Сергей ШАРАБИН. Китайская принцесса

Я полетел в Китай из Калуги в надежде на исцеление, но мною двигало стремление испытать все методы лечения, тем самым доказать людям, что человек, находясь в экстремальной ситуации, способен многое пережить и перенести, когда он к этому морально, психологически и физически подготовлен.

Человечество твердит, что опасный рубеж на пересечении тысячелетий для землян пройден. Я думаю, серьезные испытания только начинаются для цивилизации. Я по наивности надеялся, что наука и прогресс одержат верх над всемогущей зеленой бумажкой, которая старается подчинить человека себе, взять его в рабство. Надеялся на врачевателей Востока…

В первой половине дня 9 мая иглорефлексотерапию проводила лечащий врач. В этот момент в палату пришел директор научно-исследовательского института традиционной китайской медицины Лю Шаомин с заместителями по лечебной части и заведующими различных отделений. На медицинском консилиуме решался вопрос о нейрохирургической операции на головном мозге.

Я без колебания дал свое согласие на сложное оперативное вмешательство в самую сердцевину центральной нервной системы.

На этот форум докторов была приглашена и старшая медицинская сестра отделения Тя Хунвей. Лица у врачевателей были напряженными. У меня же не было никакой трусости и робости. Я готов был лечь на операционный стол в любой день и час. По существу я негласно докторам предлагал: «Делайте со мной что угодно. Копайтесь в моем мозгу, изучайте его. Наверняка будет польза для научных открытий»… Рядом сидел директор института и на протяжении всего разговора держался за мою правую руку.

По настоянию сотрудника администрации провинции Шаньси и одновременно переводчицы Лю Супин начало оперативного лечения было отменено.

Такая операция в пекинской клинике стоит сорок тысяч долларов. Очень большие деньги. У меня теплилась надежда на положительный исход. Я просчитался. Зелененькая бумажка оказалась весомее научных разработок. Этот день оставил неприятный осадок. Совесть меня мучила: как я буду смотреть в глаза многим людям, которые по копейкам собирали средства на экспериментальное лечение, на тяжелую и сложную операцию?

Я превратился в заложника доллара. Это страшно и печально.

В последнюю неделю пребывания в клинике меня посетила лечащий врач Хан Липин с близкой подругой. Лечащий врач не скрывала своего негодования по поводу скудного финансирования лечения российского пациента администрацией провинции:

– Очень сожалею, что полностью доверяли Лю Супин. Она многое переводила неверно, и ключевые детали при переводе были упущены. На протяжении всего курса мы не имели точной информации о вашем самочувствии и организме. Мы находились в неведении, что вас беспокоит, а следовательно, ломали голову о назначении лечения. Практически все при переводе было искажено сотрудником администрации провинции. Очень сожалею, что так получилось. Приношу вам свои искренние извинения за малоэффективное лечение. Языковой барьер сыграл свою черную роль.

– Я приехал на интенсивное лечение. Вы поставили врачей в такие условия, что они не имели возможности испробовать на мне новейшую методику, сочетающуюся с современными медицинскими технологиями, – сказал я в конце мая сотруднику администрации провинции Шаньси Лю Супин.

– В нашу программу не входило вылечить вас или значительно улучшить физическое состояние. Я надеялась, когда вас пригласили в институт, что вы будете молчать и полностью подчиняться требованиям, которые интересовали меня как сотрудника по иностранным делам провинции. Мы хотели без больших материальных затрат после вашего пребывания в клинике открыть филиал традиционной китайской медицины в Калуге. Вы от нас стали требовать полноценного качественного лечения. Тут мы допустили промашку. Следовало на переговорах поставить вопрос ребром и сразу в Калуге вести переговоры об открытии клиники, – в гневе высказала Лю Супин.

К моей палате была прикреплена двадцатилетняя, стройная, высокая медсестра. Кровь так и играла в маленькой упругой груди Ван Хуичинь (по-русски Светлана). Она вся излучала положительную энергию. Руки сами тянулись к этому очаровательному созданию. У меня за всю взрослую жизнь не проявлялось такой страсти, как на Востоке.

