На чтение: ≈ 14 мин.…Дорога летела сквозь пронизанную оранжевым закатным светом тайгу. Над верхушками кедров вдалеке постанывали орлы-падальщики. Я поднял глаза и увидел указатель: «Чертокулич». Куда ж это меня занесло? Вот уж не думал, что туда попаду. Как вообще оказался в этой сибирской глухомани за пять тысяч верст от родных днепровских берегов? Жизнь в дороге – это дорога к себе, своей изначальной природе. Шагнул за порог, и открылся путь познания. По нему я и решил проехать – по всему Евразийскому континенту от Атлантики (мой родной Азов ее часть) до Тихого океана.
«Дело не в том, чтобы быстро бегать, а чтобы выбежать пораньше», – утверждал весельчак Рабле. Для меня это означает побольше с утра намотать километров, пока не разлился зной. Лечу по утренней прохладе – через степи, балки, перелески, тайгу, реки. Вдруг ловлю себя на мысли, что стал мыслить географически, а время мерить отрезками пути. Вот Азов позади, вот преодолел донской, а потом и волжский рубежи. Вот наконец добрался до Азии. Стела на границе двух частей света высится на Урале между Златоустом и Миассом. Весьма бойкий торговый пятачок на федеральной трассе. Как-то стало подзабываться, что существуют еще и государственные границы. За это, кстати, и поплатился. Украина, Россия, Казахстан, опять Россия. На таможнях все буднично, по инструкциям, однако без особых формальностей и даже доброжелательно (для меня). После Байкала я повернул на юг и через Кяхту по древнему чайному пути въехал в Монголию. Опять в Россию (уже в Читинскую область) попал через пропускной пункт в даурской степи. Налюбовавшись дзеранами (монгольские антилопы) и журавлями, распрощался с гостеприимной Монголией. Пограничник (и то после того, как его окликнул сопровождавший меня местный пацаненок) слез с вышки, равнодушно посмотрел паспорт и махнул в сторону границы: мол, езжай. Я и поехал. Никто больше меня не задерживал. Российские пограничники только открыли паспорт, тут же ахнули: «А где твоя монгольская печать?» После строгого допроса (правда, без пристрастия) и звонков начальству мне объявили, что я нелегально перешел границу и меня отправляют обратно в Монголию. «А там?» – задал я глупый вопрос. «А там с вами будут разбираться монгольские товарищи», – последовал ответ. Мелькнула мысль, что на этом мое евразийское путешествие может и закончиться. Однако все обошлось. Монголы даже извинились, что «проспали» меня, накормили, устроили на ночь, утром опять накормили, поставили печать в паспорте и отправили в Россию.Через день я уже привычно катил по ее сибирским просторам, выискивая глазами «заезжку». Так здесь называют придорожные столовые, кафешки, ресторанчики. Под Красноярском я не мог не завернуть в «Малую Жмеринку». Хозяин придорожного столового комплекса – плотно сбитый, простоватого вида парень – родом из украинской Жмеринки. Сколько же есть вещей, без которых можно жить! Это Сократ. В дороге я не обхожусь минимальным набором благ, я им живу, в полной мере ощущая вкус жизни.Везде вокруг другая жизнь. Наблюдай, изучай, впитывай, а может, и примеряй на себя. Вдруг что-то не так в твоей жизни, вдруг что-то хочешь в ней изменить, но не решаешься, не знаешь, с какой стороны подступить. Вот какую запись оставил в моем путевом дневнике дальнобойщик из Чернигова Сергей Рябуха, которого я встретил на Урале: «Желаю ясного неба над головой, ровной дороги под колесами, добрых встреч и всегда возвращаться домой».Мариинск запомнился деревянной резьбой, Музеем бересты, памятником картошке, а еще – знакомством с охотником-медвежатником Анатолием Веселковым, на счету которого больше трех десятков медведей. От него я узнал множество таежных дорожных секретов, которые оказались нелишними и в моем походном быту. На Байкале меня на ночь приютил капитан прогулочного теплоходика «Слава» Владимир Филоненко. Его прадеда Кузьму пригнали когда-то в Сибирь в кандалах из Умани. Жена его Валя, накормившая меня вкуснейшим борщом, родом из Подолии. Нам было о чем вспомнить в тот вечер. Мое путешествие закончилось в поселке Пограничном под Владивостоком. Самую последнюю и самую крутую баню здесь для меня устроил мой земляк Николай Якушевский. Мы с ним даже одну и ту же школу оканчивали (с разницей, правда, в десять лет). Николай после окончания пограничного училища служил на Курилах, Сахалине, став контрразведчиком, воевал в Чечне. Ныне весьма успешный местный предприниматель. Благодаря Николаю мне удалось побывать в бухте Покойной под Находкой и понырять в Японском море.Изредка делю дорогу с такими, как я, путешественниками. Впрочем, не совсем такими. У каждого свой маршрут, свой способ передвижения, свой груз за плечами. Объединяет нас одно – дорога. Вот неспешно и широко шагает по обочине дюжий монах с иконкой на груди. Вот семенит старушка с тощей котомкой. Вот голосует на трассе автостопщик из Одессы Юра Анисимов. Он добирается до ближайшего большого города и там останавливается на пару дней, изучая местный электротранспорт. Вот юная студентка Марго из Новосибирска отчаянно нажимает на педали, добираясь к бабушке в Ачинск (а это почти тысяча километров). Вот тормозят возле меня австрийцы, мечтающие в домике на колесах добраться до Байкала. Вот молодой и красивый француз Шанс из Гренобля, в одиночку преодолевший на велосипеде пустыню Гоби, диктует мне свой адрес, и мы намечаем совместную поездку по Нормандии. Что позвало всех этих людей в дорогу? Что вообще заставляет людей покидать родные места и бродить по свету? Не знаю. Пока же, обозревая пройденный путь, мне остается вслед за Александром Грином констатировать: «Жить – значит путешествовать».