Школа

Работа в школе – исполненная мечта моего детства. Но как далек я сегодня от того юного восторженного романтика.

первый свой учебный год я шел в школу с особым чувством. Настраивал себя на встречу с ребятами, повторял заготовленные фразы. И вот где-то с середины октября, подходя к школе, стал замечать странную особенность. Мне казалось, что школьное здание укрывала какая-то тонкая, абсолютно прозрачная пленка. Пройти сквозь нее без усилий мне никак не удавалось. Нет, я не напрягался, но чувствовал, как за мной словно смыкалась некая субстанция. Она отделяла меня от повседневных забот и суеты.

огда обьяснил я это явление так. На школьную жизнь направлены мысли и переживания очень многих людей: учителей, детей и их родителей, бабушек, дедушек. Сила этих чувств, величина их напряжения образуют, видимо, над школой особое поле.

ейчас, спустя двадцать лет, имея нагрузку около 40 учебных часов, я уже реже замечаю явления, имеющие столь тонкую структуру. Тоньше сухой паутинки. А покров этот над школьным зданием мне, учителю географии, удалось-таки позже обьяснить оптическими эффектами неустойчивой октябрьской атмосферы.

Юрий САМОХИН

Вкратце

Каждой школе –

по форме

Для учеников некоторых московских школ и гимназий, как их сейчас модно называть, закончилась счастливая пора хождения в любой одежде, начиная от спортивных костюмов и заканчивая стильными пиджаками и юбками. Введением обязательной школьной формы совет школы или родительский комитет могут уготовить несладкую участь для школьников.

По словам Светланы Николаевны Марковой, специалиста из Управления по развитию среднего образования министерства.., закона об обязательной школьной форме нет. Каждая школа сама вправе решить, ввести форму или нет, и определить, как она будет выглядеть. Остальное зависит от того, как управление школы договорится с какой-либо фабрикой о пошиве.

Например, в одной гимназии Юго-Западного округа с начала этого учебного года ввели форму стоимостью 130 тысяч рублей. Дизайн и модель костюмов, как выяснилось, придумали сами учителя. Хотели как лучше, а получилось как всегда – лишь небольшая часть всех учащихся носит эту форму и, кажется, без лишней радости. На вопрос, почему в школе так мало детей, одетых в новую форму, ответ был самым заурядным: “Не успели сшить все нужные размеры”. А может, дело в том, что эта форма не по душе самим школьникам, которых даже не спросили, какую форму они хотят и хотят ли вообще? Ну какой парень из старших классов будет носить костюм фиолетового цвета, до дрожи в коленках похожий на тот, который не так давно отменили на радость учащимся?

Девочкам повезло немного больше. Теперь они могут ближе ознакомиться с традициями Шотландии – плиссированные клетчатые юбочки будут мелькать во всех коридорах школы. Однако верх костюма придуман не совсем удачно: синий пиджак, украшенный школьной эмблемой на груди, не вполне гармонирует с привлекательной “шотландкой”.

Без сомнения, у начальства любой школы значительно увеличилось право что-то устанавливать или отменять независимо от остальных среднеобразовательных учреждений. По сравнению с прошедшими временами нынешние школы отличаются друг от друга. Канули в Лету былые стандарты, обязательные для всех. И форму вводят только там, где это считают необходимым. Нужна ли эта форма самим ученикам и их родителям – не знает никто. И смогут ли мамы и папы покупать своим детям форму каждый год за такую цену?

Елена ГРИБОВА

ТЕМА:

Отречемся

от старого мира?..

Мне ужасно хотелось бы спасти молодое поколение от исторической неблагодарности.

А.Ге╡цен

Могу ли я забыть тот восторг, который пережил, когда увидел в первый (и последний) раз на трибуне Мавзолея Сталина? Могу ли я забыть горе, пережитое, когда он умер? Могу ли забыть тот страшный августовский день 1968 года, когда наши танки в Праге растоптали надежды на социализм с человеческим лицом?

“Тут не убавить, не прибавить, – так это было на земле”. И я не склонен все списывать на время, обстоятельства, собственное неведение и незнание.

