Сергей БУБКА: Я чуть-чуть опередил время

У Сергея Бубки удивительно обаятельная улыбка, да что и говорить – красавиц хоть куда. У него замечательная жена и двое сыновей, одному – семнадцать, другому – пятнадцать. И оба занимаются теннисом. Если же официально, то наш гость – олимпийский чемпион и шестикратный чемпион мира по прыжкам с шестом. А нынче он, кроме всего прочего, член Международного Олимпийского комитета.

– Сергей, вы нынче не просто спортсмен, но человек публичный, постоянный участник беспрестанных проектов, гость всевозможных церемоний. Вот и сейчас мы с вами разговариваем на благотворительной акции “Защитим детей – нет наркотикам!”. И здесь, наверное, стоит прежде всего спросить о людях вашего детства, к которым вы сами до сих пор испытываете чувство благодарности, без которых вы сегодняшний были бы невозможны.
– Их было достаточно много. Это и мои родители и, конечно, мой первый тренер, который привел меня к олимпийскому пьедесталу. Но, разумеется, были и бабушки-дедушки. Родных дедушек у меня не было, они погибли на войне, но были двоюродные, троюродные, которые много сделали, чтобы из меня получился нормальный человек. Были, наконец, просто друзья, соседи, словом, в моей жизни и тогда, и сейчас было немало хороших людей.

– Вы, кстати, в детстве были, как это сейчас принято говорить, трудным или нетрудным подростком, хулиганства за вами числились?
– Мой отец был военным, так что с дисциплиной все строго было, жестко, и поэтому больших проблем не возникало. Но это с одной стороны. А с другой – я был очень непоседлив, тут у родителей со мной хватало хлопот: мог забраться под какую-нибудь машину, залезть на дерево, упасть с него, падая, зацепиться за сук, мама бежит, перепугана… Меня все время тянуло где-то очутиться, если не на дереве, то на сарае, то я в бочке тонул, так что тогда от меня покоя не было.

– К математике с физикой вас тоже особо не тянуло?
– К математике – нет, тянуло к движению, спорту, на одном месте больше тридцати секунд усидеть не мог.

– Легкую атлетику не зря называют “королевой спорта”, огромное количество дисциплин…
– 46…

– … и из 46 вы выбрали именно шест. Почему его, а не, к примеру, ну хотя бы десятиборье?
– Все, как вы понимаете, произошло совершенно случайно. Мой приятель Слава Малахов был на три года старше меня и начал заниматься легкой атлетикой, и уговаривал Виталия Афанасьевича Петрова, тренера, посмотреть на меня, мне тогда было десять лет. Виталий Афанасьевич сказал, что рано, что в таком возрасте они еще не берут, а вот годика через два… “Нет, – говорил Слава, – посмотрите сейчас”. И привел меня на тренировку. А я и понятия не имел, что такое прыжки с шестом, никогда этого не видел, но парнем все равно был активным, спортивным, в футбол играл, в школе во всех соревнованиях участвовал. Сделал тренер тест на скорость, попросил подтянуться на перекладине, я пятнадцать раз подтянулся…

– А после этого – сразу шест в руки?
– Ну что вы! До 14 лет детский спорт должен быть очень разнообразным, все стоит попробовать.

– А с высоты поначалу не страшно было падать, не больно?
– Так сначала же в песок с лавочки падаешь. Потом – с одного метра, и дальше потихонечку, полегонечку. Тренер у меня удивительно любил свою профессию, и я всю жизнь ему благодарен.

– А не попади вы в замечательные руки, занимайся с вами кто-то другой, и не было бы успехов и рекордов Сергея Бубки?
– Думаю, что достойных результатов в том или ином виде спорта я все равно бы добился, но, конечно, от педагога зависит немало, от получаемой информации. А уметь ее впитывать – тоже нужны способности. Но в прыжках с шестом, думаю, с другим тренером я бы все же добился меньшего.

– А когда пришел успех, вас не пытались переманить от Виталия Афанасьевича?
– Это было бы, наверное, трудно: я, во-первых, несговорчивый, а что касается предательства, то это вообще исключено. И все возможности переезда в Киев или Москву всегда обсуждались с тренером. Но я так и не переехал. Чемпионом мира стал во время службы в армии, вот тогда и начались приглашения и посулы: квартиры, машины, всего прочего. Агитаторам очень хотелось, чтобы я остался в армии. Но хотя отец был военным, я все равно сказал “нет!”: хотелось свободы, не хотел зависимости и контроля именно от военных.

– Вы установили фантастическое количество рекордов…
– Если считать зимние и летние, то получится 18 в зале и 17 на воздухе, 35 выходит.

– Первый, конечно, особенно хорошо помните?
– Это был зал в Вильнюсе, 5.81. А второй – буквально через пару недель в Милане, на матче сборных СССР и Италии. Прибавил один сантиметр – 5.82.

– Вот меня и интересует: чего стоит один сантиметр рекорда?
– Жизни стоит, часов и лет, когда живешь, отказывая себе во многом, ложась вовремя спать, подчиняя спорту жизнь, быт, учебу, при том, что уже в пятнадцать лет я уехал от родителей и жил в общежитии. Так что прошел школу жизни: сам ходил в магазин, покупал продукты, готовил, гладил и стирал, был предоставлен самому себе, уроки иногда учил по дороге на тренировку, в троллейбусе. Больших материальных возможностей вначале не было, в советские времена, если память не изменяет, Госкомспорт платил за мировой рекорд тысячу с небольшим рублей. Я выступал за профсоюзный клуб, и премия стала “уменьшаться”. Один спортивный руководитель сказал: что-то Бубка слишком часто рекорды устанавливает, ему за них совсем не надо платить, а то он, не ровен час, богатым человеком станет. А уж после 91-го, когда стали на Западе выступать, за рекорд можно было получить и 10, и 20 тысяч долларов.

