Симптом растерянности. Лучше рисовать, чем прыгать с крыш

Илья ВИКТОРОВ – профессиональный литератор, куратор выставки «Граффомания», которая прошла в прошлом году в Музее архитектуры имени А.В. Щусева. В 2002 году он занялся фотографированием московских граффити. «Поскольку я человек пишущий, зануда и педант, – рассказывает Илья Викторов, – решил поэтому разобраться, поняв, что это интересная тема. Снимать начал для будущих статей и потихонечку увлекся. На сегодняшний момент у меня около тысячи снимков московских граффити. Занялся этим не ради честолюбия и не ради пропаганды тех, кто занимается граффити. Моя цель – собрать достаточный материал прикладного характера, чтобы писать и размышлять о граффити, этом своеобразном социо-культурном молодежном явлении».

– Граффити как явление существует в мире с 1960-х годов. Оно появилось на волне движения хиппи и панк-культуры в крупных городах США и Европы и носило явный протестный характер. Это был вызов обществу родителей, его нормам, заданности мышления. Когда явление граффити проникло на российскую почву, оно претерпело изменения.

– Какие? Когда и почему российские подростки стали приобщаться к граффити?

– На вопрос «Когда?» есть два ответа. Один простой, другой сложный. Простой – на волне перестройки, когда открылись идеологические шлюзы. Но при этом граффити в России существовало всегда, и до революции, и после. Дело здесь в том, что понимать под граффити. По сути, и в самом общем смысле это надписи на стенах, даже на сосудах. Попадаются греческие и этрусские вазы, кубки с граффити. Когда-то писали и на деревьях, выцарапывая всякие признания. Другое дело: почему мы можем говорить, что именно 15 – 20 лет назад у нас появилось граффити в его современном виде, каким оно похоже на западные образцы. В чем это заключается? Пришла совсем другая техника рисования, баллончиками с краской. И пришла она недавно, когда Россия стала самостоятельной страной, в обществе начался поиск себя, самоидентификации, самости… Я полагаю, что сейчас можно констатировать: за последние годы существование граффити в России укоренилось, сменилось несколько поколений тех, кто рисует граффити (разница между поколениями – один, два, три года), в группах подростков это передается от одного к другому, и вот сейчас наступил такой момент, по-моему, когда здесь происходит выработка собственного языка.

– Словом, существование российского граффити как явления молодежной субкультуры – неоспоримый факт. Но насколько оно прочно?

– Мы с сыном пошли на одну из серий «Матрицы». Там показан коридор, герои идут, открывают дверь, выходят на улицу, а там – граффити. Идея такова: это неискоренимо, всегда будут существовать некие маргинальные группы, которые хотят как-то себя обозначить. Не столь давно, как мне известно, правительство Москвы проводило конкурс, связанный с рисованием граффити. Нашли тех, кто рисует, дали им стену. Конечно, они порисуют, но в то же время больше они будут рисовать там, где им хочется, а не там, где разрешают. Это тот случай, когда кошка гуляет сама по себе. В самом существовании тех, кто рисует граффити, присутствует момент «стеба», выхода за какие-то рамки и нормы. Приручить их нельзя.

Граффити в определенном смысле психосоциальная болезнь, связанная с определенным возрастом, ею надо просто переболеть. Вопрос – как? На открытии моей выставки выступал профессор Александр Полеев. Более тридцати лет назад он создавал психологическую службу «Телефон доверия». Он сказал: «Лучше пусть рисуют граффити, чем прыгают с крыш». Он ученый, я не могу с ним спорить. Но я думаю, что действительно тот, кто рисует граффити, находит некий психологический выход для себя. С другой стороны, у меня есть несколько снимков граффити, которые нарисованы людьми в явно измененном состоянии. Мы как-то с женой шли по площади Маяковского, и она показала: на уровне третьего этажа написано огромное слово «Зачем?». Существуют разные группировки, одни пишут слово «Все», другие «Зачем». Я думаю, что такое экстремальное рисование – в определенном смысле и своеобразная инициация. Есть, допустим, некая референтная группа, то есть такая, в которой молодому человеку приятно, комфортно находиться, проводить время и в которую надо влиться парню-новичку (рисуют в основном парни, девушки – крайне редко). Я предполагаю (не уверен на сто процентов), что вхождение в эту группу связано и с граффити. Это приключение, это адреналин, это риск, потому что делается ночью, когда все спят, а они вышли с баллончиками, нарисовали, ушли, никто ничего не знает. В то же время это и определенная игра. Они недоиграли, еще не стали взрослыми, хочется немного играть, но в машинки уже сложно, а это игра серьезная. Но, в общем и целом, это повторение того, что было у хиппи, только в другой среде, при другом менталитете. У нас граффити явно чужеродно.

Я провел маленькое исследование и заметил: обычно пишут на тех сторонах жилых строений, которые выходят или на проезжую часть, или на пешеходную. Чтобы побольше людей увидело. Цель – обратить на себя внимание. Что за этим стоит? Предупреждение, агрессия: «Мы есть, мы рядом, но вы нас не видите!..» Или это просто какая-то попытка обратиться к городу и миру? Или то и другое вместе.

Тем не менее граффити – это анонимное обращение в пустоту. Они подписываются значками, кличками. Это делается для узкого круга, для своих. Это явление может быть определено как экстремальное народное творчество, которое, наконец, просто портит город.

Есть два направления в граффити: бомбинг и райт (райтинг). Цель первого – «убить» как можно больше городского пространства: заборов, стен, домов, машин. Как можно больше оставить следов своего присутствия в этом месте, в этом городе, микрорайоне. Райтинг – это элита, профессиональные граффити. Люди этим реально живут, зарабатывают, и неплохо, это их профессиональная деятельность, но это единицы, которые друг друга знают. И есть масса молодых людей, которые просто рисуют для удовольствия, им приятно так проводить время, так выражать себя, так жить.

– Все, что вы рассказали, подводит вот к каким размышлениям. Надо выстроить четко продуманную, отлаженную систему молодежного досуга…

– Есть еще один важный социальный момент. Мне кажется, что само появление граффити связано с тем, что у нас до сих пор не выработана государственная идеология, не совсем четко и ясно определено, что такое патриотизм, гордость за страну, радость, что ты живешь в этом городе. И поэтому пустоты заполняются чем-то другим, тем, что интересно, остро, неожиданно. В том, что сейчас молодые ребята рисуют граффити, есть некая внутренняя тяга к какому-то западному стандарту, попытка через это «выскочить в Запад». Нет у тебя загранпаспорта и возможности выехать, но ты нарисовал, и ты как бы там был. Выйти туда через английский язык, через манеру письма, рисунка. Произошла жесточайшая дифференциация в обществе, и, мне кажется, те, кто рисуют граффити, пытаются преодолеть это свое отщепенство. Досуговыми центрами здесь не поможешь, как не поможешь выделением стен для рисования. Надо вырабатывать государственную идеологию. В свое время как бы узко школьникам ни преподносили предметы, связанные с мировой культурой, это имело четкую программу. Сейчас все в свободном полете, который обернулся пролетом. Обращение к граффити – попытка подростка избавиться от своей растерянности. Взрослым не до них. Это проблема и учительства тоже. Школа, по-моему, начинает тяготеть к западному образцу: вы пришли, вот вам знания, получили – до свидания. Как вы будете этими знаниями пользоваться – ваша проблема, а я отработал, дал урок, ушел. Наверное, надо отлаживать систему дополнительного образования. Подросткам хочется быть вместе, и это нормально. Нужно найти такую форму их сосуществования друг с другом, чтобы им было интересно и чтобы это было нормально для общества.