На чтение: ≈ 13 мин.Словосочетание «возраст дожития» я впервые услышал в 2011 году на VI съезде Всероссийского педагогического собрания из уст тогдашнего премьер-министра В.В.Путина. Он упомянул его в связи с предложением участников съезда исключить из Закона «Об образовании» термин «образовательная услуга». В ответ Владимир Владимирович пояснил, что это просто пример профессиональной терминологии, ни в коем случае не затрагивающей социальной значимости труда педагогов. И в качестве иллюстрации слегка парадоксального формального языка привел термин, обозначающий период жизни человека после выхода на пенсию и до смерти, который называется «возраст дожития».
Свою статью я назвал «Школа дожития», чтобы охарактеризовать некий феномен, существующий в нашей системе образования. Наряду со школами с углубленным изучением отдельных предметов, гимназиями и лицеями существует категория школ, которые стыдливо принято называть школами, функционирующими в сложных социально-экономических условиях, или школами с низкими образовательными результатами (ШНОР). Эти школы никогда не покажут приезжему начальству, в них не снимает свои репортажи телевидение, и даже их фотоотчеты не выкладываются на официальных сайтах органов управления образованием, чтобы не шокировать интернет-аудиторию картинами ржавых крыш и облупившихся стен.
Возможно, кто-то из читателей с трудом понимает, о каких школах идет речь, и чтобы ему стало понятнее, дадим небольшую объективную характеристику таких образовательных организаций, то есть представим себе некий собирательный образ умирающей школы.
Как правило, такие школы находятся в сельской местности, на удаленных и труднодоступных территориях. В основном это депрессивные населенные пункты – поселки бывших леспромхозов, совхозов и колхозов.
Эти «храмы науки» расположены в старых, давно не ремонтированных зданиях. Ремонт в них выполняется исключительно силами коллектива школы, который во время летнего отпуска красит, белит, прибивает все, что можно покрасить, побелить или прибить. Но такой ремонт не добавляет школе новизны, а лишь подчеркивает ее нищету. Правда, иногда в этих школах можно найти яркие пятна – недавно отремонтированные кабинеты «Точек роста» или пару пластиковых окон, установленных кем-то из бывших выпускников. В моей же сельской школе примером яркого пятна скоро станет пандус с хромированными поручнями стоимостью почти миллион рублей. И это притом что инвалидов-колясочников в нашем селе вообще нет. Такие вставки еще больше подчеркивают общую унылую картину. Учредители не вкладывают средства в ремонт таких школ, потому что считают это пустой тратой денег. Эти школы не включают в федеральные программы ремонта. Во-первых, потому что не во всех муниципалитетах знают о такой программе, а во-вторых, в нашей системе не принято проявлять инициативу, пока на это не дали команду сверху. Фраза «Зачем прыгать через голову?» является девизом работы практически всех муниципальных структур. Как правило, они управляются в ручном режиме, и директора школ, по сути, являются простыми исполнителями приказов вышестоящего руководства. Если регион не укажет на какую-то школу и не даст команду включить ее в программу ремонта, никто даже пальцем не пошевелит. Да и не только директора не склонны к проявлению инициативы. Как-то я спросил у начальника одного муниципального управления образования: «Сколько денег вы получаете на ученика из регионального бюджета?» Он немного подумал и ответил: «Сколько дают, столько и получаем». Эта фраза в полной мере показывает степень самостоятельности большинства руководителей системы образования.
В основном школы дожития малокомплектные. Число детей в них колеблется от 20 до 150 человек. Поэтому над ними постоянно висит угроза закрытия. Это, конечно, не добавляет оптимизма коллективу школы и не мотивирует к эффективной работе. И каждый Последний звонок учителя такой школы заканчивают с мыслями о том, прозвенит ли 1 сентября в их школе первый звонок или этот последний звонок был действительно последним в истории школы. На моей памяти были случаи, когда 30 августа ни дети, ни родители, ни учителя не знали, пойдут они 1 сентября в школу или 31 августа ее закроют.
Коллектив доживающей школы, как правило, небольшой, состоит из местных жителей. Его костяк – педагоги старшего поколения, которые привыкли работать не столько за деньги, сколько за совесть. Низкоинтеллектуальная сельская среда и бытовые заботы способны деформировать кого угодно, в том числе и учителей. Но, к счастью, чаще бывает наоборот – педагоги меняют среду в лучшую сторону или, по крайней мере, смягчают ее негативное воздействие, облагораживая суровую деревенскую действительность. В целом на фоне среднего уровня российских учителей учителя сельских школ выглядят не хуже. Однако есть и своя специфика – иногда целые поколения жителей села становятся заложниками одного плохого учителя, в то же время, наоборот, сильный предметник дает путевку в жизнь не одному десятку выпусков. Тут уж как повезет.