есколько лет назад в одной из статей встретил цитату из письма Ленина Горькому. Слова эти ошеломили меня: “Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе), но очень мало вероятия, что Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие”. Война… полезной штукой… сие удовольствие. “Да, – подумал я, – какие неожиданные документы открываются сегодня”. Подумал и на всякий случай открыл книгу “В.И.Ленин и А.М.Горький”, изданную в 1969 году. В ней я и обнаружил это самое письмо. Значит, я внимательно прочел его именно тогда, более двадцати лет назад, ибо всю эту переписку я тщательно штудировал. Читал и не увидел в письме ничего ненормального.

Но именно потому, что я хорошо понимаю необходимость переосмысления прожитого и пережитого, не могу принять те сплошные “за упокой”, которые пришли на смену сплошным “за здравие”.

С 1993 года на страницах адресованной учителю газеты “Литература” (приложение к газете “Первое сентября”), постоянным читателем которой я являюсь, Лариса Мезенцева ведет еженедельный календарь. Он пользуется – и заслуженно – успехом у читателей. Календарь расширяет представление о литературе, знакомит с материалами, большинство из которых читателю внове. Но, увы, мед знания в календаре сдобрен дегтем исторической близорукости, дешевой коньюнктуры и поразительной бестактности.

Все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к красному знамени, коммунизму, социализму, советскому, у автора календаря вызывает аллергию.

Валерий Брюсов. “Красный закат его жизни – вступление в компартию, работа на “ниве коммунистического народного просвещения” (из приветствия Брюсову от ВЦИК) – обеспечили сохранение его многообразного наследия в кругу т.н. советской культуры. Стихотворения Брюсова о Ленине и революции печатались во всех антологиях как весомый аргумент признания большевиков: как же, сам столп символизма поддержал “пролетарскую диктатуру”… И при этом умалчивали о тяжелой наркомании своего поэтического товарища по партии, о его чугунно-пошлых любовных похождениях”. Так что же: так ничего и не сделал Брюсов для русской культуры?

Про Маяковского и не говорю. “За ответом Маяковский послал своего героя негра Вилли “в Коминтерн, в Москву” сам же бесстрашно отправился в противоположную сторону – через Мексику в пекло империалистического ада, в Северо-Американские Соединенные Штаты, где задыхался в ароматах загнивания более трех месяцев. Задыхался бы и больше, да был отозван благодетельными своими хозяевами в Москву”. Что и говорить, судя по этой аттестации, мерзавец и фарисей.

За Маяковского перепало и Яхонтову: “Яхонтов выступал с чтением русской классики, не гнушаясь, впрочем, и Маяковским, и политическими композициями”. Между прочим, Маяковским “не гнушались” Качалов, Ильинский, Астангов, Журавлев, Басилашвили, Киндинов, Аксенов…

Или вот выдающийся пародист Архангельский. Он ведь “находился в рамках социалистической дозволенности… Архангельский не замахивался на святая святых – на диктат ленинизма-сталинизма над литературой и порожденные им монстры”. Позволю себе полюбопытствовать: а что, госпожа Мезенцева в те годы, когда сие поощрялось, публично где-либо на что-либо замахивалась?

И согласитесь, что в таком антисоветизме и антибольшевизме как раз-то и проявляется большевистский заквас нетерпимости, двухцветного видения мира и безапелляционности.

Особенно расходится наш хронограф, когда речь идет о датах круглых, юбилейных. Мимоходом, одним росчерком пера вычеркивает и перечеркивает автор календаря судьбы, книги, репутации. Естественно, я не оспариваю саму необходимость переосмысливания привычных оценок. Весь вопрос в том, как это делается. Тем более в издании, обращенном к учителю и через него к ученику.

20 лет со дня смерти Бориса Балтера. “Его повесть “До свидания, мальчики”, а особенно одноименный кинофильм, были очень популярны в 60-е годы”. Но с высоты 90-х можно и усмехнуться над этой популярностью: ведь книга и фильм “замешаны на шестидесятническом наиве”. Фронтовик, достойно прошедший войну. Мужественный писатель. Помню, когда он был у нас в школе, говорил, что, когда идет на писательском собрании к трибуне, у него такое чувство, что поднимается в атаку. (Это не сегодня, когда можно хаять что угодно и кого угодно, ничем не рискуя). И автор прекрасной повести.

