ЩАСтье . от слова «щас»

Бывают люди, которые умеют делать других счастливыми. Я знаю двоих. Мне неожиданно напомнили о них события, случившиеся в последнее время: сначала вышел CD-диск с моноспектаклем Евгения Гришковца «Как я съел собаку», а чуть позже на Тверской-Ямской, 13 появилась мемориальная доска в честь Геннадия Шпаликова. Шпаликов и Гришковец.

«Бывает все на свете хорошо В чем дело сразу не поймешь А просто летний дождь пошел Нормальный летний дождь». Эти строчки скороговоркой – может быть, лучшие стихи о счастье. Счастье, растворенном в воздухе, во всем, что нас окружает. Это о том, о чем в детстве я испытала откровение: счастье – это же ЩАСтье, от слова «щас»! Это о даре почувствовать неповторимость конкретного мига бытия здесь и сейчас.

Запечатлел эти мгновения автор «Я шагаю по Москве», «Ты и я», «Мне 20 лет», «Родом из детства», самый солнечный мальчик 60-х Геннадий Шпаликов.

Этот трогательный парень, выпускник суворовского училища, был самым недисциплинированным человеком на свете и носил стихи в авоське с кефиром. Чиновники от Госкино его спрашивали: а о чем ваши сценарии? Действительно, попробуйте их пересказать… Родные его тоже не понимали. Сестре Лене он говорил: вот увидишь, я стану знаменитым, а она только качала головой. Когда поставили «Я шагаю по Москве», ему было всего 26. Он был самым молодым и успешным сценаристом Советского Союза. Но самое главное – талантливым. У него было все – квартира, красавица-жена – Инна Гулая (помните сияющие глазищи ее героини в «Когда деревья были большими»?) и обожаемая дочка Даша, друзья – такие же молодые и гениальные – Андрон (Кончаловский), Андрей (Тарковский), Василий (Шукшин). А потом счастье, как воздух, кончилось. Когда он взлетал, его хватали за легкие крылья. И он сам оборвал свою жизнь…

В прошлый вторник на доме, где жил Шпаликов с мамой и сестрой (они узнаются в родных героя Никиты Михалкова в фильме «Я шагаю по Москве»), открыли мемориальную доску. Гена там, как на всех памятниках, совсем не похож на себя – тонкошеего нежного мальчика, каким его запомнили все, кто знал. Его нездешне суровый лик расположили между двумя сверкающими витринами дорогого бутика. А потом запоздалые почести Шпаликову воздали Никита Михалков, Михаил Швыдкой, Владимир Наумов, отменив Генино – «не надо мне гражданской панихиды»…

Гришковца, слава Богу, пока не увековечили в бронзе. Хотя «наше тяжелое время», как принято классифицировать последнее десятилетие, оказалось ему более благодарно, чем 60-е – Шпаликову. Нынешний генератор светлой энергии, способный поднимать над землей других, сейчас нарасхват. Похожий на шпаликовский феномен – ну что, казалось бы, в его текстах, как не то, что мы все знаем, пережили?

Но вот выходит на сцену не очень юный уже человек, в очках, картавый, в мешковатых штанах и мятом пиджачке, и рассказывает о своих армейских впечатлениях, к которым ты не имеешь никакого отношения. И ты начинаешь смеяться, замирать от волнения и чувствуешь, как подступают слезы. И ты понимаешь, что любишь этого солнечного мальчика первого десятилетия нового века, который подарил тебе узнавание самого себя.

«Вот шли мы на корабле. Все здорово, все по местам, все работает. «Жизнь всего экипажа в руках одного дурака. Не будь этим дураком!» – кричал старпом… часто, считая это очень остроумным. Все было здорово на корабле. Но вдруг придет в голову мысль – наш корабль плывет по поверхности планеты Земля. Это Мировой океан, а по его поверхности плывет железный такой… а на нем сто двадцать восемь человек. А вокруг воздух, а дальше – космос, другие планеты. И это называется – «защищать Родину». После такой мысли трудно собрать все воедино, ну чтобы можно было дальше всем этим заниматься, участвовать в этом. В смысле… Старпом сильно помогал. Всегда».

Это из спектакля «Как я съел собаку», который Гришковец сыграл около 300 раз по всему миру. Он играл его в разрушенном Белграде, чопорном Лондоне и смеющемся Париже. Он играл его перед дипломатами, моряками и… глухонемыми. Все и везде его понимали. Он перестал играть спектакль – у каждого театрального создания свой срок жизни. Теперь «Как я съел собаку» существует как радиопостановка. Потому что она дает простор для воображения, как те добрые радиоспектакли в детстве. Потому что Гришковец тоже родом из детства…