Сложное дело Сергея Марусева

Наверное, кому-то покажется, что защищать детей прилично только в специально отведенный для этого день – 1 июня. Этих “кого-то” хватает с избытком, потому что в остальные 364 дня приходится наблюдать, как забота о детях отходит, отодвигается куда-то далеко-далеко. Ужасно, когда дети голодают, лишены жилья, когда их права нарушаются грубо и бесцеремонно. Но еще ужаснее, если по вине взрослых дети уходят из жизни, не успев понять, что же такое эта жизнь.
17 мая нынешнего года Заднепровский районный суд города Смоленска отказал в иске В.Марусевой. Решение стало одним из длинной череды таких же решений, которые, как правило, отменяли суды вышестоящие. Отменяли и возвращали на новые рассмотрения, но тоже, как правило, новое рассмотрение сводилось к отказу в удовлетворении материнской жалобы. О чем же просила В.Марусева и почему ей отказывали в этой просьбе?
Сережа Марусев родился в мае 1988 года. Счастье мамы – Валентины Павловны – было сразу омрачено диагнозом, который поставили врачи: врожденный порок сердца. Мальчика взяли под наблюдение врачи-ревматологи детской смоленской больницы, но мама не была уверена в том, что Сереже нужен именно ревматолог, поэтому через два года она повезла сына в Киевский научно-исследовательский институт сердечно-сосудистой хирургии для уточнения диагноза и получения дополнительных рекомендаций. Киевские врачи, осмотрев ребенка, поставили диагноз – “Дефект межжелудочковой перегородки” – и заключили, что с таким дефектом операции не требуется, ибо со временем ситуация может улучшиться – видимо, специалисты полагали, что Сережин дефект в конце концов сойдет на нет. Марусевым посоветовали обратиться в институт через полтора года. Совет, однако, так и остался нереализованным: в Смоленске врач-ревматолог пообещала направить Сережу на обследование в Москву.
Почему ни родители, ни врачи не били тревогу? Потому что ребенок развивался нормально, был подвижным, не отставал в развитии, словом, вел себя совсем не так, как ведут себя сердечные больные. Но врач-ревматолог, видимо, чувствовала свою ответственность за Сережу, поэтому в 1994 году посоветовала Марусевым обратиться за консультацией в 1-ю городскую клиническую больницу Смоленска. Сережу осмотрел врач Леонид Магидов, который подтвердил диагноз Киевского НИИ и пообещал вызвать на повторную консультацию через год. Именно через год и развернулись драматические события, ставшие потом причиной многих исков.
4 февраля 1995 года домой к Марусевым пришла медсестра и сообщила: в больницу приезжают врачи, и нужно, чтобы они осмотрели Сережу. На следующий день, а то было воскресенье, мать с сыном отправились в больницу, и его тут же госпитализировали. Дальше счет пошел на дни. 6 февраля пациенту сделали все анализы. Магидов ознакомился с ними, а также с заключением Киевского НИИ, сказав, что диагноз поставлен неправильно. О том, что он и сам поставил год назад такой же диагноз, врач, видимо, забыл, благо все тогдашние документы об обследовании благополучно сдал в архив. 7 февраля мать случайно узнала от медицинской сестры, что сына готовят к операции. Валентина Павловна взволновалась: у мальчика насморк, можно ли делать операцию. Ее успокоил анестезиолог, сказав, что в этом нет ничего страшного, а старшая медсестра достаточно убедительно рассказала, будто Магидов безнадежных не берет, так как пишет диссертацию и делает только успешные операции. Поспешность, с какой врач шел к операции, Валентину Павловну удивляла (мальчик не был безнадежным больным, не находился в суперкритической ситуации, к чему же так спешить?). Но она привыкла доверять врачам, к тому же была не слишком сведуща в медицине. Это потом, когда Сережа умрет на операционном столе, Валентина Павловна станет изучать труды К.Амосова, Я.Бендента, Л.Бокерии, В.Подзолкова и других видных специалистов-кардиологов. А изучив, придет к выводу, что погиб ее мальчик по вине врачей. Точнее, врача Л.Магидова. Что же произошло во время операции, исход которой, по общему мнению, должен был быть успешным?
Мальчика готовили к операции всего два дня, а потому “не успели сделать зондирование полостей сердца с исследованиями давления и газового состава в них, а также контрастную ангиокардиографию”. Судя по всему, к моменту операции Магидов не все знал о степени заболевания. Когда кардиохирург начал операцию, неожиданно для него выявились дополнительные аномалии, и нужно было расширять объем операции. Магидов устранял порок сердца, но при этом развивались клапанный стеноз и стеноз легочной артерии. Устранение стенозов неизбежно сопряжено с травматизацией сердца, способствующей развитию острой сердечной недостаточности. О стенозах врач до операции не подозревал, потому что не выполнил, повторяю, исследования, которые позже назовет необязательными. “Сюрпризы” осложняют ход операции, и Леонид Александрович применяет методику гипотермии, суть которой – выключение сердца из кровообращения при снижении температуры тела до 25-28 градусов. Кстати, возможность применения такой методики или искусственного кровообращения перед операцией не обсуждалась, к тому же аппарат искусственного кровообращения в больнице отсутствует. “Когда я посмотрела потом медицинскую карту, – рассказывает Валентина Павловна, – то увидела записи, свидетельствующие о том, что Магидов трижды останавливал кровообращение. В первый раз на 46 минут при температуре тела 25 градусов Цельсия (хотя можно его останавливать только на 15 минут), во второй раз – на 12 минут при температуре тела 29 градусов Цельсия (хотя можно в этом случае останавливать его на 7 минут), а в третий раз вообще не указаны температура и время при остановке кровообращения”. Как потом объяснили матери специалисты, гипотермия проводится тогда, когда есть простые пороки и их удается коррегировать быстро и безопасно. Кстати, на одном из судов Магидов признал справедливым упрек Марусевой в превышении сроков проведения гипотермии.
