Скорость отупения Над чем мы смеемся сегодня

В эпоху Аркадия Райкина эстрада была умной. Аркадий Райкин как человек, наделенный громадным талантом, был умен – и поневоле, быть может, другие эстрадные артисты, его современники, коллеги и ученики, выходившие с ним на одну сцену, подтягивались к его уровню. В то время эстрадная сатира, как и любой другой вид искусства, решала сверхзадачу (кроме “насмешить”): приоткрыть некую истину нашего бытия, после чего кое-что в жизни становится понятней. Вспомним, друзья, потрясающе точную и уничтожительно смешную райкинскую галерею портретов: бюрократы, дураки, пьяницы, разгильдяи, бездельники, трутни, жулики; Райкин срисовал их из окружавшей нас тогда жизни. Каждый из этих персонажей представал пред нами как живой, легко узнаваемый и даже понимаемый – иногда до горького сочувствия (например, пьяница “в греческом зале”)… Это было высокое, подлинное искусство.

Когда испарились недоброй памяти главлиты, идеологические отделы рай-, гор- и обкомов и ЦК и прочие гнусные надсматривающие учреждения, на эстрадную сцену хлынула так называемая свобода и – странным образом отхлынуло искусство. Эстрада стремительно обмельчала, опошлилась и поглупела. Пала.
О ее падении в условиях свободы слова следует говорить серьезно, докапываться до корней, ибо эстрада, как и литература, кино, театр, живопись, есть полноправный и полнокровный элемент нашей духовной жизни. (Многие авторы эстрадных текстов – кстати, писатели, члены писательских союзов). Артисты эстрады – я говорю о сатириках и юмористах – со сцены и с экрана ТВ обращаются к нам, к нашим сердцам и душам непосредственно, живым словом.
Предлагаю взглянуть: над чем мы смеемся сегодня?
Одна из передач “Шутка за шуткой” – по Первому каналу ТВ. Артист, заикаясь и делая вид, что он запутался в имени Дмитрий Дибров (вышучивал какую-то из его программ), наконец выбрался из нарочитой мешанины звуков “д” и “р” и объявил: “Я – Дмитрий Ребров!” Публика – смеется…
Следующий номер – диалог двух мужиков непонятного назначения: кто они, что они? Один заявляет, что у него была бабушка с фамилией Ну, а у бабушки была внучка с фамилией Ну, они обе держали магазин с названием “Ну и Ну”. Публика – смеется…
Персонаж следующего артиста в монологе о своей неказистой жизни сообщает нам: “Моя мама, беременная мной, шла по своим нуждам, поскользнулась, упала и ударилась головой… моей!.. И я родился на восемь месяцев раньше”. В зале – хохот, друзья мои! Хохот повальный! Этой идиотской шутке мы с вами смеялись самозабвенно!
После рекламы и безвкусной заставки с прыганьем компьютерных лягушек нам показали кривлянье перед микрофоном четырех не то теток, не то мужиков, переодетых зачем-то в теток, которые изображали пение переиначенного на смешной (по их мнению) лад начала “Сказки о царе Салтане”. Пик смешного приходился, разумеется, на “я б для батюшки-царя родила богатыря”. Под эти слова дурацкая четверка с ужимками и подвываниями убежала со сцены. Публика смеялась и аплодировала…
Следующий артист рассказывал какую-то армейскую байку про тупых генералов и умных рядовых. Что-то такое там случилось в гараже, и “меня несет вперед, ветер в харю, волосы назад, морда как у дельфина!”. Мы – дружно смеемся…
Над чем смеемся, господа? Неужто опять – хрестоматийно – над собой? Да ведь мы уже давно перестали быть смешными, вы не заметили разве?
В бесчисленных “Аншлагах” нам вновь и вновь, потеряв всякое чувство меры, прокручивают одни и те же номера, вызывавшие некогда хохот в зале. Например, номер, когда какие-то шутники записали на пленку идиотские вопросы, подсоединились к телефону дежурной аптеки и… Да, согласен, пусть сценка и глупая, но над какими-то смешными моментами в ней можно посмеяться, и даже от души, сидя в зале, на концерте – т.е. один раз! А после концерта, выйдя на свежий воздух, забыть ее – посмеялись, и все: она свое дело сделала, отслужила. Но нет – нам ее раз за разом крутят в “Аншлаге”.
“Аншлаг” критикуют уже всюду и все, а ему нипочем. И манеры пионервожатой Регины Дубовицкой – уже анахронизм (Аркадий Райкин говорил в таких случаях “анахренизм”) времен радиопередачи “С добрым утром”, – и надуманные “экзамены” с плоскими вопросами, и какая-то авоська с шарами – все это, господа, пошлость в ее явном и чистом виде. Понятно, что ведущая и режиссеры программы ищут “оживляж”, т.е. какие-нибудь ходы, которые прибавят интереса – но они ищут там, где этих ходов не может быть уже в принципе: фактура предмета не позволяет, суть неинтересна.