К 70-летию Бориса Васильева сказано, что он “за всю свою жизнь написал немало и продолжает писать (доброго здоровья!), но, кажется, давно ясно: в истории литературы останется одной повестью “А зори здесь тихие…” Но ведь в этом контексте “доброго здоровья!” звучит издевательски: пишите, дескать, и дальше свои многочисленные произведения, которые все равно в историю литературы не войдут.

И вот самое последнее. 19 сентября 1996 года. Отмечается 85 (восемьдесят пять!) лет со дня рождения Липкина. Приведу весь текст: “1911-й в Одессе родился Семен Израилевич ЛИПКИН. Инженер-химик по образованию, он стал переводчиком множества стихотворных произведений разных народов Востока на русский язык, за что, в частности, получил титул народного поэта Калмыкии. Это про него (или про столь же плодовитого собрата по переводческому цеху Наума Гребнева) кто-то из завсегдатаев литературных гостиных сочинил знаменитую эпиграмму: ЭЙ, НЕ СТОЙТЕ НА ВИДУ, А НЕ ТО ПЕРЕВЕДУ! Только недавно стало известно, что собственные стихи литературного пролетария, пожалуй, могут состязаться с его переводами” (далее цитата из стихотворения).

Это написано на уровне сплетен литературных гостиных. Плодовитый литературный пролетарий. Пожалуй. Титул. То ли про него, то ли не про него. И это о прекрасном поэте и переводчике. О человеке подлинного гражданского мужества. Это он спас рукопись книги своего друга Василия Гроссмана “Жизнь и судьба”. Это он после разгрома “Метрополя” в знак протеста вместе с женой Инной Лиснянской вышел из Союза советских писателей, прекрасно зная, чем за это придется платить. И вот получил к восьмидесятипятилетию.

А вот и И.Аркин на страницах журнала “Литература в школе” (1996, N═3) чохом рассчитывается с советским искусством и советской литературой. Вот, к примеру, все, что сказано в статье о советском кино: “Может быть, особенно “презентативно” как “зеркало” культуры, ее “расцвета”, “самое массовое” из искусств, особенно ценимое в Советской стране, – кинематограф с его ведущими жанрами: комедией прежде всего (разве не шедевры социалистического искусства “Волга-Волга”, “Свинарка и пастух”, “Веселые ребята” с неповторимым актерским ансамблем: достаточно вспомнить юного Утесова!), политическим детективом вроде “Партийного билета” и “Ошибки инженера Кочина”, наконец, “героической” мелодрамы, достойно представленной “Сказанием о земле Сибирской” и “Кубанскими казаками”… О, если бы жизнь была столь же “мелодраматична”, как на этих лентах”.

Да, поток идеологизированной киномакулатуры. Да, удушающая цензура. Да, фильмы, которые тогда так и не дошли до зрителя. И вместе с тем расцвет без всяких кавычек. Расцвет, признанный всем миром. “Баллада о солдате”, “Летят журавли”, “Иваново детство”, “Белое солнце пустыни”, “Древо желания”, “В огне брода нет”, “Восхождение”, “Не горюй!”, “Калина красная”, “Неоконченная пьеса для механического пианино”, “Девять дней одного года”, “Мой друг Иван Лапшин”, “Подранки”, “Торпедоносцы”, “Чучело”, “Берегись автомобиля”, “Покаяние”, “Никто не хотел умирать” (а ведь я называю только по одному фильму каждого из режиссеров). Или это не советское кино?

В связи со статьей Аркина я вынужден вернуться к тому, о чем несколько лет назад уже писал. Аркин начинал статьей об изучении в школе стихотворения Михалкова “В музее Ленина”. И даже в годы перестройки от идей партийности, социалистического реализма и самого социализма не отрекался и не писал, как сейчас, о пустых и абсолютно бессмысленных словах Павла Корчагина. Естественно, это не криминал. Меняется время – меняются люди. Но если ты сжег то, чему поклонялся, то элементарная порядочность обязывает сказать об этом прямо и честно своим читателям. И если ты при этом предьявляешь счет другим, то прежде надо его предьявить самому себе.

