«Шкрабья пекарня». А вы читали?

Книга Александра Киселева «Кафедра» по-своему уникальна. Изданы истории университетов, факультетов, здесь же речь идет об истории кафедры, этом «начале начал высшего образования». О сообществе ученых на историческом факультете МГПИ, прежде всего старшем поколении. Их cудьбах, трудах и идеях.

Открывает книгу рассказ о Дмитрии Сергеевиче Бабурине, одном из основателей советской исторической науки. Родившийся в начале века, Бабурин был самородком: не имел высшего образования, сам подготовился к аспирантуре и заявил о себе как об одаренном исследователе. Защита его кандидатской диссертации стала крупным событием в 1939 году, в стенограмме защиты сказано, что «наконец в плоть и кровь облекается глубочайшее по своему смыслу понятие «историк-архивист». В годы войны он все силы вкладывал в спасение архивов, по его инициативе были созданы два крупных архива: Государственный архив Российской Федерации в Томске и Государственный архив Великой Отечественной войны. Будучи директором Московского историко-архивного института, а затем деканом исторического факультета пединститута, а после завкафедрой, он не боялся поддерживать опальных ученых: сына священника Введенского, сына репрессивного командарма Якира, профессора Бочкарева, который до революции состоял в партии кадетов.

А ведь, как пишет автор, «историческая наука относилась к разряду идеологических дисциплин, идеологическими считались и истфаки, на которые помимо обычного конкурса осуществлялся и социальный отбор…» Но и тогда Бабурин ставил в своем спецкурсе по истории советской государственности острейшие проблемы: огосударствление партии, проникновение в нее карьеристов, возрождение чиновничества как особого социального слоя… Киселев, который был в 70-е годы студентом, вспоминает, как Бабурин советовал ему уметь видеть в Ленине не только «удивительный дар политика и мыслителя, но и его ошибки…» «Дмитрий Сергеевич внимательно посмотрел на меня и сказал, что Ленин просчитался в возможностях и способностях пролетариата создать собственное государство, т.е. государство диктатуры пролетариата. Мысль для тех времен просто чудовищно крамольная. От осанны в адрес Ленина, продолжил он, следует перейти к уяснению трагедии этого человека».

Бабурин вообще скептически относился к понятию прогресса, замечая, «что прогрессирующим бывает и паралич». Сознавал, что живем в деградирующем обществе, и бился за то, чтобы здоровыми были его детища – кафедра и факультет.

Доверяя ученикам, давал им читать из своей библиотеки произведения Деникина, Суханова, Шляпникова, Троцкого… Буквально обязывал следить за новинками литературы. Киселев вспоминает поездки с Бабуриным в Троице-Сергиеву лавру, его восхищение церковной службой. В его лице автор воздает должное историкам старшего поколения, которых нынче принято обличать – всех без разбора – в искажении истины. На самом же деле «старики» на кафедре являли собой дореволюционную культуру с ее высоким академизмом, особым стилем отношений (Бабурин, к примеру, называл студенток сударынями, а студентов – милостивыми государями). Перечисляя этих профессоров, Киселев признает: «Со «стариками» на кафедре жилось уютно… Благодаря их присутствию споры никогда не опускались с академической высоты до земных дрязг. Они чувствовали какую-то глубокую ответственность за достоинство педагога высшей школы… У них и внешний вид был безукоризненный: всегда по сезону костюм с белой сорочкой и галстуком».

Стоит ли говорить, как важен этот личностный аспект именно в пединституте. Он проявился и в том, что многие ученые кафедры избрали своей специализацией жанр биографий исторических деятелей – в серии ЖЗЛ ими были изданы книги о Петре I, Екатерине II, Татищеве, Иване Грозном…

Одного из них, Бурджалова, Киселев так и называет – «мятежный ученый» за его крамольные мысли в оценке событий 1917 года и бурные дискуссии в связи с этим на кафедре. Вообще, судя по книге, ученым кафедры удавалось в условиях жесткой политизации их науки сохранять взвешенный и сдержанный подход в оценке российских революций, уходя от традиционной апологетики, как и в целом критически оценивать марксизм – в частности, в работах профессора Кузьмина, еще в студенчестве увлекавшегося философией, читавшего запрещенного тогда Ницше.

И это при том, что состав ученых был далеко не однороден по своим идейным воззрениям. «Были здесь свои славянофилы и западники, норманнисты и антинорманнисты, апологеты Петра I и те, кто критически относился к его реформам, государственники и народники и т.д.». Но тем не менее эти противоположные точки зрения не приводили к личным антипатиям во многом благодаря руководству кафедры – профессор Тюкавкин сменил на этом посту Бабурина.

К достоинствам книги относится то, что, описывая личности ученых, автор непременно упоминает их родителей и учителей, определивших их выбор науки и отношение к ней. В создании яркого образа педагога высшей школы значимы становятся и манера читать лекции, и его увлечения. Так, Кобрин «не прочь был иногда ошарашить, столкнуть новый подход, новую интерпретацию фактов с обветшавшей аксиомой, эта прочистка мозгов для студентов была чрезвычайно полезной». Он же обладал талантом шутливой импровизации: «празднование юбилея, выход у коллеги книги, защита диссертации и т.д. неизменно заканчивались приветственной речью, стилизованной в духе эпохи, в которой трудился виновник торжества. Под гомерический хохот присутствующие узнавали о необыкновенных «приключениях» юбиляра в кабаках, приказах и иных, имевших отношение к теме, «злачных местах…»

«Шкрабьей пекарней» шутя называл педвузы маститый профессор Михаил Павлович Лесников. Но в целом ученых кафедры объединяет возвышенное отношение к своей науке и к учительству. «Высокую миссию образования нельзя сводить только к сфере услуг, – убежден Киселев. – В научно-образовательном процессе реализуются не столько формальные отношения «производитель – потребитель», сколько личностные отношения сотрудничества… Образование призвано если не изменить мир, то по крайней мере оказать серьезное влияние на среду обитания людей, наполнив ее светом знаний, любви и добра».

В качестве общего кредо кафедры Киселев приводит слова Марины Цветаевой: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти. Не быть в России, забыть Россию – может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью». И доказывает, что ученым кафедры не пришлось отрекаться в новые времена от собственных трудов. Как любит повторять один из них, профессор Щагин: «Писать следует так, чтобы не было стыдно перед учениками». Киселев, считающий себя его учеником, делает вывод: «Сегодня многие историки как бы заново стремятся обрести историю своей страны. Щагину легче: он нашу историю никогда не терял и, сколь бы противоречивой она ни являлась, отрекаться от нее никогда не помышлял».

Проблемы национального самосознания, «русская идея», эволюция российской государственности – эти темы, которым посвящены многолетние труды ученых кафедры отечественной истории, стали особо актуальными именно сегодня. В книге впервые опубликованы их фундаментальные исследования, посвященные распространению христианства на Руси, столыпинским реформам и скрытой оппозиции в высших эшелонах власти Союза ССР.

В целом книга свидетельствует: в МГПУ сложился самобытный центр исторической мысли, летопись которого еще будет продолжена новым поколением ученых.