Ты был октябренком, пионером, было ощущение идеологии, ощущение великой большой страны за тобой. Подростковое время осталось во мне в плане того, что я не ощущаю себя человеком-функцией. В 15 лет все рухнуло – я приехал в Москву из Нижнего Новгорода на поезде во время ГКПЧ. В мою школьную молодость в последних, старших классах ребята хотели ходить в кожаных куртках, была криминальная романтика как ощущение красивой жизни, быстрых денег, первых кооперативов. Нам все это было недоступно, но казалось, что есть люди, которые умеют управлять этой жизнью. Я думаю, что мы, тридцатисемилетние – поколение проактивных людей, которые сами что-то хотят сделать, но, как мне кажется, ощущения поколения не меняются, в 37 лет Владимира Высоцкого волновали те же проблемы, что волнуют его ровесников сейчас. Что волнует сейчас меня? Разобщенность москвичей, деление людей на своих и чужих, разделение на «это – хорошо, это – плохо», никто не хочет принять, что мы все разные, отличные друг от друга, что каждый из нас достоин уважения, потому что мы просто люди.
Сегодня мы хотим сделать Москву культурной столицей, но не конкурируем с Питером, зная, что у этого города есть конкурентное преимущество – круизные лайнеры из Скандинавии, Финляндии, туристы, что приезжают из этих стран на несколько дней, чтобы посмотреть красоты Питера, его архитектуру, скандинавам ближе ехать в Санкт-Петербург из Хельсинки или финнам, чем в Москву. Питер – это город с другим ритмом, с коротким, но ярким месяцем белых ночей, что тоже дает ему конкурентное преимущество. Для нас конкурентное преимущество, как мне кажется, – это зима, поэтому мы должны уметь ее продавать иностранцам, но у нас по статистике в зимние январские каникулы только около 30% отелей используют свой гостиничный фонд, остальные номера простаивают, есть люди, которые приезжают на несколько дней подписывать контракты, а туристы не едут. Между тем у нас появились катки с искусственным льдом, появилось ночное катание, каток в парке имени Горького – один из самых больших катков в Европе, в парке «Сокольники» – один из самых больших в мире, ощущение русской зимы – это ощущение массового катания, когда на льду может находиться 20 тысяч человек, которые катаются, когда звучит музыка. Мы планируем иметь зимний фестиваль, мы пытаемся оживить город, потому что для нас все-таки культура – это отношения между людьми, когда в ответ на какое-нибудь замечание на вас не бросается человек с ножом и травматическим пистолетом, а выслушивает.В Москве вообще всего 130 парков, которые принадлежат префектурам, различным другим департаментам, в итоге мэр принял решение из структуры Мосзеленхоза (была такая организация еще со времен Юрия Лужкова) передать 56 парков Департаменту культуры, к концу года мы их примем вместе с деньгами, в итоге Департамент культуры будет отвечать за 70 парков, а на бульварах только за культурную программу, потому что они все уже реконструированы. Я считаю своей заслугой, что мы разработали московский городской стандарт парка. Мы понимаем, какая плитка должна быть в парках, какие лавочки, какая степень озеленения, какие спортивные площадки, включая площадки для детей с ограниченными возможностями, какие столы для пинг-понга, какая танцевальная площадка. Все парки должны предоставить определенный стандарт качества, для того чтобы москвичи не ехали, предположим, в центральные парки, а могли дойти до парка, расположенного в пешей доступности, это та децентрализация, когда человек может дойти до парка, воспользоваться определенными услугами, список которых у нас существует. Наша задача – чтобы они были универсальны для всех возрастов, создать тот сервис, к которому привыкли жители в центре.На сегодняшний день сделано 11 пешеходных зон: Крымская набережная, Никольская, Кузнецкий мост и Дмитровка, которая имеет одну полосу для проезда автомобилей, на следующий год будет еще 21 пешеходная зона. Мы пойдем в другие районы, в места массового скопления людей, может быть, традиционно, может быть, от метро к жилому массиву, как пешеходную зону мы рассматриваем даже площадь вокруг гостиницы «Москва», где огромное количество туристов, сквозной проход на Красную площадь.