Стараюсь проскакивать большие города с их одинаковыми бетонно-стеклянными лицами (наверное, и души такие). Правда, некоторые особенности все-таки улавливаю. Обязывает это делать и «славянская» цель путешествия. Ростов, который производит впечатление донской станицы, вдруг выросшей до размеров мегаполиса, – это одновременно и мозаичный ярмарочный Юг, и Восток, который не понять, и Европа, которую не догнать. Поволжье – тоскливая беспредельность степных пространств. Волгоград – бестолково длинный, пыльный, размазанный. Издалека меч в руке бетонной Родины-матери (с моей точки обзора) оказался занесенным над какой-то церквушкой. У более северных волжских городов (Саратов, Самара) уже чувствуется степенность, купеческая основательность, претензия на столичность. Сибирь распахнулась беспредельно, вольно, свежо. Запомнились холмистый, светлый, ухоженный, архитектурно «опрятный» Красноярск – город с «сибирским размахом и питерским шиком», курортный лоск байкальских городков, Улан-Удэ с его самой большой в мире головой Ленина, триумфальной аркой и местным Арбатом, «самый красивый и хитрый» чистенький уютный Биробиджан – столица дальневосточной «еврейки», открытость и романтичность Находки и Владивостока.Дорога – это движение. Движение тела, мыслей, сердца. Постепенно накапливается усталость от этой изматывающей погони за убегающей от тебя дорогой. Придорожные базарчики, торговцы на обочинах – спасение от монотонной езды, асфальтовой скуки. В начале лета вдоль сибирских трактов появляются торговцы черемшой. Это растение в большом почете среди сибиряков. Под Кемерово я даже заночевал в стане добытчиков черемши. Удалось попробовать и салат из нее. Рецепт прост: мелко порезанные и чуть помятые стебли солятся и заправляются сметаной или майонезом. Так же готовится и молодой папоротник-орляк.Самые неожиданные и памятные знакомства завязываются во время этих кратких остановок на обочине. Одна поволжская торговка с хитровато-озорным цыганским блеском в глазах спросила: «Ты не от себя часом бежишь?..»Слова «быт» и «бытие» в дороге становятся синонимами. Весьма существенная часть моего дорожного быта и бытия – еда. Как полопаешь, так и потопаешь – дорожная истина на все времена. «Лопаю» в основном вечером, вливая в себя не меньше литра (это мой почти полный солдатский котелок) густого горячего варева. В основном это кулеш – картошка, крупа, лук, сало, зелень, какая есть под рукой. Мне до сих пор снятся запахи этого казацкого блюда, а память прочно удерживает чувство наслаждения им в таежной тишине при свете костра. Как не вспомнить тут Эпикура: «Начало и корень всякого удовольствия – удовольствие чрева, даже мудрость и прочее имеют к нему отношение». В дороге острота и полнота жизни во всем. В том числе и в «удовольствии чрева». Одни из самых приятных дорожных воспоминаний (если не самые приятные) связаны с азовской тюлькой, которую я котелком черпал прямо с баркасов, башкирскими медовыми дарами, грибным богатством Сибири, монгольским молочным изобилием, красной икрой, которой меня угощали торговцы в Хабаровском крае, арбузным дивом Приморья, которым я наслаждался во время ночевки в сторожке посредине баштана.Мой обычный ритм в первый месяц путешествия – чуть больше ста километров в день. За Уралом, прикинув расстояние, которое предстоит преодолеть до Тихого океана, я стал жить сибирскими мерками, покрывая в день и сто тридцать, и сто сорок километров. Рекорд – сто восемьдесят верст – связан со страстным желанием попариться в сибирской баньке. …И наконец нашел банный приют у местного директора школы. Хозяин добросовестно отхлестал меня березовым веником, предварительно ошпарив его медовым раствором. Для сибиряка баня – это не только отдохновение от недельных забот, это своеобразный итог прожитых в суете дней, дерзновенное воспарение духа, некий священный от дедов-прадедов ритуал и даже смысл никчемного бытия. Березовые веники (весьма доходный промысел для местного населения) на сибирских трактах продают сотнями. Продвигаясь на восток, я узнал множество банных секретов. Самый главный – седьмому поту в бане должны предшествовать шесть недельных трудовых потов.Дорога бежит, и ты за ней. Игра в догонялки, ожидание сюрприза. Приходит мысль: может, все это мне приснилось в детстве, может, из детства и эта дорога, и эта зеленая тайга, и эти солнечные березовые колки, и эти сиреневые разливы иван-чая, и эти туманные горы вдалеке, и эти лопочущие на своем непонятном языке чистые речушки, и эти деревеньки с церквушками и погостами.Вечером одна утеха – костер и звезды. Искры, отрываясь от пламени, улетают в ночь. Я пытаюсь проследить их путь, уловить мгновение, когда они погаснут. Поднимаю голову и вижу искрящееся звездами небо. И вновь звучат во мне строки: «Где же наша звезда, может, здесь, может, там…»
Выбор читателей
Комментарии