Система Овчинникова. После тридцатилетнего перерыва директор легендарной математической школы вновь вернулся в свой кабинет

В педагогической жизни Москвы произошло мало кем замеченное, но уникальное событие: после более чем 30-летнего перерыва в свой кабинет вернулся директор прежде легендарной 2-й математической школы Владимир Федорович Овчинников. Из этого кабинета он был со скандалом выдворен в 1971 году, вслед за ним ушли все завучи и лучшие учителя школы. Ту школу нынче называют «оазисом», «незаурядным явлением культурной жизни шестидесятых годов», сопоставимым в известной мере лишь с Царскосельским лицеем ХIХ века. Недавно вышла книга воспоминаний учеников и педагогов 2-й школы тех лет «Записки о второй школе». Начальник окружного управления образования Михаил Юрьевич Тихонов позвонил Овчинникову: «Всю ночь читал вашу книгу, не мог оторваться. Подготовьте, пожалуйста, 150 экземпляров для каждой школы округа». Значит, система, созданная Овчинниковым и его соратниками, актуальна и сегодня.

Школу окружает густой парк огромных деревьев – когда-то они были посажены первыми учениками. Пятиэтажное здание уже 45 лет стоит без капитального ремонта – он намечен лишь на следующий год. В кабинете директора меня встречает суховатый, подтянутый Овчинников.

– Владимир Федорович, тот уникальный педагогический опыт, который описан в вышедшей книге, сложился стихийно или был результатом вашей стратегии?

– И то, и другое. Конечно, изначально был замысел дать ребятам максимально широкое, всестороннее образование с гуманитарной доминантой. А потом началась хрущевская реформа школы, вводилось производственное обучение. Новшество было бессмысленным и неподготовленным: предприятия не принимали ребят, в школах организовать производство было невозможно. В итоге старшеклассники занимались переводом материала: изготовляли никому не нужные детские ведерки, лопаточки… И тогда я решил найти для ребят более серьезное занятие.

Над школой шефствовал Институт точной механики и вычислительной техники АН СССР, у них был хозрасчетный цех по изготовлению деталей для ЭВМ, тогда они были гигантские, занимали огромный зал. По договоренности с институтом в школе был организован монтажный цех, в котором ребята изготовляли детали для этих машин. Дело было поставлено серьезно. Как-то школу посетил Эдвард Кеннеди и высказал идею заключить договор на поставку в Америку ребячьей продукции. Параллельно было решено организовать два класса программистов.

Из воспоминаний выпускника школы Александра Крауза:

«Интеллигенция Москвы ухватилась за возможность дать детям профессию не «пекаря широкого профиля» или «штукатура-бетонщика», а близкую к самым востребованным в то время направлениям развития научно-технического прогресса. Школа столкнулась с бешеным наплывом желающих».

Возник конкурс. Для отбора по уровню знания математики и физики требовались специалисты, так возник альянс с механико-математическим факультетом МГУ, студенты которого стали принимать вступительные экзамены в школу. А в 1964 году Овчинников пригласил профессора-математика Е.Б.Дынкина преподавать в школе спецматематику. Дынкин привел с собой своих учеников – аспирантов и старшекурсников.

А когда производственное обучение отменили, школа сохранила углубленное изучение математики и физики. К тому времени здесь остались только старшие классы.

Овчинникову удалось подобрать и очень сильный состав преподавателей гуманитарных дисциплин. Известный литератор, будущий правозащитник, издатель диссидентского издания «Хроника текущих событий» Анатолий Александрович Якобсон преподавал литературу и историю, а на его лекции в переполненный актовый зал ребята вели родителей, соседей, знакомых. Завуч школы, учитель литературы Герман Наумович Фейн был признанным специалистом по Л.Н.Толстому, вел факультатив «История эстетических учений». Факультативы вели также критик, писатель и публицист В.И.Каменов, пушкинист В.С.Непомнящий. Географию преподавал знаменитый А.Ф.Макеев – бывший политзаключенный, участник Кенгирского восстания 1954 года, описывая которое в романе «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын ссылается на воспоминания Макеева. На работу его никуда не брали, Овчинников принял его на свой страх и риск.

– Владимир Федорович, как вы отыскивали столь блестящих специалистов?

– Многие сами нас находили, им было просто интересно здесь работать. Наши ребята, математики и физики, проявляли стойкий и глубокий интерес к литературе, истории. Любили учиться думать, размышлять.

– А атмосфера свободомыслия, честности, искренности на уроках, которую все выпускники вспоминают, рождалась оттого, что педагоги были сильными предметниками?

– Просто это был такой тип личности. Они потому и выбирали нашу школу, что здесь была возможность говорить то, что думаешь, приучать ребят к этой позиции. Они работали, как говорится, за идею.

– Вы взяли на работу Якобсона, Макеева, приняли в школу Сашу Даниэля, которого после политической расправы над его отцом Юрием Даниэлем не брали ни в одну школу города… Вы думали о последствиях?

– Я понимал, что рискую. Мой однокашник по пединституту, работавший методистом в институте усовершенствования учителей, каждый раз, когда приходил в школу, стучал в дверь кабинета и неизменно спрашивал: «Ты еще тут?» А наш блестящий физик часто повторял, что сидит на чемоданах. Так что всем было понятно, что долго так продолжаться не может, но я считал, что иначе поступать не могу.

Эта позиция еще раньше стоила Овчинникову карьеры. После института он работал в обкоме ВЛКСМ в Калуге, где познакомился с дочерью политических ссыльных, и у них начался роман. Когда его перевели в центральный аппарат ЦК ВЛКСМ, то Шелепин потребовал немедленно прекратить всяческие связи с дочерью «врагов народа». Владимир Федорович отказался и, более того, женился на девушке (Ирина Овчинникова – известный журналист, долгие годы работавшая в «Известиях»). Политическая карьера была закончена.