И это еще одна особенность сельских школ, учителей и детей – безальтернативность выбора. Точнее, его отсутствие. Учителя вынуждены работать с тем контингентом, который есть, и у детей нет выбора, к какому учителю попасть. В классе могут быть дети самых разных способностей и уровня мотивации, и провести урок в таких условиях – то еще педагогическое искусство. Но обычно учителя вытягивают из учеников максимум их возможностей. Ведь каждый ребенок в школе на виду, в малочисленном классе спрятаться за спиной одноклассников вряд ли получится. В успехи детей из таких школ мало кто верит, более того, незнакомые с ситуацией люди обычно удивляются, что умные дети в таких школах вообще есть. А они есть, что лишний раз доказывает силу генофонда нашей страны. Да, результаты детей из умирающих школ не так значительны, как у выпускников гимназий и лицеев. Но это смотря какие результаты иметь в виду. Баллы, оценки, медали на олимпиадах? Или что-то другое? Какие результаты работы школы важнее для страны?
Расскажу одну историю на эту тему. На конкурсе «Учитель года России»-2011 с одним из коллег-конкурсантов мы обсуждали наших учеников, у которых были в то время классными руководителями. Результаты воспитанников моего товарища впечатляли: победители олимпиад всероссийского уровня, будущие студенты лучших вузов страны. Я со своей стороны мог только позавидовать такому подбору детей. А недавно мы с ним встречались и среди прочих разговоров затронули тему жизненного пути наших выпускников. Коллега рассказал, что трое его самых талантливых выпускников сейчас живут и работают за рубежом. На что я ответил, что трое моих выпускников сейчас воюют в СВО… Так что же на самом деле важнее для страны?
В эволюции есть такая закономерность – при изменении условий внешней среды признаки организмов, до этого бывшие полезными, могут оказаться ненужными или даже вредными. И наоборот – то, что казалось не важным, приобретает первостепенное значение. Может быть, сейчас именно такой момент – сместить акценты в образовании на иные приоритеты: перестать поддерживать лидеров, ведь если они лидеры, они и так выживут и будут процветать, а дать шанс тем школам, которые по независящим от них причинам находятся не в лучшем положении. У нас принято оценивать школы по одному и тому же набору критериев, которые в основном заточены на некоторые количественные результаты внешней оценки – ОГЭ, ЕГЭ, ВПР, на основании которых принимаются практически все управленческие решения относительно судьбы школ. А если взять за основу другие критерии и финансировать школу по тому, сколько ее выпускников сейчас воюют на Донбассе? Чтобы эти ребята знали, что государство действительно взяло на себя заботу об их семьях. Что их дети ходят не в школу с дырявой крышей и туалетом на улице, а в нормальное, а еще лучше – в современное красивое здание. Может быть, то образование, которое дают, казалось бы, неперспективные школы, важнее по своей сути для страны, чем то, которое получают дети в школах-лидерах? Никого не хочу сейчас обидеть, не пытаюсь сломать систему или устроить переворот в образовании. Как раз наоборот – хочу, чтобы у всех детей в нашей стране были равные возможности для получения образования.
Возможно, кто-то, прочитав эту статью, отведет в сторону глаза, стыдливо перелистнет страницу газеты, поморщится, как от головной боли. Как сказал мне однажды один региональный начальник: «Ну что ты хочешь со своей сермяжной правдой? Не нравится – уезжай. Что тебя здесь держит?» Но, видимо, что-то держит. Причем держит не только меня. Несколько месяцев назад во время моего урока неожиданно распахнулась дверь и в класс вошел человек в армейском камуфляже и надетой на лицо черной маске-«балаклаве». И я, и дети оторопели от неожиданности, а человек стянул с лица маску, и я с удивлением узнал одного из своих учеников, приехавшего на пару дней из зоны спецоперации. Дальше были объятия, слезы радости, вопросы, а мне запомнилась одна фраза нашего выпускника, ныне участника боевых действий: «Я еще даже дома не был и мать не видел, потому что первым делом пошел в школу. Так захотелось всех вас увидеть». После этих слов у меня, человека далеко не сентиментального, подкатил к горлу какой-то ком. Ведь если человек в такой сложный для страны час первым делом идет в школу, значит, для него это не просто здание. Не обшарпанные стены, дырявые полы и ржавая крыша. Это что-то большее. Пора наконец это понять…
Алексей ОВЧИННИКОВ, учитель биологии и математики школы с. Баловнево, кандидат педагогических наук, заслуженный учитель Российской Федерации, абсолютный победитель Всероссийского конкурса «Учитель года России»-2011, Липецкая область
Выбор читателей
Комментарии