В один из мартовских дней я проснулся раньше обычного. Настроение не из лучших. Светлана в положенное время не пришла. В палату заглянула ее коллега – Ли Тинпо, которой под пятьдесят. Я попытался выяснить, что случилось с Ван Хуичинь.

– Мама. Она ребенок, – вполне сносно сказала медсестра на русском языке.

На душе кошки скребли.

– Она замужем и у нее маленький ребенок?

– Она свободная девушка. Ребенка у нее никакого нет. Сегодня она сдает экзамен, затем поедет домой. У Ван Хуичинь заболела мама.

У меня отлегло на душе. Оставалась маленькая надежда на благополучный исход во взаимоотношениях.

В первых числах апреля социальный работник Сяо По завел разговор о необходимости подстригаться.

– Я согласен в любой день.

– Время еще не пришло, – с хитрецой отреагировала Ван Хуичинь.

– Если мои волосы мешают врачу делать акупунктуру, то хоть сегодня подстригусь под лысого. У нас в России среди «новых русских» модно ходить с бритой головой.

– Я против стрижки. Ты мне больше нравишься с волосами, – сказала медсестра, улыбаясь.

Я попытался вытащить у нее информацию о дальнейших методиках восточного врачевания.

– Все хорошо, – к этим словам она ничего больше не добавила.

С помощью китайско-русского разговорника и словаря она выписала слова, с ее точки зрения, подходящие к моей личности: «ухлестать», «ухватливый», «фуфыриться», «радостный», «твердый».

Всю правду о дальнейшей перспективе моего лечения разглашать было строго-настрого запрещено. Был только косвенный намек на экспериментальную операцию. Во время обеда медсестра постоянно старалась разложить больничную пищу на столе, а затем садилась на кровать и разглаживала на моей голове жидкие волосенки.

В выходной день по отделению дежурила Ван Хуичинь, которая уложила меня под капельницу на два с лишним часа. Ах, какое же сокровище создал Господь Бог! К большому огорчению, мы с ней разговаривали на разных языках. Но друг друга понимали с полуслова. Она чувствует боль пациента и понимает его моментально.

Ближе к вечеру пришел доктор проводить иглоукалывания. На этот раз иглы были вставлены во все конечности. Я обязан был в таком состоянии лежать минут сорок. Врач на это время покинул палату. В комнате мы остались вдвоем с социальным работником Вуан Хинчюн. Во время процедуры у меня появилась спастика в левой руке. Я не знал, куда ее деть. Рукой двигать было невозможно, в ней стояли иглы. Прошу маленькую подушечку подложить под левую руку, чтобы она расслабилась, и подаю знаки головой. Китаец на меня уставился как баран на новые ворота и ничего не предпринимал. Болезненные ощущения в руке усиливались. Я уже начал обливаться потом. Превозмогая боль, правой рукой, в которой также находились иглы, показывал, что ему необходимо сделать. С его стороны – ноль внимания.

– Немедленно пригласи Ван Хуичинь, – прошу его.

Несообразительному и нерасторопному молодому человеку ничего не оставалось, как выполнить просьбу. Ван Хуичинь уже через несколько секунд была у моей кровати. Посмотрела на меня своим лукавым взглядом и моментально все поняла. Под парализованную руку подложила маленькую подушечку, и спастика начала медленно проходить.

В палату принесли обед. Аппетита никакого. Пил только крепкий кофе. Светланка из рук выхватила кружку с недопитым напитком и заставила одеваться. Женский персонал решил со мной пообщаться в кафе.

Молодая китайская красавица сама стала меня одевать. Я вынужден был подчиниться. В кафе Хуичинь села рядом со мной. На протяжении всего обеда не спускала с меня глаз и ухаживала за мной, как за родным человеком. Когда мы возвращались в клинику,она с грустью сказала единственное русское слово: «Хорошо».

Потом при помощи жестов объяснила, что прекрасно знала о проекте сложной операции на головном мозге, назначенной на начало мая.

