Скажу как бывший педагог – плохих учеников не бывает. Анна ГАВАЛЬДА

Она родилась в престижном парижском пригороде Булонь-Бийанкур, граничащем с Булонским лесом. После развода родителей с 14 лет жила в пансионе. Потом прилежно училась в Сорбонне, работала кассиршей и официанткой. В 1999-м вышел ее дебютный сборник новелл «Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал», переведенный вскоре на 30 языков. Еще более ошеломляющий успех принесли ей романы «Я ее любил. Я его любила» (2003, экранизирован в 2009) и «Просто вместе» (2004, экранизирован в 2007), которые собрали богатый урожай литературных наград, разошлись тиражом в 5 миллионов экземпляров и принесли автору 32 миллиона евро. Не случайно критики называют эту писательницу «нежным Уэльбеком» и «главной французской сенсацией нулевых». Наш корреспондент побеседовал с Анной во время ее недавнего визита в Москву с целью представить российское издание своего предпоследнего романа «Утешительная партия игры в петанк».

– Мадам Гавальда, изначально вы хотели стать журналисткой. Почему не получилось?

– Я с детства хотела писать, но рассуждала так: либо ты сразу же заявляешь, что являешься писателем, либо ты никогда им не станешь. И у меня не хватило духу, чтобы сделать столь громкое заявление родителям, которые считали литературу делом несерьезным. Я придумала такой компромисс: говорила, что буду журналистом, чтобы таким образом уже сжечь все мосты. И от меня отстали и не пичкали ни точными науками, ни музыкой, ни танцами. Но когда пришло время поступать в вуз и я стала сдавать экзамены, то меня не приняло ни одно учебное заведение. И так мне ничего не оставалось как заняться «ущербным» ремеслом писателя. И очень хорошо, что я не стала журналистом, потому что я люблю приукрашать факты и улучшать ту или иную историю. А такие желания несовместимы с журналистикой, где как раз главное – точно отражать реальность.

– Каким вам запомнился ваш литературный дебют?

– Моя первая книжка вышла в 1999 году тиражом 1999 экземпляров в крошечном издательстве, где работало всего три человека. Это был сборник повестей с длиннющим названием. Я его даже никому не подарила, потому что думала: пусть мама или друзья пойдут и купят его в магазине, чтобы я хоть немножко заработала на этом денег. Единственно, кому я сделала подарок, была моя сестра, которой эта книга и посвящалась.

– Как вы относитесь к тому, что вас сравнивают с Франсуазой Саган? Вы согласны с тем, что пишете чисто женскую прозу?

– О, я далеко не так знаменита, как Франсуаза Саган, но такое сравнение мне, безусловно, лестно услышать. Правда, я пью гораздо меньше виски, и у меня нет коллекционного автомобиля «ягуар».

Женская моя проза или нет? Я стараюсь, чтобы мои тексты адресовались к тому полу, о котором я рассказываю. Если я пишу о мужчине – пускай это будет мужская проза, если о женщине – женская, о ребенке – детская. Ну да, наверное, можно сказать, что моя читательская аудитория женская, но сейчас во Франции сложилась такая тенденция, что и у Бальзака тоже женская аудитория.

– Критики отмечают, что вам особенно удаются мужские образы. И даже любовное письмо, с которым вы в юности победили на престижном во Франции литературном конкурсе, написано от лица мужчины. Для вас это своеобразный способ отстранения?

– Да, я обожаю создавать персонажей-мужчин, которые без ума от женщин. Мне нравится примерять на себя шкуру «сильной половины человечества». Мужчины – очень интересные люди. Но в целом же я пишу о чувствах, а они не связаны с набором хромосом и одинаковы у обоих полов.

– Я слышал, что ваша бабушка-белоэмигрантка была родом из Санкт-Петербурга. Славянская кровь как-то о себе дает знать?