В 4-5-м номерах “Народного образования” за 1996 год Аркин писал об одной сотруднице по институту, где он работает: “Уютно чувствует себя здесь вместе с многолетними коллегами недавняя директриса НИИ теории и истории педагогики, один из столпов незабвенной АПН. Десятилетиями убеждала она нас в растленности буржуазной школы и вдруг в одночасье сменила амплуа: “растленность” поменялась на “прогресс” и “творчество”, а перед нами страстный пропагандист достижений педагогического зарубежья, без которых, оказалось, в нашем сегодняшнем обновлении шагу не ступить”. Ничего не могу сказать по существу этой тирады, но, может быть, “чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?” Повторяю еще раз: сама по себе измена взглядов и позиций естественна и нормальна.

Лет тридцать назад я спросил старшеклассников, чем отличаются убеждения и взгляды Евгения Базарова из тургеневских “Отцов и детей” от взглядов его “учеников” Ситникова и Кукшиной. И тогда один из учеников сказал: “Если бы Базаров проповедовал лысизм, Ситников и Кукшина первыми бы обрились”.

Для меня, как и многих людей моего поколения, новое знание о нашей стране и ее истории, как, естественно, и новое знание о самом себе, оплачено горькой и тяжелой ценой. И поэтому я не могу видеть, как лихо современные кукшины и ситниковы, ничем не рискуя и ничего не платя, отплясывают на костях и пепле (порой костях живых) предшествующих поколений.

Еще и еще раз повторяю: я не зову к забвению и прощению. Я и себе многого не прощаю, хотя всю жизнь в школе пытался противостоять казенной педагогике, и первая же моя статья, появившаяся сорок лет назад в “Новом мире”, была заклеймена как клевета на советскую школу. Я даже не зову к состраданию, оно дано не всем, даже не всем женщинам. Я зову к пониманию, к историзму, к восприятию трагедийности истории, к противостоянию беспамятной неблагодарности, которая особенно опасна в детстве и юности. Вот почему все примеры и взял из педагогических изданий, обращенных к учителю.

Лев АЙЗЕРМАН,

учитель 303-й московской школы

Визитная карточка

После Лермонтова,

или Старейшая школа России

1867 год ознаменовал Тарханы двумя событиями. Казалось бы, между собой не связанными.

…Как-то журналист, только что прибывший из губернской Пензы, спрашивал слугу Михаила Юрьевича Лермонтова, дряхлого и слепого старика, помнит ли он своего воспитанника. “Дядьку” поэта звали Андреем Ивановичем Соколовым. Он доживал свой век в избе ключника, что стоит невдалеке от барского дома, и может быть, и ослеп-то оттого, что непрестанно, на протяжении долгих двадцати шести лет, оплакивал смерть дорогого для него “Миши”, тело которого покоилось также неподалеку, в склепе, возле тарханской церкви Михаила Архангела. Возможно, жаждал журналист возвышенной исповеди от крепостного “дядьки” или его философских откровений. Но в ответ Андрей Иванович лишь задохнулся, задрожал и произнес одно слово: “Портрет…” Уж сколько лет хранил он в своем доме “масляный портрет” Михаила Юрьевича, который заменял ему и умные разговоры о судьбе поэта, и чтение его стихов!

В том же 1867 году в Тарханах открыли первую со дня основания села школу. Школу для детей и внуков таких вот Андреев Ивановичей, только что освободившихся от крепостной зависимости. Открыли ее, я полагаю, именно для того, чтобы научить крестьянских детей мыслить и говорить.

коле повезло. Нить ее истории не прерывается вот уже на протяжении 130 лет!

Перелистываю “архивный” альбом, составленный учениками еще лет двадцать назад, и думаю о том, что, пожалуй, историю их школы можно сравнить с некой лесенкой, по которой поднимались к образованию крестьянские дети России в течение почти что полутора веков! И как все-таки вынужденно медлительна и тяжела была их “поступь”!..