После остановки кровообращения хирургу так и не удалось запустить сердце мальчика. Смерть Сережи была ужасным ударом для матери, она не хотела верить в случившееся, она искала объяснения происшедшего. Постепенно она убеждалась в вине хирурга, а потому подала иск в суд о возмещении морального ущерба. Иных исков в этом случае суд, как известно, не принимает, а Валентине Павловне хотелось, чтобы на судебном заседании было доказано, как не правы были врачи, чтобы больше ни одна мать по их вине не испытала, не пережила такую трагедию. И грянул суд. Вернее, череда судов.
Заднепровский районный суд Смоленска четыре раза отказывал Марусевой в удовлетворении иска, судебная коллегия Смоленского областного суда то подтверждала те решения, то отменяла. Верховный суд РФ трижды отказывал в удовлетворении иска, а заместитель же председателя Верховного суда РФ Н.Сергеева, что слывет бескомпромиссным защитником обиженных и последовательной сторонницей исполнения законов, внесла свой протест, предполагающий отмену всех прежних решений судов. Однако протест был вынесен в феврале 1999 года, а уже в мае нынешнего Заднепровский районный суд снова в иске отказал.
Что же не принимают во внимание смоленские судьи? Что мешает им принять справедливое решение? Отчасти то, что в выводах экспертов по делу есть противоречия. С одной стороны, специалисты считают: наличие стеноза легочной артерии можно было обнаружить с помощью зондирования полостей сердца и кардиографии. Но нет в больнице соответствующего оборудования, направлять же ребенка для исследований в другой город Магидов посчитал ненужным. В решении клинико-анатомической конференции, созванной по поводу смерти Сережи Марусева, так и записано: “Рекомендовано проводить обследование детей с врожденными пороками в условиях детской областной больницы. Внедрить в практику клиники методику зондирования сердца и кардиографии после получения соответствующего оборудования”. А что нужно делать до получения оборудования, эксперты не сказали. Между тем в Смоленской области врожденные пороки развития сердца становятся причиной детской смертности более чем в 50 процентах случаев. Однако обращений в адрес областной администрации с требованиями срочно приобрести необходимое оборудование для зондирования я почему-то не нашла.
Эксперты, конечно, удивились, что операция проводилась при насморке и наличии несанированных кариозных зубов, коснулись того, что в медкарте больного не было записи оперирующего хирурга о сложности предстоящей операции и степени ее риска. Но самое главное, чего не было в карте, так это положенного для выполнения операции письменного согласия хотя бы одного из родителей, осведомленных о тяжести предстоящего оперативного вмешательства и возможном его исходе. Валентину Павловну Марусеву лишили возможности принять решение о том, согласна она на операцию на сердце своего сына или не согласна. Врач взял всю ответственность за решение на себя, нарушив ст.32 Основ законодательства об охране здоровья граждан. Еще одна статья – 15-я – была нарушена тем, что операцию проводили в больнице, не имеющей лицензии на данный вид деятельности. Конечно, врач-хирург вправе самостоятельно выбирать методику оперативного вмешательства. Но – исходя из результатов обследования, собственной квалификации и опыта. Между тем суд почему-то не учел того, что полный диагноз заболевания Сережи Марусева не был и не мог быть установлен в условиях данной больницы, а поэтому методика лечения была избрана без учета особенностей состояния ребенка. Магидов считается высококвалифицированным хирургом, но скажите, как мог такой хирург делать операцию, не ознакомившись своевременно с амбулаторной картой, куда вносил результаты многолетнего диспансерного наблюдения участковый педиатр, как он мог спокойно отнестись к тому, что в комиссию, разбиравшую жалобу Валентины Павловны, не была представлена анестезиологическая карта, без которой нельзя объективно судить об этапах операции и характере проводимых реанимационных мероприятий? Если все было нормально, если все делали, как положено, то почему бы такую карту и не показать?
Вот уже пять лет длится судебное дело, в котором никак не поставят точку ни судьи, ни эксперты, ни руководители здравоохранения разных уровней, рангов и должностей. Умер мальчик, но событие это расценивается вроде бы как заурядное, не предполагающее принятия каких-либо мер, предупреждающих такое в дальнейшем. Точку в деле хочет поставить только Валентина Павловна Марусева, потерявшая сына. Ей многое приходится доказывать самостоятельно, но что она не может никак доказать, так это то, что пострадала морально. Хотя, как написано в протесте Н.Сергеевой, моральный вред может заключаться в нравственных страданиях, переживаниях, связанных с утратой родственников. Испытывала ли Валентина Павловна нравственные страдания, продолжает ли испытывать их и поныне? Да. Но эти нравственные страдания долгие пять лет не вызывают никакого сочувствия ни у судей, ни у врачей, ни у чиновников. Нормально ли это, имеют ли право все эти люди отвечать за наше здоровье, если уходят от ответственности за исполнение законов, если для них оказываются далекими наши проблемы, если они равнодушны тогда, когда мы страдаем?

Виктория МОЛОДЦОВА
Москва – Смоленск

От редакции

“Учительская газета” считает публикацию о смоленской истории обращением к выдающимся кардиологам России: Ренату Акчурину, Льву Бокерии, Евгению Чазову. Мы не требуем суда над доктором Магидовым, мы хотим разобраться в том, что произошло и почему. Чтобы все знать, чтобы верить в то, что история Сережи Марусева не повторится больше никогда.