Школьный бунт. Истоки протестного потенциала молодежи

Первый носорог был убит гоминидами два миллиона лет назад, а возраст современного человека насчитывает аж сто пятьдесят тысяч лет. То есть человек как биологический вид довольно стар. А вот школа как система формального образования неизмеримо молода. В примитивных сообществах ребенок обучался нужным умениям не в школе, а непосредственно у родителей и близких. Гражданина воспитывало все общество целиком. Сохранение единства племени было жизненно важным – иначе угодишь в котел людям другого племени.

И как только мальчик или девочка достигали двенадцати лет, они проходили инициацию и официально превращались во взрослых. Без транзита, без перехода и, разумеется, без современной стадии тинейджерства. Архаичные общества не могли позволить себе что-то вроде пятой колонны в лице молодежи, людей «второго сорта». С другой стороны, история показывает, что именно вместе с «изобретением» подросткового возраста появляются жалобы на негодное поведение молодежи, ее бунтарство.Посмотрите на биографии известных людей. Трудно отделаться от впечатления, что великими становятся те, кто так или иначе избежал «подростковой фазы», усреднения в возрастной группе. Караваджо в 14 лет уже жил отдельно от матери и работал в художественной мастерской. Прусский военачальник и военный теоретик Карл фон Клаузевиц в годы Семилетней войны, будучи двенадцатилетним мальчиком, был зачислен в полк принца Фердинанда штандарт-юнкером и во главе своей роты атаковал французские укрепления Майнца. Отец советской космонавтики Сергей Королев в 15 лет познакомился с летчиками Одесского гидроотряда, в 16 выступал с лекциями по ликвидации авиабезграмотности, а в 17 создал и защитил перед экспертной комиссией проект безмоторного самолета К-15. Научный руководитель атомного проекта Игорь Курчатов в 17, отлично окончив не только мужскую гимназию, но и вечернюю ремесленную школу, работал слесарем на механическом заводе и т. д. Так, подростковое ренегатство отменялось полноправным включением во взрослую жизнь – со взрослыми правами и взрослой же ответственностью.С течением времени углубляется противоречие между искусственным продлением юности до 18 лет и продолжающейся физической и умственной акселерацией детей.Если инициация в архаических обществах происходила в 11‑13 лет, а в традиционных – в 15‑17 (в этом возрасте обычно заключались браки), то сейчас формальная дееспособность (получение аттестата зрелости и достижение совершеннолетия со всеми вытекающими) наступает лишь в 18. На практике в этом возрасте современные подростки все еще не самостоятельны и живут с родителями. Им еще предстоят годы и годы формальной учебы. И высказываются предложения о законодательном продлении возраста детства до 25‑30 лет. Хотя современные дети раньше достигают половой зрелости, овладевают передовыми технологиями и способами работы с информацией.В итоге средняя школа превращается для подростка в своего рода казарму. В ней есть система дисциплины, но не самодисциплины. Розгами уже не секут, но явно используют другое наказание: унижение бессмысленным трудом. Подросток видит, что родители, не зная, к примеру, тригонометрии, прекрасно себя чувствуют. А его, выходит, заставляют учиться чему-то совершенно ненужному: «Родители меня отдали в подчинение чужим людям, и те заставляют выполнять бессмысленную работу». В 13‑18 лет человек это или сознает и чувствует себя преданным, или принимает такой порядок вещей за нормальный. Второе может быть хуже первого.Важно и то, что школа не учит главному умению свободного человека – искусству принятия самостоятельных решений, собственной ответственности.К 11‑13 годам заканчивается потенциал безоговорочного принятия мнения взрослого. Мозг учится сам выделять важное и, прежде чем принять новое, задает вопрос: «Зачем мне это нужно?» Теперь любой урок должен начинаться с реальной жизни, но школьная программа этому не способствует. Даже на уроках литературы учат началам литературоведения, а не жизни при помощи литературы – говорят о стиле, жанре, композиции, но не о том, как и почему герои принимают решения.Состояние униженности, тревоги, ощущение угрозы, несправедливого прессинга, тюремных ограничений со стороны старших, родителей ведет у подростков к заостренному восприятию реальности, мобилизации всех эмоций, гиперболизированным реакциям.В психологическом эксперименте под названием «Высокий мост» молодая красавица останавливала мужчин на середине моста и проводила опрос на отвлеченную тему, после чего оставляла номер своего телефона на случай, если кто-то захочет узнать результат. Мосты были двух типов: опасный, раскачивающийся и устойчивый, неопасный. Мужчины, которых опрашивали на опасном мосту, гораздо охотнее звонили девушке и даже предлагали ей встретиться за чашкой чая. Происходила атрибуция – возбуждение из-за опасности моста приписывалось чарам девушки.Так и подростки проблемы из-за собственной непризнанности, социальной недееспособности, принуждения к бессмысленному труду вымещают на старших, учителях и через них на всей системе. Возникает феномен отложенной ненависти: протестный потенциал копится, пока ему не найдется выход.Что же делать? Признать, что в 13 лет ребенок перестает быть ребенком, что общим техникам и умениям его нужно выучить до этого часа Х. Практика репетиторства показывает, что всю негуманитарную программу можно изложить за 3‑4 года, причем преподавать ее можно короче и интереснее.