Трехлетней оставалась школа аж до 1914 года. Содержалась на средства земства, в комнатке “частного дома”, в которой два шкафа, три ряда парт, печка-голландка и доска на стене. Дьякон уже упомянутой церкви Ефим Иванович Благославов с двумя помощниками преподавал тут на первом году обучения: счет на палочках, родное слово, письмо на грифельной доске. Во втором классе: Закон Божий, историю Закона, славянский, Псалтирь, чтение, счет. Заканчивалось образование чистописанием, арифметикой и географией.

Четырехлеткой стала школа, видимо, только потому, что однажды “частный дом” пришел в полную негодность и земству пришлось выстроить новое деревянное здание в два этажа. Работы производили в такой спешке, “без должного присмотра”, что пришлось уволить разгильдяя прораба, даже не дожидаясь завершения строительства, за два месяца до окончания оного. Урок всем зодчим школ – имя нерадивого прораба вошло в историю села!

Как вошли в историю и имена двух молоденьких учительниц Нины и Надежды Ганцевых, сестер, которые начали вести уроки в еще не до конца оборудованных помещениях!

И вот эта самая деревянная тесная школа просуществовала в Тарханах (ныне село Лермонтово) до 1958 года!..

Не сразу изменила судьбу школы и Октябрьская революция. Хотя крестьяне с радостным интересом ожидали перемену власти. В 1906 году сход выбирает бывшего учителя тарханских ребятишек Кугушева кандидатом в депутаты в Государственную Думу. Правда, на губернских выборах его забаллотировали…

Кажется, лишь в 1927 году новая власть подумала о том, что за четыре года школа просто не способна вырастить на тарханской земле ни новых Лермонтовых, ни Ломоносовых. И вот не где-нибудь, а в самом здании барского дома Лермонтовых-Арсеньевых открыли ШКМ – школу крестьянской молодежи для тех, кто желал продолжить образование.

Однако ШКМ была настолько бедна, что уже через три года ее перевели из села в уездный город Чембар (ныне Белинский). Часть учеников вынуждена была оставить родной дом и отправиться вслед за школой за двадцать километров от дома. А часть школу так и не закончила…

Так что вплоть до 1935 года школа оставалась четырехлеткой. Правда, в ней появились столь знакомые нам сегодня предметы: немецкий язык, рисование, музыка, физкультура. И незнакомый – политический труд. Доставка газет и журналов населению. Село-то было большим!

В тридцать пятом, наконец, открывается пятый класс. В тридцать седьмом состоялся выпуск седьмого. Заведующей неполной средней школы становится уже знакомая нам Нина Андреевна Ганцева. Классический тип сельской учительницы. Ее даже, как и героиню фильма, орденом наградили в конце сороковых…

В сорок первом состоялся выпуск первого за всю историю школы десятого. Ух! И вообще это был год радостных новостей. В школу прибыл новый учитель истории, французского языка, учитель начальных классов.

Война словно “обуглила” “лесенку”. Она не только унесла жизни учеников, которые уходили из девятого и десятого классов добровольцами на фронт, – она отодвинула год возведения нового здания школы. Фундамент ее был заложен еще в тридцать девятом году, а вот стены возвели через двадцать лет (!), в пятьдесят восьмом…

Все-все давалось деревенской школе не сразу, весьма постепенно. Водопровод, и новая металлическая ограда вокруг здания, и мастерские… Одно было неизменно. На верхней ступени “лесенки” было как бы изначально написано: “Лермонтов”…

Странное стечение обстоятельств! Но даже директор школы Валентин Петрович Степанников единственный раз сыграл в кино не кого-нибудь, а того самого лермонтовского “дядьку” Андрея Ивановича Соколова!..

Лет десять назад известный режиссер Николай Бурляев приехал в Тарханы, чтобы снять фильм о Михаиле Юрьевиче. Сам он мечтал превратиться на время сьемок в Лермонтова. А Валентин Петрович надел на себя как-то костюм Соколова, и Бурляев с удивлением воскликнул: “Вот то, что надо!”.

Я думала: “А почему?” Что, разглядел в Валентине Петровиче Бурляев необыкновенный актерский талант, о котором директор даже не догадывался? Может быть, и талант… Но есть актеры одной-единственной роли. Это когда они играют себя. Разглядел в Валентине Петровиче Бурляев еще и его “крестьянское естество”.

