Скрипка

На сцену вышел тот, кого мы ждали уже более получаса. Должно быть, не одной мне было странно, что музыкант оказался человеком невзрачного вида, неопределенных лет, в поношенном сером костюме, с землистым лицом, ничего не выражающим взглядом и узкими белыми губами, сжатыми так плотно, будто с них не срывалось ни одно слово уже много лет.

«Неужели этот сонный, бесчувственный человек и есть тот скрипач, которого так долго, с искренним волнением ожидал переполненный зал?» – подумалось мне… Но в эту минуту человек приложил к подбородку инструмент, слегка провел смычком по струнам, словно волшебной палочкой, и… с холодной, неуютной сцены прямо на меня хлынули звуки моего детства! Они захватили меня врасплох. Едва успела промелькнуть мысль: «Откуда он знает мелодию моих таких далеких детских впечатлений?»

Неожиданно для себя я оказалась в деревянной сторожке. Мне шесть лет… Что это? Дождь струится по стенам сторожки? Или плывет далекая музыка? Они так невыразимо прекрасны, эти звуки, что я, превозмогая страх, открываю дверь и выхожу в темный, схваченный вечерней прохладой сад. Я иду, не останавливаясь, ориентируясь по звуку, как по ариадниной нити.

Я во что бы то ни стало хочу узнать, откуда льется мелодия. Впереди вырисовываются неясные очертания чего-то фантастического. «Это морская раковина», – догадываюсь я и ничуть не удивляюсь ее гигантским размерам. Ее крыло взметнулось высоко в небо. Мне кажется, что именно оттуда разливаются то ясные чистые переливы, то невыразимо горькие жалобы одинокого, покинутого всеми существа.

Он еле теплится, этот чистый и нежный, как весенний ручеек, голос. Нет, теперь он не жалуется, он пытается убедить кого-то… Он чист и прозрачен, так искренен, такое наивное доверие слышится в нем, что я понимаю, как он далек от мысли о смертельной опасности, как глубоко верит в добро… «Зачем он им верит? – вскипает во мне тревога… -Зачем?..» И я, спотыкаясь и падая, спешу к нему…

Таинственная морская раковина уже совсем близко. Я выхожу прямо к ее центру. Чьи-то большие сильные ладони подхватывают меня и отрывают от земли… Все звуки обрываются разом… «Ты откуда здесь?» – заросший кудрявыми черными волосами великан сверкает на меня белками огромных глаз. Мне невообразимо страшно, но я дерзко кричу ему прямо в улыбающуюся физиономию: «Где он, которого вы мучаете?!» В ответ раздается всеобщий хохот…

«…Вот ты где! – неожиданно звучит голос отца. – Я обежал все закоулки «Колизея». (Был такой очень популярный летний кинотеатр в Краснодаре. Отец работал там киномехаником.)

Измученная страхами, все еще не понимающая, чего они, эти дядьки в черном, смеются, я не сразу вспомнила, что отец сегодня впервые взял на работу меня и сестру Еву. Папе предстояло «крутить» почти всю ночь три серии нового фильма «Мисс Менд».

А мы с Евой ночевали в деревянной сторожке, где нам заботливо предоставили «кроватки» для сна, связав взятые в клубе «Рабис» (работников искусства) мягкие стулья, чтобы они не разъехались.

Отец осторожно взял меня на руки у дирижера (этот патлатый и страшный человек, так испугавший меня, был руководителем оркестра), который играл перед каждым сеансом классическую музыку.

После тех памятных, почти младенческих впечатлений я никогда больше не слышала этой мелодии. Она, казалось, ушла в небытие. Я искала ее всюду: в звучании скрипки, виолончели, контрабаса… Иногда вдруг будто проглянет светлый далекий мир из-за хаоса чужих мне звуков, и я жду, что вот-вот развернется, расширится, хлынет потоком, щедро, раскованно… Но – нет! Мелодия моего детства не возникала. Что-то неумолимо уводило скрипку в область иных воспоминаний, иных картин и представлений…

И вот теперь эта музыка…

Человек на сцене стал неузнаваем. Казалось, каждая черточка жила на этом лице, освещенная неожиданным светом, который струился из глаз.

Одухотворенное лицо человека, стоявшего перед нами, его выразительные руки говорили с маленькой скрипкой на своем, изумительно богатом языке жестов, а она тотчас же отвечала каскадом волнующих звуков, убеждала и сомневалась, благодарила, обвиняла… Печаль ее была так открыта и понятна, отчаяние так неутешно, редкая радость так несмела, что мне казалось, будто скрипка долго молчала и только теперь, встретив родное по духу существо, разразилась горячим потоком звуков.

Как порой обманчиво первое впечатление от бледной, невыразительной внешности незнакомого нам человека! Но это лишь до тех пор, пока в глазах его засверкает, заискрится его удивительная душа!..