– Ваши информаторы напутали. Моя бабушка еще достаточно молодая, и мы с ней часто перезваниваемся, чтобы посекретничать. Уроженкой Петербурга была моя прабабушка, представляющая линию моих предков по фамилии Фульда. Славянскую кровь я в своих жилах ощущаю. Еще в детстве все замечали, что у меня высокие славянские скулы, и спрашивали: не с Востока ли случайно мои предки. Да, наверное, я часто отношусь к каким-то жизненным ситуациям с чисто славянским фатализмом. Пусть все вокруг рушится, но я буду оставаться невозмутимой.

– В вашем последнем романе «Утешительная партия игры в петанк» главный герой 46-летний Шарль Баланда возвращается в Париж из командировки по России. И у него о нашей стране сложилось негативное впечатление. В этом отразились ваши личные ощущения или это настроение, общепринятое в Европе?

– Не то и не другое. Я бывала в Москве и Санкт-Петербурге. Разве после этого можно сказать что-либо плохое о России? Просто мой герой – архитектор. Он видит все несколько иначе, чем остальные люди. К тому же в Москве он получил страшное известие о смерти некогда любимой женщины. Ему бы и Венеция показалась не самым лучшим городом на свете. Он бы увидел в ней грязь, голубей, гадящих на головы людям, толпы крикливых туристов и тому подобные неприятные вещи. Когда ты в плохом настроении, все вокруг кажется ужасным.

– Какие новые творческие задачи вы для себя решали в «Утешительной партии»?

– Главное в романе, как всегда у меня, история любви. Но в отличие от классических книг на эту тему, ее персонажам за 50. Поэтому они уже не бросаются в любовный омут со всей страстью, как это происходит у 20-летних, а даже боятся своих чувств. Ведь в таком серьезном возрасте жизнь уже устоялась и боязно что-то менять.

Предыстория такая: подросток Шарль закрутил когда-то тайный любовный роман со зрелой женщиной, матерью одноклассника. Ему это представлялось увлекательным приключением. Но когда он подрос, то такой мезальянс уже выглядел странно. Они расстались. Прошло лет тридцать. У Шарля уже была другая семья, успешная карьера, свой круг друзей. И вот однажды он узнает, что возлюбленная его юности умерла. К удивлению окружающих, смерть этой, казалось бы, совершенно посторонней особы повергает героя в глубокую депрессию. Но главное в этой истории то, что позабытая, фантомная любовь к одной женщине, уже ушедшей из жизни, приводит его к тому, что он влюбляется в другую женщину. Так часто бывает, что только спустя годы ты начинаешь по-настоящему понимать, почему в юности совершил те или иные поступки.

– Объясните, пожалуйста, метафоричность в названии книги. Все-таки петанк в России распространен не так повсеместно, как шахматы или карты.

– В оригинале название звучит «La Consolante», то есть «Утешение». Но слово «consolante» также означает завершающую партию игры, не обязательно в петанк. Игра эта ведется уже не на деньги, а на интерес: ради удовольствия или утешения после проигрыша. Поэтому перевод в данном случае практически буквальный. Это именно то значение, которое я вкладывала в название книги. И это то, чего я желаю своим персонажам: чтобы они жили не ради победы или каких-то свершений, а просто ради самой жизни. Я много путешествую и давно заметила, что комфортно себя чувствуют только те, кто живет с улыбкой, весело и не казнит себя за промахи прежних лет.

– Книгу предваряет посвящение: «Пусть это эгоизм и иллюзия с моей стороны, но эта книга, Шарль, для вас». Оно адресовано реальному человеку или персонажу романа?

– Персонажу, конечно. Это свидетельствует о том, что иногда писательство способно довести до шизофрении. Я сочиняла эту книгу по ночам, когда дети спали, и настолько сроднилась с Шарлем, что не смогла не посвятить ему книгу. Когда я дописывала последние страницы, то уже была готова отправиться в психиатрическую лечебницу, чтобы подлатать расшатавшиеся нервишки. К счастью, все обошлось и без медицинского вмешательства.