Разве он – директор не крестьянской школы? Разве дети, которых он учит рисовать, не потомки тех крепостных, которые верой и правдой служили Лермонтовым-Арсеньевым? И разве не по-крестьянски решает Валентин Петрович те проблемы, которые сегодня встают перед школой?.. Получают учителя зарплату раз в квартал? Валентин Петрович попросил у совхоза “Лермонтовский”, бывшего шефа школы, тридцать гектаров земли. Сам вспахал их вместе с учителями-мужчинами. Засеял овсом, пшеницей, ячменем. Чтобы было из чего варить ученикам бесплатную кашу. Купил у совхоза муки – начал печь в школе хлеб, продает его односельчанам. Тоже деньги для школы. И когда рассказывал мне об этом, не жаловался, не ныл. По его спокойному, довольному лицу было заметно, что эта “сверхурочная” работа на земле доставляет ему радость. Помимо хлопот, разумеется.

Но я ожидала, что сочетание двух талантов в одном человеке, актерского и крестьянского, должно дать к юбилею школы еще что-нибудь интересное, не совсем обычное. И мне кажется, я не ошиблась…

В октябре прошлого года в этой сельской школе по инициативе Валентина Петровича и его жены учительницы музыки Риммы Алексеевны открылся клуб “Истоки”. На первый взгляд клуб как клуб. Ученики и учителя ставят на школьной сцене маленькие пьески по произведениям Лермонтова. Пишут о нем стихи. Слушают музыку, которую Михаил Юрьевич любил… Так что же здесь оригинального?

…Слушайте, а зачем мы вообще копаемся в истории – своей ли семьи, школьной, истории семьи Лермонтовых? Разумеется, чтобы полюбить. Свою семью, школу, Лермонтова. Но того, кто пойдет дорогой этого выбора, ждет, мне кажется, судьба, несколько похожая на судьбу Андрея Ивановича Соколова. Можно очень чувственно относиться к истории, страстно полюбить ее персонажей. Но быть даже не способным описать свои чувства. И в школьных сочинениях, например, о том, как ты относишься к Лермонтову, бесконечно, если не сказать беспомощно, повторять одно лишь слово: “Портрет, портрет, портрет…” А можно над историей задуматься…

…Сто тридцать лет назад, когда закладывались основы тарханской школы, на дворе стояли годы, весьма похожие на нынешние. Как и сегодня, та эпоха называлась “эпохой великих реформ”: земской, судебной, крестьянской… И в те годы, как и сейчас, многими заявлялось публично, то есть через газеты и журналы, что до эпохи “перестройки” истории в России не было. Ну а нет истории – нет и культуры, утверждали тогдашние “демократы”. Значит, нет и составляющей культуры – философии. Об этом времени Владимир Соловьев писал: “Сердца пламенели новой верой, но умы не работали…”

Да, можно сказать, что экономическая отсталость деревни повлекла за собой экономическую отсталость сельской школы. Следовательно, некоторую и умственную отсталость. Но причина этой “умственной отсталости” все-таки не только в экономике. Когда демократы прошлого вслед за философом-прагматиком американцем Кларенсом Льюисом произносили “Философия во всей Европе потеряла кредит”, они фактически подменяли философию моралью, критерий истины критерием полезности. Да, друзья мои! А вы думали: почему это вдруг столь симпатичный нам Печорин, неудовлетворенная, противоречивая, страстная натура, вдруг стал именоваться одним нелепым словом “лишний” человек? “Лишний” – это значит “бесполезный”, то есть “плохой”. Онегин? Тоже “лишний”! И даже Обломов, о котором страшно читать: так мучился человек, оттого что не мог всю свою жизнь разрешить философский вопрос смысла жизни – тоже почему-то стал просто “лишним”. Целые поколения “учеников” выросли на критерии “полезности”. И стали в конце концов теми самыми “русскими интеллигентами”, о которых религиозный философ С.Л.Франк, высланный в 1922 году за границу, писал, что они, к сожалению, не знают “никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые…” Вот каким образом поглупела и школа в России. Особенно после революции, особенно школа деревенская. Эту болезнь, в которую сто тридцать лет назад начало впадать наше общество, другой философ Г.Фроловский, тоже реализовавший себя за границей, назвал “роковой ошибкой”. Один из видов этой болезни придумали демократы Варфоломей Зайцев и Николай Писарев еще до Льва Николаевича Толстого. Называлась она “опрощенчеством”. Массы людей уже в шестидесятых годах прошлого века “опростились” до того, что переставали искать истину, потому что гораздо проще было заменять ее сочиняемыми прямо за письменным столом схемами преобразования общества, в которых просто не оставалось места тем людям и даже целым сословиям, которые были с точки зрения революционеров бесполезными. Тогда же появилось и уже знакомое нам выражение “строиться в пустыне”…

