«Смерш»: правда войны

Продолжаем начатую в №15(171) с.г. публикацию воспоминаний участника Великой Отечественной войны, ветерана военной контрразведки генерал-майора в отставке Леонида ИВАНОВА.

В каждой армии создали один заградотряд численностью 300 человек, нередко с офицером «Смерш» во главе. Его задача: не допустить самовольного оставления позиций. В печати утверждают, будто заградотряды расстреливали своих без причин. По своему фронтовому опыту знаю: не было ни одного случая, чтобы заградотряд действовал подобным образом. После приказа №227 и особенно после Сталинграда почти не было случаев самовольного оставления боевых позиций. активно использовали для поиска и задержания шпионов и диверсантов. А когда наши войска вошли в Польшу, их расформировали.

Трагедия Крымского фронта

8 мая 1942 г. немцы пошли в наступление. Утром их авиакорпус нанес мощный бомбовый удар на узком участке левого фланга нашего Крымского фронта. Все там было смешано, уничтожено. В прорыв ринулись немецкие танки, вышли в наш тыл, нарушив линии связи. Командование дивизий, армий и фронта потеряло управление войсками. А нет управления – нет и армии. Началось беспорядочное отступление и массовое бегство к Керчи и Керченскому проливу. Это была страшная картина.

Наш 3-й батальон 13-й отдельной бригады отходил последним более или менее организованно. Мы видели брошенные нашими артиллеристами гаубицы на позициях, много штабелей со снарядами. И так по всему фронту.

Батальон занял оборону на одной из высот. Было хорошо видно, как спокойно, уверенно шли на нас немецкие цепи, а слева и справа высоту обходили немецкие танки, стреляя по нам болванками (видно, других снарядов у них не было). Они летели с визгом, создавая впечатление, что вот-вот ударят тебя по коленям.

Среди наших бойцов возникла паника. Вижу: побежал один солдат, пятеро, за ними более крупные группы, а командир батальона капитан Перевертой сидел на кочке с безучастным, отсутствующим взглядом, облизывая пересохшие губы. Положение было критическое. Я подошел к комбату, схватил за грудки, поднял и сказал: «Если не возьмешь себя в руки, расстреляю!» Конечно, не думал его расстреливать, хотя было у меня такое право. Просто надо было вывести его из шока. Перевертой встрепенулся, пришел в себя, и положение было спасено.

17 – 18 мая враг прижал нас к Керченскому проливу. Я оказался за Керчью в районе маяка. Враг беспрерывно обстреливал толпы людей на берегу. Кругом – оторванные руки, ноги. Многие стрелялись, кто-то выбрасывал партбилет, срывал с себя петлицы. Одни сколачивали плот, другие накачивали баллоны, чтобы переплыть через пролив.

На узкой, в 200-300 метров полоске берега началась настоящая агония. Появились немецкие цепи. Я стал за большой валун и решил застрелиться, чтобы не сдаваться в плен. В этот момент на бугор выскочил здоровенный моряк в бушлате, брюках клеш и, потрясая автоматом, закричал: «Братцы, отгоним гадов-немцев! Вперед! За мной! Ура!» Наверное, никто не обратил бы на него внимания, но вдруг появился духовой оркестр, грянул «Интернационал». И все – и здоровые, и раненые – бросились на врага, отогнали его на 3-4 км от берега. Я случайно встретил в боевой цепи своего начальника и получил срочную задачу – возглавить переправу раненых на кубанский берег. Выполнить ее было очень трудно.

Враг усиленно обстреливал нас. На берегу – десятки тысяч военнослужащих. Никакого управления. Всеобщая паника. Единственный дощатый пирс. По его бокам затонули два катера. Для швартовки оставался свободным только торец. Все рвались к нему как к последней надежде на спасение.