– Одно время вы работали в колледже, преподавая французский язык подросткам. Сейчас учителя часто жалуются, что дети не слушаются, ругаются матом, не проявляют интереса к учебе. А как было у вас?

– Я бы не доверяла тем педагогам, которые считают, что им достались плохие ученики. Учитель должен верить в тех детей, которые ему доверены. Да, возможно, нынешние ребята по сравнению с предыдущим поколением лишены важного посыла, а именно тяги к знаниям. Но это как раз самое главное в профессии учителя – уметь заряжать своих подопечных энтузиазмом такого рода. Скажу без ложной скромности: мне это удавалось. Мои ученики много читали и были любознательными. В педагогике можно достичь любых целей. Было бы только желание.

– А как ваши дети относятся к творчеству мамы?

– Я не очень люблю говорить о себе и о своих книжках с детьми. И уж тем более ничего из своих текстов им не навязываю. Я обычно расспрашиваю детей о том, что произошло с ними за день, какие проблемы их волнуют. Мне это безумно интересно.

– Какими фильмами, музыкой, телепередачами или книгами вы вдохновляетесь?

– Меня можно назвать синефилом. Я живу в парижском пригороде, где меня окружает чудная природа. Но чем хорош Париж так это тем, что там много кинотеатров. Примерно триста залов, среди которых есть такие, в которых показывают старые фильмы. Я люблю черно-белое кино. Особенно старые итальянские и французские комедии. А вот с музыкой как раз все наоборот – я ее не слушаю. Мне кажется, что она привносит слишком много шума, который действует на нервы. Насчет телевидения я вас разочарую – у меня, слава богу, никогда не было телевизора. Я просто не выношу все эти шоу для домохозяек и бесконечные слезливые сериалы, переливающие из пустого в порожнее. В этом смысле я не телевизионный человек.

Что касается книг, то из французов это прежде всего Ги де Мопассан. Ну и, конечно, как и на всех писателей мира, на меня оказала сильное влияние великая русская литература. После Толстого и Достоевского мы либо навсегда отказываемся от сочинительства, либо пишем, но без особых иллюзий, что сможем сказать что-либо более важное, чем было раскрыто у этих гениев.

– Вы читаете критические статьи о себе?

– Нет. Давно перестала это делать. Настоящую критику я черпаю не в статьях, а в письмах читателей, которые купили мою книжку, прочитали ее где-нибудь в метро или дома, обдумали, пережили и перечувствовали все вместе с моими героями. Вот такие письма я изучаю внимательно. Это не значит, что я отрицаю необходимость критики как профессии. Я читаю много литературных рецензий, но не на свои романы, а на книги коллег по цеху. В этом, если хотите, проявляется русская черта в моем характере.

– Вы настолько популярны в России, что по вашим книгам учат французский язык. Что, вам кажется, вы даете своими книгами молодежи?

– Я ничего не хочу давать. Если писатель хочет донести какое-то послание, то я не считаю его хорошим писателем. Пусть пишет статьи или выступает по ТВ. Когда я пишу, то думаю только о том, чтобы читатель захотел перевернуть страницу и узнать, что же там будет дальше. Вот, собственно, и все. Я пытаюсь создавать персонажей, похожих на живых людей, за которыми было бы интересно наблюдать и проследить, как сложится их жизнь в будущем.

– В прошлый ваш приезд в Москву вы признались, что вас потрясло посещение мавзолея Ленина. Вы даже заявили, что напишете на эту тему.

– Думаю сделать это в ближайших книгах. В мавзолее Ленина больше всего меня поразили те парни, которые его сторожили. Мой старший сын сейчас примерно в таком же возрасте. У них был серьезный вид, а на головах стильные фуражки. Про Ленина написано много всякого, а вот про этих замечательных юношей – ничего. Надо бы эту несправедливость устранить.