На чтение: ≈ 8 мин.26 мая 2005 года на заседании Правительства РФ министр образования и науки Андрей Фурсенко планировал представить план реформирования науки (см. «УГ» № 21 от 24 мая 2005 года). Заседание не состоялось, так как перед Белым домом министр заехал в РАН на Общее собрание, где ученые оказали ему не совсем теплый прием.
Среднестатистический академик Российской академии наук перешагнул семидесятилетний рубеж, а член-корреспондент к этой славной цифре приближается. Говорят, что это возраст мудрости, понимания и философского осмысления того, что в жизни представляет истинную ценность. И вот к этим мудрецам министр образования и науки Андрей Фурсенко пришел со своими планами модернизации науки в надежде, что они поймут: так, как живет наука сегодня, жить больше нельзя. «Положение, сложившееся в нашей науке, – сказал на Общем собрании РАН министр, – не может устроить никого, наука должна стать принципиально другой, гораздо более мощной, более конкурентоспособной, более обеспеченной». Для этого Фурсенко предлагает из 58 государственных научных центров сделать 5-7 крупных национальных лабораторий, а остальные акционировать, чтобы они могли свободно конкурировать с государственными. Мудрецы-академики предложений министра не одобрили, хотя в его выступлении весьма заманчиво прозвучало предложение повысить зарплату научным сотрудникам до тысячи долларов. Ученые кричали, топали ногами, свистели, разве что яйцами в министра не кидали. А могли бы, наверное, решиться и на это – общая настроенность на скандал преобладала. И не случайно -на заседаниях отделений РАН, которые предваряли Общее собрание, академики договорились противостоять реформам, и многие эту договоренность выполняли такими, можно сказать, не совсем пристойными для интеллигентных людей способами. В толпе легче бунтовать, когда конкретно тебя не видно, когда твои слова сливаются в общий гул. Выйти на трибуну и высказать аргументы «против» решается не каждый. Вот и на этот раз общее негодование ни во что конкретное не вылилось, хотя поначалу все хором требовали отставки министра, письма к Президенту РФ с требованием не допустить приватизации российской науки.
Призрак приватизации витал в зале всякий раз, когда это коварное слово слетало с чьих-то академических уст. Об этом говорил вице-президент РАН Геннадий Месяц, имея в виду предстоящее изменение организационно-правовых форм, которые, вполне вероятно, лишат ученых земель и зданий. У академии и в самом деле довольно лакомые участки в центре Москвы и отличные здания вдоль Ленинского проспекта. Помещения сдают в аренду и получают неплохой доход. Только вот не об этих заработках, пусть и очень высоких, говорил министр, а совсем о других – о заработках на научно-прикладной стезе. И вот тут надо было бы разобраться в происходящем.
О том, что наука не продается, можно не говорить: в начале перестройки и в последующие годы еще как продавалась. Один академик, помнится, рассказывал, как китайцы приезжали и чуть ли не в авоськах увозили купленные за копейки новехонькие разработки российских ученых. Спрашивается: что они увозили, фундаментальные работы или результаты прикладных разработок? Разумеется, брали то, что имеет практическую ценность. Такого у нас пруд пруди, вот только никак не найдутся менеджеры, которые бы эти разработки могли внедрить с пользой для самой науки. Философия у нас другая, вот и говорят ученые министру: «Не замай!» Их не очень заботит, что государственные деньги, вкладываемые в науку, не приносят никакой видимой отдачи.
А должна ли она быть, отдача от науки, ведь наука, как говорят академики, – категория не рыночная, подразумевая фундаментальную, а отнюдь не прикладную, отраслевую науку. Наверное, это так, вот только как быть, скажем, с вузовской наукой, которая, заключая хоздоговора, не только помогала самим вузам оснастить лаборатории новейшей техникой, строить новые здания, доплачивать к зарплатам солидные суммы, но и развивать промышленность, двигать вперед научно-технический прогресс, укреплять экономику. Делать все то, в чем сегодня у государсва особая нужда. Цепочка была простой: фундаментальные исследования в вузовских лабораториях использовались для прикладных исследований и разработок. По сути дела, это зачатки того инновационного пояса, который должен быть вокруг каждого научного центра, ведущего фундаментальные исследования.
Министр постоянно ведет речь о создании инфраструктуры, менеждмента и маркетинга, о превращении научных разработок в выгодный товар. Наверное, воспринять такие предложения высоким академическим мудрецам сложно, потому как они ими не выстраданы. Реформы предлагаются министром и его командой, а люди не понимают, зачем они нужны. В то же время их собственные идеи реформаторами во внимание не принимаются. Министерство работает в условиях информационной блокады. Трудно назвать широкой информационной работой единичные выступления Андрея Фурсенко, даже если эти выступления проходят в крупных залах. Этого явно недостаточно, уж очень велико в России образовательно-научное сообщество, а ему мало что-то рассказать. Для успеха дела его еще надо сделать своим союзником, единомышленником, установить обратную связь. Вот с этим у министерства явные проблемы.
На второй день работы, когда министр уже отсутствовал, а академики устали бунтовать, Общее собрание спокойно одобрило документ о модернизации государственного сектора науки с условием его дальнейшей доработки, а также выразило пожелание деликатнее отнестись к судьбе отраслевой науки, где намечены грандиозные преобразования в духе рыночных реформ. Как говорил один литературный герой: «Шумим, братцы, шумим», а вот для чего, похоже, не всегда понимаем.
Выбор читателей
Комментарии