– В чем проявлялось давление органов власти на школу?

– За школой очень внимательно наблюдали. Это и бесконечные комиссии, и вызовы в райком. Когда я принял Сашу Даниэля, меня вызвал первый секретарь райкома партии и спросил: «Как он оказался в вашей школе?» Я ответил, что просто сдал вступительный экзамен, что ведет себя подчеркнуто корректно. Тот поморщился, а после этого разговора продолжал за Сашей следить. Когда был выпускной экзамен по литературе, первый секретарь меня снова вызвал, стал расспрашивать, о чем Саша писал. Я пояснил, что тот взял чисто литературную тему, политики не касался, после чего секретарь тут же стал по вертушке кому-то звонить с докладом.

Не могу сказать, почему так долго не расправлялись со школой, – ходили слухи, что у меня наверху есть «рука».

Никакой «руки» у Овчинникова не было, а было спокойное бесстрашие и желание устроить жизнь в школе, как он говорит, «по-человечески».

Именно в школе ребята знакомились с «самиздатом», прямо на уроке составляли поздравительную телеграмму к юбилею Солженицына как раз в разгар его травли в печати. В школе выступали Булат Окуджава, молодой Владимир Высоцкий, Наум Коржавин, Давид Самойлов, ребята пересмотрели весь репертуар Театра на Таганке. Особой гордостью школы был собственный театр ЛТК (литературно-театральный коллектив), за девять лет поставивший 13 спектаклей, давший 46 представлений (в том числе выездных). На его премьерах присутствовали А.Н.Арбузов, Назым Хикмет. Своеобразным клубом для второклассников стал юношеский читальный зал Ленинской библиотеки, где они собирались почти каждый день, ухитряясь проникнуть даже в отдел редких книг и рукописей. Делом чести считалось не только прочесть только что вышедшую книгу, посмотреть спектакль или фильм, но главное – иметь о них свое суждение.

– …Как происходил разгон школы?

– Вполне традиционно. В 1971 году была создана большая комиссия по проверке школы, она работала не меньше месяца. Потом состоялось бюро райкома партии, решение было написано заранее – что-то насчет «глубоких идейных ошибок» и прочие банальности. Ко всему прочему, зачитывался список преподавателей с одиозными фамилиями, подчеркивая национальный состав педколлектива. Уже потом я узнал, что дело было под контролем горкома партии, лично Гришина. Кроме моего увольнения, голосовался вопрос об исключении из партии. Были уволены также несколько преподавателей. Школа стала рассыпаться. Хотя учителя, ребята пытались бороться. Однажды утром на фронтоне появились написанные краской слова: «Это школа ваша? Это школа наша!» Потом пожарная команда с лестницей все это замазывала. В другой раз ученики ночью украли эмблему школы. Но, конечно, эти ребячьи акции не могли остановить распад. Учителям создавали такие условия, чтоб они из школы уходили. Система рухнула, хотя само учреждение продолжало существовать. Сейчас оно называется лицей «Вторая школа».

– Вернувшись сюда не так давно, в чем вы видите суть изменений?

– Во-первых, дети стали другими. Прагматичнее, практичнее, без прежних гуманитарных интересов. Во-вторых, остро не хватает тех блестящих учителей – многие вовсе уехали из страны. Не стало того свободного гуманитарного духа.

– Как же вы приняли решение вернуться на прежнее место? Ведь работа у вас была – заочная многопредметная школа при МГУ.

– Так случилось, что во 2-й школе хронически не клеилась административная работа. Сложилось очень острое противостояние части педагогов с прежним директором. Школу надо было просто спасать. Вот я и принял такое легкомысленное решение: помочь школе выйти из кризиса. Конечно, нельзя дважды войти в одну реку. В прежние времена ребят нельзя было выгнать из школы – они разбредались на факультативы, на лекции, на репетиции театра. Сейчас если и идут после уроков занятия, то лишь по физике, математике. Конечно, ту атмосферу возродить невозможно. Как невозможно найти и таких ярких педагогов, которые были в те годы, – безусловно, и нынче не меньше блестящих гуманитариев, но теперь много гуманитарных лицеев, гимназий, в которых и платят больше, чем у нас.

– А если сравнивать отношения с наробразом?

– И в прежние годы в органах управления были люди, относившиеся к нам с уважением. Но в целом проявлялось негативное отношение к «элитарным» школам, к отобранным детям. Сейчас отношение вполне доброжелательное, мне много помогают, в том числе городские власти. Собственно, это была идея Кезиной – помочь мне вернуться в школу.

– А что-нибудь все же удается возродить из прежнего опыта?

– Начинаем возрождать прежние успешные формы работы, когда преподавание математики и физики устроено так: элементарный программный курс ведут учителя, а спецматематику и спецфизику, которые выходят за рамки программы, ведут преподаватели университета. Это курсы лекций и семинарские занятия, их помогают вести студенты и аспиранты.

Школа с прошлого года стала базовой школой МГУ. Есть и сейчас сильные преподаватели. Например, нескольких из них один крупный банкир недавно хотел переманить в частную школу, где учатся его дети, проблем с зарплатой там нет. Ни один не согласился: дети там равнодушны к занятиям, богатые родители их туда определили в целях безопасности.

Из сегодняшних плюсов школы могу назвать очень сильную психологическую службу. А также то, что в классах сохранилась доброжелательная, теплая атмосфера. Пришла интересная учительская молодежь. Обстановка меняется. И уже после уроков ребята остаются, вьются вокруг учителей. Конкурс по-прежнему к нам немалый – 5 человек на место.

Что ж, пожелаем новой жизни и возрождения этой школе и ее директору.