Но если жизнь, если история – пустыня, как же соблаговолил появиться в ней гений Лермонтова, например?.. Фроловский отмечал, что из критерия полезности и морали вышла вся наша “психологическая” литература, в которой много чувства, но чрезвычайно мало мысли. Школа, замечу, тоже, в лучшем случае, учит человека любить, гордиться, учит ответственности перед страной. Учит различать добрых и злых людей. То есть морализировать. Сегодня она учит еще и выживать. В новых условиях построения обществом капитализма. А на мой взгляд, она учит ребенка быть в истории временщиком. Приспособленцем, но никак не возвращает человека в историю, ту самую историю, которую во времена Лермонтова называли “священной”. Потому что, в отличие от нас, Михаил Юрьевич жил не в неких временных экономических условиях, не в рамках доктрины или политической утопии, он жил в той большой истории, которая начиналась от сотворения мира. И в ней хватало места и абсолютным ценностям, и поискам истины, и “демону”, и “ангелу”, и “царице Тамаре”. Можно, конечно, говорить, будто бы лермонтовский гений расцвел потому, что на него “работали” семьдесят гектаров тарханской земли вместе с бабушкой, крепостными и всевозможными красотами природы. Но ведь уже давным-давно эта земля принадлежит потомкам тех крепостных, а тарханская школа так и не дала пока ни одного нового гения. Ибо гений – это человек, который нашел свое место не в чьей-то доктрине или утопии, не просто в жизни или на рынке, – это человек, который нашел свое место в истории. И вскармливает его не сама по себе земля, не только любовь к ней, но и культура, философия. То есть не только чувства, но и мысли.

К сожалению, многие учителя “опрощаются” и сегодня. А упрощаясь, невольно упрощают и своих учеников. Особенно в деревне, в маленьких городах, где, им кажется, нет места историческим событиям и поступкам. Они ошибаются, история не прекращается со сменой той или иной политической власти. Поиски истины могут продолжаться.

Говорят, школа должна начинаться с радости. Возможно. Но она должна начинаться и с попытки учителя заставить ученика задуматься над тем, зачем дана ему жизнь, зачем она вообще дается человеку, человечеству. Мы старались выпускать из школы людей с твердыми убеждениями. А может быть, нужно – с широкими воззрениями и запросами? Библейский Авель был землепашцем, а Каин – пастухом. Что соединило их с историей? Священной историей? Одно очевидно: выбор профессии и места жительства не всегда играет в этом вопросе роль решающую. Важно другое – соединиться с историей своим духом или, как интересно заметил Фроловский, “умственной совестью”. Забытая философская категория прошлого… Кто навел меня на эти мысли? Валентин Петрович Степанников, директор той самой школы в Тарханах. Потому что клуб “Истоки”, который он задумал как подарок детям к стотридцатилетию школы, должен стать источником не только чувства любви к Лермонтову, но и мысли – о поэте, о судьбе села, Родины, об истории, о самих себе, наконец. Вот она, последняя ступенька школьной тарханской “лесенки”.

Ирина РЕПЬЕВА

пос.Лермонтово,

Пензенская область

Мечта целого поколения

а встречу с ректором я опоздала: заблудилась в “трех соснах” – крошечном Бродниковом переулке. Совсем недавно в только что отремонтированное здание 583-й школы переехал Гуманитарный институт телевидения и радиовещания. В день моего прихода оно еще было в строительных лесах, и многие находили его с трудом.