А с 13 лет обучать только объяснимо нужному, необходимому. Если необходимость не очевидна, то ее следует тщательно разъяснять. Аргументированно, как равному. В 13 лет ребенок должен переходить во взрослые, а значит, начинать учиться только тому, что ему самому интересно и нравится. Как в Академии танца Бориса Эйфмана, или в Академии художеств имени Репина, или в любой другой школе балета, живописи, музыки. Ученик не чувствует никакой дискриминации, потому что занимается ровно тем же, чем и его учителя, – репетирует, оттачивает свое мастерство, выступает на публике. Это мир постоянной и тотальной учебы.Эмансипация женщин началась с изобретения паровой машины – благодаря уменьшению доли физического труда в экономике. А чтобы довести до конца «эмансипацию подростков», нужно освободить их от унижения бессмысленным трудом. Учеба – труд. Чтобы не быть унизительным, он должен быть осмысленным.Итак, к 12‑13 годам потенциал полного безоговорочного уважения подростка ко взрослым исчерпан. У молодежи остаются две стратегии.Первая – сбивание в группы, банды, расселение и покорение новых территорий (об этом пишет Дольник в книге «Непослушное дитя биосферы»). Древнегреческие колонии питались этой энергией. Вспомним и рыцарей – младших братьев из дворянских семей, лишенных наследства и пускавшихся в далекие края грабить и покорять мир огнем и мечом.Вторая – встраивание во взрослый социум и привлечение к себе внимания, стремление выделиться – умом, талантом, обликом… И способ самовыражения очень зависит от того, как к ребенку относились в детстве. Чем жестче и бездушнее воспитывали его взрослые, тем сильнее он будет стремиться к власти и террору по отношению к более слабым, тем вернее он останется вечным несовершеннолетним. Немецкий психолог К.Бассиюни подробно развивает этот тезис в своей книге «Воспитание народоубийц». В Германии, кстати, телесное наказание в школах отменили только в 1945 году. В России для сравнения – в 1917‑м, в Великобритании – в 1987‑м.Еще одно подтверждение: в террористы-смертники чаще идут младшие братья семей традиционных обществ, с травматичным образом детства. Типичные жертвы или те же вечные несовершеннолетние, о которых пишет К.Бассиюни. Обожествление (или демонизация) власти потому инфантильно, что происходит из самого детства. Оно родом из того времени, когда мы обожествляли родителей как носителей власти, системы, ясности и четкости. Без них мир распадался, становился зыбким и страшным.В идеале человек должен выйти из этого уязвимого периода детства, но не удариться при этом в старческую апатию. Для этого мозг либо должен постоянно заниматься решением задачи выживания, либо – когда проблемы физического выживания человека практически решены – постоянно увлекаться новой задачей. Отсутствие цели – источник усталости и одиночества.Ребенка, повторюсь, нужно «эмансипировать», а не травить его классификациями и мертворожденными схемами. Посмотрите на школьную программу: физика – это сухие схемы и формулы, математика – подготовка к ЕГЭ. На уроках обществознания никогда не расскажут, отчего бывают разводы, почему в странах с одной культурой детдомов много, а с другой – нет. Вместо этого школьников пичкают определениями и терминами, которые они забудут на следующей же перемене.А между тем ребенок охоч до знаний и неугомонно любознателен. С 13 лет он уже способен работать наравне со взрослыми в творческих сферах от живописи до программирования. Но мы слишком боимся словосочетания «детский труд» и пока не решаемся пересмотреть его и «перезагрузиться». Детский труд будущего – это не дети-шахтеры и не маленькие рабы на азиатских швейных фабриках. Это юные люди, по-нашему – подростки, выпущенные из системных кандалов нынешней школы на вольное креативное пастбище. Хочешь создавать? Создавай. Интерпретировать? Интерпретируй. Проводить лабораторные опыты? Пожалуйста. Таким образом, интеллектуальная граница между взрослым и ребенком будет стираться. Будущее рядом. В нем взрослый будет продолжать постигать новое, учиться, узнавать, адаптироваться к новым технологиям и мировоззренческим парадигмам. В этом будущем уже не будет места тяжелому физическому труду. И подросток сможет творить, пробовать – работать по-взрослому.Для этого нужна реорганизация средней школы. Раннее приобщение к подлинной взрослой жизни, без скидок и снисхождения. Поколениям, разобщенным веками индустриализации, разобщенным и в труде, и в досуге, пора снова объединяться в единое общество. Вернув подростков в общее пространство сотворчества, со-труда и со-отдыха, мы снизим риск агрессии, риск межпоколенческого конфликта. Учеба – труд. А осознанный труд лечит от бунта, приобщает к пониманию того, как создаются ценности, помогает инвестировать в окружающий мир, делать его своим собственным. А свое не разрушают.

Эмпирическая социология показывает, что интеллектуально развитые подростки гораздо менее склонны к конфликтам с родителями и, напротив, следуют установкам и нормам из мира взрослых. Это выглядит как преждевременная зрелость, но на деле возвращает нас к природной модели ранней адаптации ребенка к роли гражданина. Подросток, признанный гражданином, занимающийся увлекательной работой, с гораздо меньшей вероятностью сбежит из дома или пойдет бить окна, а скорее проявит свои мирные таланты. И поток молодого бунтарства будет перенаправлен в полезное обществу русло.

Об авторе:

Михаил Иванович Лазарев

– эссеист, основатель образовательных проектов