Слово перестало быть Богом

Вадим МЕЖУЕВ, доктор философских наук: – Русская литература строилась по мерке Русского государства, по мерке русской империи и несла в себе какую-то мессианскую роль, выражала нечто действительно соответствующее тому, что Россия думала о себе и на что она рассчитывала. Это действительно ушло.

Но есть и другие вещи. Сменяется культурный язык, ведь мы сегодня присутствуем при кризисе всей культуры, основанной на письменной традиции. В течение многих веков, столетий, тысячелетий люди вообще жили без литературы. Была дописьменная культура. А мы когда-нибудь задумывались о том, почему письменность вообще возникла? Что, собственно, заставило людей перейти от устной речи к письменной? Это было главным событием в истории мировой культуры. Я могу напомнить, что Платон был против письменности, его учитель Сократ вообще не написал ни строчки. Он считал, что письменность погубит культуру, потому что все, что я передаю текстом, я изымаю из живой памяти, значит, забываю. Почему возникла письменность? Она – как ни странно – язык государства, империи и язык мировых религий. Да, действительно, мировые религии говорят, обращаясь к какому-то конкретному этносу языком письма, Священным Писанием. Поэтому тогда действительно слово было Бог. Сейчас слово перестало быть Богом. И письменность возникала действительно из потребности нарождающихся цивилизаций, которая прорывала какой-то этнический горизонт и пыталась встать над этническим пространством. Вот так возникла литература.

Что сегодня происходит? Кто сегодня лидер? Могу сказать: сегодня лидером общественной мысли, «властителем дум» стал журналист. Возникла журналистская культура. А кто такой журналист? Это специалист по новостям. Для него самый главный продукт – новость. И люди сегодня формируются именно в стихии новостной культуры. Главное, чтобы было какое-то сообщение, желательно, чтобы оно обладало прежде всего качеством новизны, а еще неожиданной новизны – сенсационностью. Литература же большая, о которой мы говорим, была литературой больших идей, но только идеи никогда не могут быть новостью, идеи «вспоминаются», как считал тот же Платон. Идея – это не то, что меняется каждый день, а то, что связывает. И сегодня большая литература испытывает ту же судьбу, которую испытывают философы. Философия – это единственный жанр, который не усваивается средствами массовой информации, в том числе газетами и телевидением.

В каком смысле литература умирает? Она умирает как способ связи, способ коммуникации людей, живущих в современных обществах. В обществе, которое я называю массовым, эта смерть, на мой взгляд, необратима. Что делать остается писателям? Уйти в своего рода литературный скит. Происходит то, что Ортега назвал точно, – «дегуманизация». Он считал, что это единственный способ спасти культуру в условиях массового общества. Дегуманизировать – значит отказаться от всех этих сюжетов, от всякого подобия правдоподобия, от всякого намека на какую-то реальность и на отражение этой реальности, то есть то, что Гессе описывает в «Игре в бисер». Литература уходит сюда, она не умирает, она просто становится маргинальным делом. Но не потому, что империя развалилась. Это общеевропейское явление, связанное с тем, что просто изменился тип общества, которое нуждалось в литературе как в способе коммуникации.

Валентина ФЕДОТОВА, доктор философских наук:

– Я верю в то, что какой-то ренессанс русской литературы возможен. Во-первых, русская литература признана за рубежом – на Востоке и на Западе. Я была во Вьетнаме, там мальчик, который учился в Австралии (теперь вьетнамцы посылают своих детей в Австралию, а не в Россию), когда его спрашивали, где более культурное общество, начинал говорить о Стравинском. Он страдал оттого, что такой культурный пласт находится в России, а его послали туда, где ничего нет. В Америке, когда я пытаюсь щегольнуть знанием американской литературы, девушка, окончившая политологический факультет Пенсильванского университета, говорит, что достаточно того, что она знает двух великих англоязычных писателей – Шекспира и Ле Карре. Значит, не всякая культура так литературоцентрична, как наша. Даже в этом обществе есть много людей, которые ценят русскую литературу, и я их встречала.

Мне кажется, что литературные пласты, которые у нас накоплены, вовсе не умерли. Просто пока они где-то в архиве. И мы сильны даже этой своей верой в то, что еще возможно что-то изменить.