В институт меня давно приглашал мой хороший знакомый Иван Миляев, театральный художник. Где бы мы с ним ни встречались – на музыкальном концерте или литературном празднике, он всякий раз с восторгом рассказывал о своей работе.

Иван – директор детской художественной школы N 3 и декан художественно-постановочного факультета ГИТРа. А всего факультетов восемь: подготовительный, факультет журналистики, факультет кинооператоров, режиссерский, художественно-постановочный, организации телепроизводства, звукорежиссерский и высшие творческие курсы.

Институт образован в 1994 году при участии и помощи Центрального телевидения на базе “Останкино”.

Уникальность ГИТРа в том, что это единственное в России и странах СНГ высшее учебное заведение, которое целенаправленно готовит специалистов на базе ведущих телеканалов и радиостанций. “Наш институт, – говорит ученый секретарь института Нонна Устинова, – мечта целого поколения творческих работников телевидения. До нас существовал только институт усовершенствования. Был еще факультет тележурналистики в МГУ, один раз набирали такой курс во МХАТе. Но все это не совсем то. Наш институт – на уровне ВГИКа, и готовит он кадры для телевидения и радио. Ведь сейчас на телевидении мало профессионалов. Везде правят бал “новые русские”. Литературно-драматическую редакцию закрыли, творческое обьединение “Экран” – тоже… Все изменится, когда начнут работать наши выпускники”.

Профессорско-преподавательский состав (а это более ста человек) состоит не только из ученых-теоретиков, но и из ученых-практиков, по сей день сочетающих научную и преподавательскую деятельность с активной работой в эфире. Многие преподаватели ГИТРа – яркие “звезды” российского телевидения и радиоэфира, обладающие большим опытом. Ректор, который создал все своими силами, – Михаил Литовчин. Режиссер-ветеран Центрального телевидения. Академик, лауреат Государственной премии России. Работал в редакции пропаганды, снимал Московскую Олимпиаду.

Почетное звание лауреата имеет и декан режиссерского факультета Игорь Романовский. Декан факультета журналистики, и.о. профессора Борис Калягин удостоен высшей награды журналистов-международников – премии Воровского. И.о. доцента Виктор Левин – лауреат премии Союза журналистов, Татьяна Судец – популярный диктор Центрального телевидения.

ГИТР – вуз не коммерческий. По Закону РФ “Об образовании” это означает, что плата за образовательные услуги не превышает государственных образовательных стандартов. Платная образовательная деятельность института не является предпринимательской – доход, получаемый от нее, полностью идет на возмещение затрат по обеспечению и развитию образовательного процесса. Платят студенты три раза в год – в соответствии с годичным образовательным циклом. В учебном году три триместра. В каждом – двенадцать недель, из которых десять – учебные, а две – экзаменационные сессии.

В целом же обучение строится в три этапа:

Первый – двухгодичный подготовительный факультет для школьников старших классов. Второй – четырех- или пятилетнее (в зависимости от факультета) образование на уровне бакалавриата. Третий – магистратура и высшие творческие курсы для специалистов, уже имеющих высшее профессиональное образование.

Изучив учебные программы и технические возможности ГИТРа, Госкомвуз выдал институту лицензию на право ведения образовательной деятельности. Однако аккредитации у него еще нет. Для того чтобы ее получить, помимо трехлетнего срока работы, нужно соблюсти массу вузовских инструкций, в том числе и нелепых. Одна из таких – требование 27 квадратных метров (!) на одного студента. Представляете, каким огромным должно быть помещение?

Студенты рисуют, снимают фильмы, помогали в сьемках программы “Преодоление”, сериала “Мелочи жизни”. Сейчас готовят фильм о театре Елены Камбуровой, цикл фильмов к 850-летию Москвы. Совсем скоро будет создан свой телевизионный театр.

…Я поговорила с ректором и преподавателями, посмотрела яркие и динамичные учебные фильмы. Пришла девочка с рисунками – поступать на художественно-постановочный факультет. Кстати, прием на этот факультет продлен до конца октября. А остальных ждут в следующем году. Желающие, слышите?

Наталья САВЕЛЬЕВА