С пирса было видно, что в воде много трупов – убитые и утонувшие наши люди, почему-то в вертикальном положении. Небольшая волна создавала впечатление, что они маршируют. Эта жуткая картина толкала многих на безрассудные поступки. Напиравшую на пирс дикую, неуправляемую толпу сдерживали лишь трое контрразведчиков. Вид у меня, наверное, был страшный: в каске, небритый, несколько суток не спал и не ел, только периодически отхлебывал 3-4 глотка из фляги с морской водой пополам со спиртом, смешанным с сахаром.

На перегруженные шхуны мы помещали только раненых. Под их видом пытались пробиться здоровые. Некоторых приходилось сдерживать оружием. Другого выхода не было. Так, четверо здоровых солдат несли над головами носилки, крича: «Пропустите! Мы несем раненого командира дивизии, полковника!» Офицер с четырьмя шпалами на петлицах и перевязанной головой вызвал у меня сомнение. Приказал положить носилки на пирс, развязать бинт. Никакого ранения не оказалось. Я был в ярости.

Все мы были на грани между жизнью и смертью, поэтому трусливый, шкурный поступок полковника вызвал взрыв возмущения. Толпа у пирса кричала, яростно требовала от меня расстрелять полковника, угрожая в противном случае расправиться со мной.

Люди знали, что на фронте контрразведчики обладали законным правом расстрела, и требовали применить его. Малейшая нерешительность – и разъяренная толпа ринулась бы на пирс, сорвала переправу. Ради спасения раненых требовалось во что бы то ни стало предотвратить хаос при погрузке. Ситуация не оставляла выбора.

Поставил полковника на край пирса, вынул пистолет и увидел, что он мгновенно поседел. Что-то дрогнуло в моей душе. Сказал, что выстрелю мимо, пусть падает в воду, будто убитый, и выбирается, как может. Дальнейшую его судьбу не знаю…

Переправа продолжалась

3-4 дня. 21 мая 1942 г. все было кончено. Под Керчью попали в плен сотни тысяч военнослужащих.

Те дни из всех лет на фронтах были для меня самыми тяжелыми. Уйти оттуда мне удалось случайно. Неожиданно подошла шхуна. Ее моторист знал меня и сказал: «Молодой человек, это последняя, больше не будет».

Немцы открыли прицельный огонь, нескольких человек на шхуне убили, других ранили. Мы с трудом добрались до песчаной косы Чушка. Я упал на влажный песок и проспал часов 10-12. Потом пешком добрался в Краснодар, в управление особых отделов Северо-Кавказского фронта. Так как пришел с оружием и документами, меня без затруднений зачислили в резерв и через некоторое время направили в особый отдел 302-й дивизии, затем – старшим оперуполномоченным в аппарат особого отдела 51-й армии на Дон под Ростов.

Заградотряды

Недостаток бдительности на фронте оборачивался поражениями. На Дону немцы дезориентировали наши войска, закамуфлировав свои танки под советские. С нашими знаменами и надписями на броне «Вперед, за Родину, за Сталина» они свободно переплавились через реку и пошли по донским степям.

Дивизии 51-й армии были обескровлены, вооружения не хватало. В июле 1942 г. врагу сдали Ростов и Новочеркасск. После этого вышел приказ Сталина №227, известный под названием «Ни шагу назад!» В соответствии с ним были созданы заградительные отряды, штрафные батальоны и роты. В них направляли военнослужащих за трусость, панику, оставление позиций без приказа. Это был жестокий, но объективно необходимый приказ. Он сделал свое дело.

В каждой армии создали один заградотряд численностью 300 человек, нередко с офицером «Смерш» во главе. Его задача: не допустить самовольного оставления позиций. В печати утверждают, будто заградотряды расстреливали своих без причин. По своему фронтовому опыту знаю: не было ни одного случая, чтобы заградотряд действовал подобным образом. После приказа №227 и особенно после Сталинграда почти не было случаев самовольного оставления боевых позиций. Заградотряды активно использовали для поиска и задержания шпионов и диверсантов. А когда наши войска вошли в Польшу, их расформировали.

