат и, может быть, не сразу, а на следующее утро поймет, что ему показали отнюдь не авангардную сатиру с фигой в кармане, но просто такую вот необыкновенную историю о любви. И если он с этим согласится, значит, кто-кто, а он точно здоров.P.S. Еще больше новостей культуры в рубрике «Арт-прогулка» на нашем сайте www.ug.ru