Зачем столице пешеходные зоны? Москва – большой, шумный, динамичный город, который вечером стоит в пробках, утром все летят на работу, нужны места, как я их называю, хотя это неправильно, – тактильные, где можно погасить агрессию города, где можно пройти пешком, где тебя не обрызгает мимо проезжающий автомобиль, где есть возможность погулять. Люди ведь хотят ходить ногами. Когда появится мост к Красному Октябрю, от Крымской набережной можно будет взять велосипед и проехать до Воробьевых гор и даже на улицу Мосфильмовская, теоретически через Мосфильмовскую, через Улофа Пальме оказаться на Поклонной горе. То есть появился большой, длиннющий пеший и велосипедный маршрут.Когда мы проводим акции, например «Ночь музеев», люди идут не за культурой и искусством, а общаться. Они живут в определенных рамках: работа, дом, около двух часов по дороге домой и на работу, а мы создаем пешеходные зоны, где возникает иная политика первых этажей, открывают некие точки общепита, которые летом выставляют зонтики, лавочки. Улицы оживают, наша задача – оживить город через это.Мы задаем тренд, создаем среду, в том числе и для молодежи. Я был знаком даже с Юрием Лужковым, который людей до 40 лет вообще не видел, говорил, что они все равно не избиратели, все равно не голосуют, и был прав. Но это не значит, что они здесь не живут, что не нужно формировать среду для молодых, активных, неравнодушных людей, непохожих на нас. Ведь у них есть требования к городу и есть право быть другими. Мы как мудрые люди должны разрешать им быть другими или помогать им быть другими.Нынешняя избирательная кампания мэра показала, что пока ни в Москве, ни в России нет никакого политического кризиса, но есть или появляется глубокий эстетический и поколенческий кризис. Люди начинают получать информацию из разных источников. Есть люди, которые до сих пор получают и будут продолжать получать информацию из телевизора. Есть люди, которые получают информацию из Интернета, огромное количество людей получают информацию по радио, потому что стоят в пробках, едут на машинах. Сейчас видно, что существует две Москвы, моя задача, как я ее вижу, – сближать эти две Москвы, они должны встречаться в парках, в библиотеках, на пешеходных зонах, думаю, большое будущее у домов культуры (их в Москве около 200), в общегородских объединяющих акциях, не важно, Масленица это или Новый год.Есть такие уникальные Дворцы культуры, как культурный центр ЗИЛ, куда переезжает Политехнический музей и где мы открываем всю экспозицию, все секции, кружки и всю работу теперь будут вести там. Есть достаточно чистые ДК, милые в той политике, которую они формируют для жителей близлежащего района, но есть и совсем тяжелые учреждения, где есть и коррупция, и непрофильное использование помещений.Мы здесь ориентируемся на французский опыт, когда вне зависимости от возраста вы можете получить, предположим, услугу, которую (мы традиционно так считаем) если в детстве не получил, то уже поздно, предположим, заняться судомоделированием, изучать музыкальный инструмент, что у нас не принято во взрослом возрасте, или какие-то танцы, но уже более-менее современные, в другой стилистике, в другом зале, а не только заниматься некой местной самодеятельностью. Это европейская или американская, история, когда люди, пришедшие в какой-то фитнес-центр, могут быть пожарным и солистом Нью-йоркской оперы, но заниматься в одном зале. Наша задача сделать так. То есть культура – плавильный такой котел, мы становимся ближе через нее. То, что мы делаем в Москве, системная работа и новая культурная политика. Останусь я на своем месте или когда-то уйду, те люди, которые пришли, те агенты изменений, а их больше 50, будут продолжать эту работу.Я помню, Максимилиан Робеспьер говорил, что народом надо управлять с помощью разума, врагами народа – с помощью террора. Соответственно сейчас эта риторика возвращается, очень легко стать врагом народа за разные вещи, легко быть приравненным к любому врагу народа. Робеспьер, когда мы учились в школе, казался поначалу идеальным героем Французской революции. Но начинаешь разбираться, ведь любая революция – кровь, насилие, мародерство, на смену одиозным политическим романтикам приходят зачастую люди уже даже психически нездоровые, которые просто получают удовольствие от этого террора. Не думаю, что 1917 год менее кровавый и трагичный для российской империи, чем Французская революция. Поэтому у меня нет желания сломать, изменить, разрушить мир. У меня есть возможность и короткая жизнь, чтобы чинить мир, иначе для чего мы посланы в эту жизнь. Надо ощущать, что Москва – это твой город, что мы – москвичи, не важно, какие у нас взгляды, как мы смотрим на мир, кто из нас сколько зарабатывает, кто из нас кем работает, надо просто работать и попытаться объединяться на каких-то общих человеческих принципах.
Комментарии