Агентов выдавала… скрепка

В начале войны фашисты забрасывали к нам массу агентов без должной подготовки, в основном из пленных, иногда из гражданских лиц. Как правило, им ставили задачи сеять панику в наших войсках, пораженческие настроения, собирать военные сведения. Тогда гитлеровцы не утруждали себя глубокой агентурной работой, рассчитывая на скорую победу. Когда же планы блицкрига провалились, дело в корне изменилось. На оккупированной территории фашисты развернули серьезную подготовку агентуры, десятки разведшкол и курсов. Только в 1943 г. выучили около 10 тысяч шпионов и диверсантов. Их заброску стали основательно готовить, обеспечивать радиостанциями, диверсионными средствами, формой наших военнослужащих, документами и легендами прикрытия. Много агентов оставляли, отступая, чтобы с приходом наших войск по мобилизации они оказались в армии. Эту работу вели 130 разведывательных органов и 60 разведцентров врага.

Особые отделы сразу почувствовали эти изменения, изучали и обобщали факты. Так, в поддельных красноармейских книжках немцы применяли скрепку из нержавеющей стали. Всегда блестящая, она не оставляла следов ржавчины. А в подлинных скрепки были железными и оставляли такие следы. В начале войны гитлеровская разведка выпустила поддельный орден Красной Звезды. На нем красноармеец был в обмотках, а не в сапогах, как на подлинном ордене. Были и другие улики. В целом для разоблачения агентуры врага применяли обширный комплекс мер.

С 1943 г. Абвер стал активно забрасывать агентуру на самолетах. Как-то на 3-м Украинском фронте под Тирасполем местный пастух сообщил, что в ночью слышал гул самолета и видел, как приземлились несколько парашютистов.

Шла подготовка к Ясско-Кишиневской операции. Шпионы могли ее выявить. Это вызвало тревогу командования. Мне поручили по линии отдела контрразведки (ОКР) «Смерш» армии возглавить их поиск и задержание.

На месте высадки мы нашли 5 закопанных парашютов. Но как искать десант без примет? Создали 4 оперативные подгруппы и направили их в северном, южном, западном и восточном направлениях от места высадки. Задача – опрашивать местных жителей о посторонних.

Одна из подгрупп встретила косаря и узнала о двух «красноармейцах». На вопрос косаря о том, откуда они идут, те ответили, что из села Глинное, указав направление, противоположное тому, в котором оно находилось. К тому же неизвестные угостили косаря сигаретой. А они на войне были большой роскошью. Все наши бойцы курили махорку. Когда же на горизонте появилась военная машина, неизвестные засуетились и поспешно ушли, оглядываясь по сторонам.

Косарь приметил на вещмешке одного из них цифру 23. Поясню: каждый красноармеец, чтобы не перепутать свой вещмешок с чужим, надписывал его фамилией или цифрой. Эту примету взяли за основу в поисках.

Особое внимание обратили на 194-й армейский запасной полк. Такие были при каждой армии. В них поступали тысячи солдат по мобилизации, из госпиталей. Их учили военному делу и маршевыми ротами отправляли на передовую. В запасном полку обнаружили солдата, на вещмешке которого была цифра 23. Скрепки в его красноармейской книжке оказались из нержавеющей стали.

Стали опрашивать. Он заявил, что лечился в тамбовском госпитале после ранения в ногу. Следы раны были. Спросили о здании госпиталя, номере палаты, фамилиях врачей, медсестер. Ответил. Срочно по ВЧ запросили Тамбов. Ответы не подтвердились. Уличили во лжи, но тот стоял на своем. Лишь после того, как привезли косаря и провели опознание, признался, что он гитлеровский агент, дал подробные показания об остальных четырех парашютистах.

За несколько дней их задержали и разоблачили. Одного – «капитана» – на пути в штаб

32-го стрелкового корпуса, куда он успел получить направление в отделе кадров армии. Двух диверсантов, шедших взорвать важный мост на железной дороге в районе Балты, вблизи него задержала засада. Изъяли мины, радиопередатчик, много денег. За неделю ликвидировали опасную группу врага.

Продолжение следует