Подошло время очередной процедуры. Акупунктуру пришли делать два доктора. Иглы на этот раз были подключены к электропитанию. Взгляд врача остановился на перочинном ножике. Она взяла его в руки и, сделав отмахивающее движение в сторону золотой иглы, провела им над головой. За этим наблюдала Ван Хуичинь.

– Да, – произнесла медсестра с каким-то неведомым унынием.

Это означало ее согласие на сложную операцию.

Лечебная процедура закончилась, и врачи покинули палату. К вечеру у меня собралось много медиков. С помощью авторучки, словаря, разговорника и жестов я сказал:

– Мне удалось добиться в жизни того, что не каждому здоровому человеку под силу. У меня две специальности: тренер-преподаватель по шахматам и журналист. Все необходимые заявления на проведение экспериментального лечения мной подписаны. Без колебания могу лечь на операционный стол. Мне терять в этой жизни нечего. Если со мной что-то случится во время операции, след свой я оставил на земле. Несмотря на интеллект, семью никогда не создам, находясь в таком физическом состоянии. Мне неведомо, что такое любовь, хотя много о ней написал статей. Такой калека ни одной женщине не нужен.

После этих слов Ван Хуичинь не выдержала и со слезами на глазах скрылась в гигиенической комнате. В помещении было слышно журчание воды из умывальника. Китаянка с покрасневшими глазами подошла к моей кровати и взяла дамскую сумочку. Движением руки показала, что уже не в силах слушать.

Директор клиники отменил начало оперативного лечения. Моя твердая позиция пройти все сложные методы врачевания в Китае ни к чему не привела.

Целый день я пил относительно крепкий кофе.

С самого утра 24 мая прикрепленная медсестра твердила, что мне обязательно нужно постричь волосы. Вечером объяснила, что процедура переносится на понедельник.

– Зачем? – спросил я, – к операции готовят?

– Да!

Вечером слова Ван Хуичинь были подтверждены старшей медицинской сестрой Тя Хунвей, которая назвала дату – 28 мая.

Я не мог понять Ван Хуичинь. Она целый выходной посвятила российскому инвалиду. Утром сама поставила капельницу. Подошло время обедать, и она моментально, словно по мановению волшебной палочки, появилась в палате, разложила принесенную поваром пищу и с помощью национальных палочек начала меня кормить.

Вечером вновь словно с небес спустилась Ван Хуичинь. Я занимался преждевременной, как ей показалось, упаковкой своих вещей. Она выхватила их из рук и заставила лечь на кровать для прогревания спины. В этот самый момент вошел в палату директор научно-исследовательского института традиционной китайской медицины Лю Шаомин. Он впервые посмотрел мои российские фотографии. Я его поблагодарил за лечение и откровенно сказал:

– Мышцы лица и разговорная речь – хорошо, а все остальное плохо. Несмотря на это, я очень благодарен вам и персоналу клиники, что приняли меня на лечение. У меня больше денег нет. Придется ни с чем возвращаться. Я расстроен и разочарован этой поездкой. Значит, не судьба быть здоровым и завести семью. Прошу на меня не обижаться. Я вас очень уважаю.

Между Лю Шаомином и медсестрой произошел разговор, который длился минут пятнадцать. Из письменного стола она самовольно достала мои статьи и ознакомила с ними директора. Он жестами показал, что медицинский институт полностью берет на себя все затраты.

– Ты никуда, – сказала медсестра на ломаном русском.

На этом мы и расстались с Лю Шаомином.

Выходной день. Я не успел позавтракать, как дверь открыла Ван Хуичинь. Она на два часа уложила меня под капельницу. У постели напомнила:

– Завтра необходимо подстричься и помыться.

У меня предстоит очень тяжелый день 28 мая. До него оставалось менее двух суток.

Ближе к двенадцати подошли Тя Хунвей и Ли Типо. Старшая медсестра взяла карманный календарь и показала на 28 число. Ван Хуичинь пробыла со мной в выходной день до вечера.

Мне с трудом верилось, что директор принял решение продолжать лечение за счет клиники не просто терапевтическими методами, а применять дорогостоящее оперативное вмешательство.

