Сказка – терапия для Гадкого утенка

Несколько лет назад моя знакомая учительница иностранных языков из небольшого райцентра получала вторую профессию – школьный психолог. Учеба на курсах при Кубанском госуниверситете была заочной. Пару раз она приезжала на сессии, не без посторонней помощи написала нечто вроде дипломной работы и вернулась в свою школу вновь испеченным психологом.

Вся эта история меня, мягко говоря, удивила: никакой практики, катастрофический недостаток методической литературы и собственная дочь этого горе-психолога, испытывающая в общении с матерью колоссальные проблемы… Это далеко не единственный пример, когда школьная психологическая служба рождалась именно так. Прошло время – все выросли и повзрослели. И вот уже в стране существует более 500 психологических центров в системе образования, занимающихся диагностикой, коррекцией и профилактикой и объединяющих психологов образовательных учреждений. Не первый год работает такой центр и в Краснодаре. Так что же изменилось в образовательной среде с появлением и становлением этой службы – об этом наш разговор с педагогом-психологом, директором Краснодарского городского центра диагностики, коррекции и психологической помощи детям и подросткам “Детство” Еленой Николаевной Азлецкой:

– Центр возник не на пустом месте: при городском методцентре была небольшая психологическая служба, которая занималась оказанием постоянной методической помощи школьным психологам (сегодня их более 140 в школах города и около 100 в детских садах), да и идея создания некоей школы совершенно нового типа, которая потом переросла в идею о центре, родилась еще в конце 80-х. Правда, из чисто методической работы мы выросли довольно быстро, к тому же в городе была явная необходимость практической психологии. Важно и то, что специалисты центра, помимо базового психологического образования, имеют дополнительную специализацию. Вы ведь знаете, что на Западе для того, чтобы работать психологом…

– …нужно половину жизни проучиться.

– Вот именно. 10-15 лет учебы и не менее 1000 часов личной психотерапии, то есть, чтобы работать с клиентом, надо сначала отработать все свои проблемы. В качестве примера: мне приходится работать с вынужденными эмигрантами из Чечни, а эти дети видели и переживали ужасные картины насилия и рассказывают очень страшные вещи, но, когда речь заходит о маленьких мальчиках (а я мать двоих сыновей), я понимаю, что дальше работать с ними не могу – слишком болезненно реагирую, а значит, эта проблема у меня не отработана. Так вот специалисты “Детства” уже имеют по 600-700 часов личной терапии.

– Но ведь далеко не все школьные психологи имеют даже половину того образования и квалификации, о которой вы говорите. Плохой психолог – это в лучшем случае недоверие со стороны ребенка, в худшем – вред. Я права?

– В этом году мы впервые организовали творческие лаборатории для школьных психологов, то есть консультируем и обучаем тому, чему сами научились на дорогостоящих семинарах. Ведь хорошее психологическое образование – это сотни долларов… Навыков практической работы школьным психологам действительно не хватает – этот вывод мы сделали, проведя зимой окружной конкурс “Психолог года”. Праздник получился прекрасный, длился он три дня. Конкурсанты представляли на сцене процесс консультирования и в стихах, и в песнях, и в сценках. В конкурсе под названием “Удиви зал” один психолог ввела в гипноз членов жюри.

– Как психолог в школе реагирует сегодня на такую ситуацию: восьмиклассница беременна. Сообщить директору, родителям и исключить?

– Когда мне было 14 лет, я стала свидетелем как раз такой ситуации: мою ровесницу исключили из школы с позором, родители тоже отказались понять ее, отец ребенка – в армии. Сейчас, как психолог, я могу оценить возможные последствия – страшнейшая ломка психики и, возможно, даже суицид. К счастью, девочка оказалась сильной, родила ребенка, отдала его в Дом малютки и устроилась туда же работать няней. Первое, в чем нуждается подросток в подобной ситуации, – совет, а сообщать ли директору или родителям – вопрос неоднозначный, это зависит от обстоятельств. А вот оценить эти обстоятельства должен психолог, к которому ребенок обратился за помощью. Если я уверена в том, что смогу справиться с его психологической проблемой и он не опасен для окружающих, то предпочту не ставить никого в известность. Мы затронули сейчас очень важный вопрос профессиональной этики и ответственности и, пожалуй, уважения к личности ребенка. В марте мы проводили деловую игру среди работающих психологов “Этический кодекс психолога”, результатом которой станет как раз такой документ.

– Специалистам “Детства” приходилось работать с маленькими гениями? Они нуждаются в психологической поддержке?

– Еще как нуждаются! В прошлом году во время зимней математической школы мы очень плотно работали с одаренными детьми. У них столько проблем, столько комплексов и страхов, которые мешают им в продвижении и в жизни… Зато наши тренинги с группой старшеклассников имели продолжение по их же собственной инициативе. Мы создали при центре клуб старшеклассников – клуб практической психологии “Развитие”. Среди них есть очень больной мальчик со страшным диагнозом ДЦП, которого они приняли на равных.

Методы работы с детьми очень разные, например сказка-терапия…

– Кстати, какие сказки вы читаете своим детям?

– Сказки по-разному влияют на детскую психику. Например, “Гадкий утенок” написана по всем законам психологии, она лечебная, а вот Карлсон далеко не всегда вызывает позитивные эмоции. А есть и специальные терапевтические сказки, которые психологи часто используют в своей работе.

Юлия РЕКУТА