Смерть – добытчица смысла?

Раньше с’езды и пленумы были официальными точками отсчета хода истории. Теперь же мы ход этот исчисляем трагическими смертями как главными его вехами, повторяя перечень имен: Александр Мень, Игорь Тальков, Дмитрий Холодов, Владислав Листьев… Как основную смысловую доминанту нашего времени. Может, скоро уже и жить станет неприлично, недостойно, а чтоб было достойно и порядочно – надо бы погибнуть от злодейской руки.

Все пишущие и снимающие, я уверена, этот стыд в наши дни испытали: то ли я пишу? То ли я снимаю, о том ли я думаю, если меня пока никто все еще не намерен убить? Звучало же не раз в эти печальные дни после смерти Владислава: вот когда у нас будут убивать не только журналистов, но и прокуроров и судей, как в Италии, то это и будет значить, что они хорошо работают.

Отчаявшись во всех прочих критериях, мы теперь склонны верить лишь последнему – смерти. Жизнь – не убедительна. Так происходит обесценивание жизни не только в смысле ее незащищенности, неценности в политическом, государственном масштабе, но и в нашем собственном сознании, в котором из жизни испаряется уже не только радость, полнота бытия, но и сам ее смысл. На освободившееся место тут же наползает смерть – не физическая, но часто еще более мучительная смерть – душевная, духовная. Ведь как когда-то перед нашими прародителями, перед каждым из нас каждое утро стоит этот выбор – что же мы выбираем, что берем себе в союзники: радость, полноту жизни, веру и согласие с волей Творца или смерть, добровольный отказ от предложенных даров в угоду своему малодушию безверия?

…Сартр как-то сказал: “Ад – это другие”. Нет, утверждаю я: ад – это ты сам. И он называется просто: депрессия.

Нет, это не то, что называется “плохим настроением”, “творческим кризисом”. Это каждый раз – гибель, катастрофа. Сотни тысяч людей сейчас переживают нечто сходное, теряя близких, родные очаги, средства к существованию. Но часто депрессия случается и без всяких видимых причин.

В литературе я почти не нашла внутреннего описания депрессий, разве что у Франсуазы Саган в романе “Немного солнца в холодной воде”. Случаи буйного помешательства куда более художественно выразительны. Но поверьте врачам и Высоцкому, буйных в психбольницах – единицы. Остальные – люди с застывшим, маскообразным выражением лица, бесконечно снующие, сгорбясь, из одного конца коридора в другой. Месяц, другой, третий, а то и намного больше: годы…

От окружающих в этом состоянии человеку важнее всего слышать лишь одно: “Это пройдет”, и эта формула, повторяемая без устали, поистине спасительна, ослабляет тяжесть боли хоть на одну-две минуты. Человек ведь и сам умом знает, что пройдет. Но – не верит. Отсюда и вся тяжесть: это вечные муки – неверие. Я поняла мысль Николая Бердяева о подвиге веры: знание имеет дело с очевидным, с доказуемым, а вера – это всегда риск, всегда – мужество. Вот его-то в депрессиях так мучительно недостает.

Но окружающим это понять непросто. Вот если рука или нога сломаны – тебе посочувствуют, поймут, а вот когда входишь в обычное течение жизни на работе с этой своей катастрофичностью внутри, никому, кроме тебя, неведомой, тобою же и скрываемой, то даже если и признаешься кому-то в своем состоянии – в ответ встречаешь лишь растерянный взгляд. И ведь, действительно, в нашем обществе просто нет норм, обычаев, как относиться к душевным болезням, их существование просто замалчивают – ни в одной радио- или телепрограмме по здоровью вы о них не услышите, в газетах не прочтете – если речь идет не о помещении в психушку инакомыслящих. Но душевнобольные-то в конечном счете все – инакомыслящие, инакочувствующие, и количество психических заболеваний, как я читала, не уменьшается, а растет по мере развития цивилизации. Гитлер для оздоровления нации велел физически уничтожить всех душевнобольных. И что же? Через несколько лет их количество восстановилось в том же процентном соотношении ко всему обществу. Вряд ли, думаю, и резервации тут помогут.

Вот я и пишу, просто чтобы озвучить, выразить в словах слой жизни этих людей, которым пока нет места в нашем обыденном сознании – в отличие, скажем, от физически (соматически) больных, инвалидов, к которым общество все-таки наконец-то стало поворачиваться.

Ну а самому-то человеку что остается делать в этом мраке безнадежья, который так трудно выразить словами?

Пережить. Перетерпеть. Переползти по этим топям и болотам туда, где, говорят, все же будет берег обетованный, т.е. просто – желание жить.

…Переползти, задыхаясь страхами и слезами, и тем не менее изумляясь мощью жизни, которая царственно шествует, непобедимая, сквозь все наши страдания, одолевая их топи и бездны легкой походкой – как Христос по воде.

Ольга МАРИНИЧЕВА