Понедельник, 27 мая. Предоперационный день. Раньше обычного пришла в медицинский институт китайская принцесса. Ее лицо сияло от радости. Ван Хуичинь, поздоровавшись со мной, с лукавством произнесла: «После обеда подстригаться. Вечером мыться. Завтра. Хорошо».

На короткое время медсестра вышла из палаты, а когда вернулась, она была вне себя. Мы втроем остались в палате, с нами находился еще социальный работник Сяо По. Он был очень возбужден, на меня не смотрел. Я ничего не мог понять. Знал только одно: предстоит сложная операция на головном мозге, которая при успешном исходе избавит от парализации. У своих китайских друзей спрашиваю, когда они меня поведут подстригаться. Светланка не выдержала: «Лю Супин узнала. Такое творится. Все решится после обеда».

Я попал в очередную стрессовую ситуацию. Левая рука не могла разогнуться, а походка была черепашья. Во второй половине дня пришел директор института и отменил подготовку к операции.

В день операции медсестра пришла раздраженная и взволнованная.

– Сегодня будут оперировать? – встретил я ее вопросом.

– К двенадцати часам все решится.

Ближе к полудню позвонила переводчик и сотрудник администрации провинции Шаньси Лю Супин и грубо завопила:

– Кто вам сказал, что сегодня операция?

– Я впервые это слышу. Откуда вы это выдумали? О какой операции вообще толкуете? – сказал я разъяренной собеседнице.

– Я все знаю! – в истерике закричала Лю.

Таким образом, было отменено самое главное, ради чего я отправился в Китай.

В палате собралось много народу: медсестры, врачи. Мы ломали голову, откуда просочилась информация.

– Ты с кем-то делился? – спросила медсестра.

– Нет.

В палате воцарилась гробовая тишина. Все находились в полной растерянности и в недоумении.

– Боже мой, какую допустил оплошность, – схватился я за голову.

Меня все окинули взглядом.

– Что случилось? – спросила старшая медсестра отделения Тя Хунвей.

– Компьютер – «тено»! Я веду ежедневный дневник. Лю с помощью электронной почты считывала всю информацию.

Ван Хуичинь в тот миг готова была меня разорвать на мелкие кусочки.

Вместе с китайскими друзьями мы поехали всей компанией в городской парк. Медики старались оставить меня наедине с восточной золушкой. Мы с ней посетили музей-выставку изделий изо льда и восхищались скульптурами сианьских мастеров. Затем всей компанией прогулялись по парку, смотрели знаменитые фонтаны.

Мое пребывание в Китае заканчивалось. Сумки собраны. Мне не удалось пройти интенсивный курс лечения и значительно улучшить состояние здоровья. Китайская принцесса, сдерживая слезы, уложила меня под капельницу. Все сто двадцать минут Ван Хуичинь просидела около меня.

Ближе к двенадцати по приглашению директора научно-исследовательского института Лю Шаомина и врачей мы с ней направились в кафе на прощальный обед. Светлана села рядом и в течение полутора часов не сводила с меня глаз. Медицинскому персоналу было тяжело расставаться с невылеченным российским больным.

Директор клиники в очередной раз принес свои извинения за малоэффективное лечение и срыв операции.

Последние минуты пребывания в клинике.

– Я вынужден инвалидом возвращаться на родную землю, – сказал я медсестре. Затем продолжил уже без словаря: – ты – Сиа – Пекин – Москва, я – Калуга – Москва в июле, августе.

– Да! – лаконично ответило мне неземное создание.

Перед выходом из клиники директор обнял меня, подарил часы и калькулятор. При этом по-русски сказал: «Извините».

Я искренне поблагодарил восточных врачевателей за лечение, теплое, сердечное отношение. До чего же они все-таки тонкие люди! Умудрились-таки оставить нас наедине с Ван Хуичинь. Последние секунды. Мы бросаемся друг другу в объятия, и я шепчу ей на ухо:

– Ты – Сиа – Пекин – Москва, я – Калуга – Москва.

г. Калуга

– лаконично ответило мне неземное создание.