Что служит предметом осмеяния у наших нынешних корифеев эстрады? Все поголовно любят поверхностно хихикать над бандитами, копируя уродскую манеру их речи и растопыривая пальцы. Винокур высмеивает зачем-то психически нездоровых людей (?!), кривляясь не по рангу своего таланта. Дроботенко, артист явно одаренный, выбивающийся из “аншлаговой” массы, пошел по легкому пути непритязательного зубоскальства (вышепоименованная миниатюра о дежурной аптеке – из его репертуара). Большинство “аншлаговых” шуток крутятся возле постельных коллизий “спьяну или сдуру”, импотентов и вообще вокруг “этого”. Любят покружить и около русского матерка.
Страшная мелкота!
Про законы искусства, похоже, забыли. Забыли, что в смехе, как нигде, работает именно портрет, образ, тип. Уроки великого Райкина помнят единицы – умницы Хазанов да Евдокимов. Ибо пьяницы и импотенты Шифрина на образ не тянут, до подлинной сатиры не дорастают; да разве над убогими и несчастными смеяться надо? Петросян избрал свой легкий путь – высмеивает рекламу (она того достойна, конечно, но артисту петросяновского дарования и мастерства этого должно быть мало). Задорнов высмеивает американцев и их “гамбургеры” с помощью придуманных забавных историй, которым якобы был свидетелем или которые случились с ним, но как только догадываешься, что он это придумал, становится как-то неловко за него и скучно – а догадываешься быстро.
На мой взгляд, лучше, сильнее, умнее работают на эстраде женщины – Новикова и Рожкова. Они дают нам именно образ, живописуют трудную (по нашим мужицким винам и недогляду) долю русской нашей и российской женщины – и делают это порой так пронзительно!.. К сожалению, Степаненко – артистка с богатейшими возможностями – до этого уровня не всегда поднимается: ее подводят некачественные тексты с плоскими сальными шуточками опять-таки вокруг “этого”.
Апофеозом всего непонятного и нелепого, что происходит в сатирико-юмористическом секторе шоу-бизнеса, на мой взгляд, является случившееся с Максимом Галкиным. Я не в курсе эстрадной закулисы, да это и неинтересно; но, может быть, знание каких-то закулисных тайн позволило бы понять причину невероятно мощной “раскрутки” этого симпатичного и милого паренька с довольно средними способностями имитатора. Имитировать голоса и манеру речи он умеет – кого-то лучше (Ельцина и Жириновского в его исполнении не отличишь от настоящих), кого-то хуже (Путина не смог одолеть, не получилось), – но при этом бешеная популярность! Всеприсутствие! Ну ведет “миллионера” на ОРТ – ладно (у Диброва, кстати, это лучше получалось); в “Аншлаге” чуть ли не каждый день с одними и теми же номерами – ладно; на “экзамене” у Дубовицкой вытягивает билетики и душещипательно рассказывает, как он в школе учился, – ладно… Но концерты его на праздничной (7 Ноября) неделе на ОРТ и накануне Нового года, которые длились несколько часов! Несколько часов его белозубой улыбки! Его имитаций – и ничего кроме! В первых рядах партера бомонд – аплодирующий, восторженно хохочущий… Ни черта не понимаю. Такое поклонение на моей памяти было только на прощальном вечере Аркадия Райкина. Но там – за дело, а здесь?!
Геннадий Хазанов рассказывал, что Зиновий Гердт в подобной ситуации пошутил однажды: “Мне понравилось, а у кого вкус похуже, те вообще в восторге…”
Мы тупеем со скоростью 100 человек за передачу, заметил Михаил Жванецкий. Другой современник, писатель Владимир Маканин, говорит, что миром правят простые желания. Правы оба. Нынешняя повсеместная ностальгирующая тяга к “старым песням о главном” – наверное, последний импульс, последняя попытка рывка от мира, где правят простые желания. Мира, где пошлая и удручающе глупая попса теснит Бетховена и Моцарта, где “Голубое сало” предпочитают “Анне Карениной”. Упадок эстрады находится в русле этого мощного движения к примитивной и пошлой простоте – примитивной и пошлой, подчеркиваю я, ибо есть простота высшей пробы, простота возвышенного прозрения сути вещей; но до нее надо добираться всем напряжением мысли и души, а мы предпочитаем не думать. Надо быть как все. Проще хохотать над тем, что “ветер дует в харю”. И морда становится как у дельфина.

Игорь Блудилин-АВЕРЬЯН, член Союза писателей России