– Против совести вам когда-нибудь предлагали пойти, знаете, как это со значением могли сказать: понимаешь, Сережа, надо…
– Когда после перестройки начал создавать свой клуб и написал заявление, что ухожу из Госкомспорта, отказываюсь от стипендии, то это их сильно обеспокоило, против меня пошел накат, начался прессинг, им не нравилось, что у спортсмена может появиться свобода, что он может сам думать и принимать самостоятельные решения, и тут без сложностей не обошлось. Когда в 1990-м меня не взяли на Игры доброй воли в Сиэтл (сказали, что не прошел отбор), я не огорчился внешне: ну и ладно, поеду в Барселону. А потом звонят из Америки: вы должны приехать, выступать, на что я им возразил, что отбор не прошел. В конце концов нашли компромисс: я приеду в Америку только для того, чтобы дать пресс-конференцию. Приехал, а наши руководители настаивают, чтобы и в соревнованиях принял участие. “Вы, – сказали, – хотя бы для виду пробегите, а потом схватитесь за ногу или спину, будто травма у вас”. Но я ответил, что в такие игры не играю. Дал пресс-конференцию и уехал, не понимая тогда, что бросаю вызов той машине, что позволяю себе вольности, которые система не прощает и не забывает. Тут и пресса за меня потихоньку взялась, и председателю Госкомспорта Русаку доложили, что я отказываюсь выступать за сборную Союза. Но Русак оказался разумным человеком.

– А ва-банк вам в жизни идти приходилось, на авантюру – в последней, третье попытке?
– Вообще-то в спорте, как и в жизни, авантюр хватает, а я больше прагматик, всегда анализирую, планирую высоты, необходимые для победы. Но все же третьи попытки были нередко решающими. На своем первом, где стал победителем, чемпионате мира в Хельсинки я 5.60 прыгнул только с последней попытки, и риск был большим, потому что дул сильный встречный ветер, два первых прыжка – неудачные, я ног даже поднять не мог, и надо было решать: прыгать, рискуя разбиться, упав не в яму, а на дорожку. Я рискнул и – выиграл. В 88-м стал олимпийским чемпионом только в третьей попытке. Там вообще была сумасшедшая борьба, я вроде все понимал, знал, что делать, но мышцы не слушались, первый и последний раз в жизни. А иногда нужно было создавать экстремальную ситуацию, чтобы отступать было некуда: или проигрываешь, или выигрываешь. И таких поединков в карьере было немало.

– Многократный чемпион мира, олимпийский чемпион, 35 мировых рекордов, фантастика, словом. Но при этом само установление очередного рекорда не превращается в привычную работу, когда думаешь: ну 20-й, ну 21-й, какая разница? Радость не исчезает?
– Когда видишь переполненные трибуны, когда от тебя ждут рекорда, – наоборот, хочется радовать, устроить праздник не только для себя и близких, но и для этих людей, сделать их соучастниками рекорда. На самом деле я пришел к такому состоянию, когда чувствовал себя не только спортсменом, но и актером, выходящим на сцену. Каждый рекорд – сумасшедший, адский труд – просто так не дается, потому я стал не просто профессионалом в своем деле, но иногда и в отсутствии конкуренции приходилось искать стимул – один рекорд, второй, третий. Я и высота – это было то соперничество, что позволяло выступать не один год, продлевать спортивную карьеру.

– Свой последний рекорд вы установили в 94-м году, прошло уже восемь лет, а он не побит. Пусть вопрос не покажется вам странным: для спорта это хорошо или плохо?
– Я думаю, это нормально. Первый мой рекорд в зале был 5.81, на воздухе – 5. 85, получается, я двигался, работал и, наверное, опережал время, тогда, в 80-х, никто и не мечтал о том, чтобы преодолеть 6 метров в ХХ веке. Выходит, я чуть-чуть опередил время.

– Кстати, болельщик вы спокойный или неистовый?
– Знаете, иной раз мне казалось, что в секторе легче переносить волнение, чем на трибуне. В секторе знаешь, что делать, можешь что-то изменить. А на трибуне можно кричать, визжать, переживать, болеть, а ничего не изменишь. Так что зрителем, про тренера я уж и не говорю, быть нелегко, не позавидуешь.

– И напоследок – о личной жизни вопрос. Вы говорили, что с малолетства были человеком сугубо самостоятельным, сами продукты покупали, готовили, стирали, тут, извините, получается и жены-то не надо.
– (Улыбается) Теперь я только помогаю, но никогда не отказываюсь.

– И по магазинам ходите?
– Ну не с авоськой, а, может быть, с тележкой. Считаю, что независимо ни от чего жить надо нормально. Потому спокойно хожу по улицам, не избегаю общественного транспорта, всегда был таким, старался не отрываться от реальной жизни, быть готовым к завтрашнему дню, рано или поздно звездная карьера кончается, и ты остаешься обыкновенным человеком.

Алексей АННУШКИН