Семейное счастье. Помните меня «вместе с моими близкими»

Русский философ и публицист Василий Васильевич Розанов вернулся к российскому читателю только в 1988 году. Педагогам и родителям этот маленького роста, худощавый и рыжеволосый человек с глубоко посаженными глазами, который всю жизнь маялся щепетильным стыдом за свою неказистую внешность и приторную фамилию «булочника», может быть интересен как автор первого в дореволюционной России двухтомника «Семейный вопрос…». Изданного в 1903 г.

Когда он, провинциальный учитель, переезжал в Петербург, ему, мечтателю, мнилось, как можно скоро завоевать и потрясти столицу. И он ничего другого не смог придумать, как только взять на руки пятимесячную дочь и начать фланировать с нею перед носом у обедающей в ресторане вокзала богатой публики. Он гордился своим отцовством более, чем литературными трудами. Можно сказать, что Розанов был влюблен в само понятие семьи. «Дайте мне только любящую семью», – просил он и обещал перевернуть мир с головы на ноги. Василий Васильевич считал, что единственно чистая и нравственная семья способна сделать прочным и целостным любое государство.

Родился он в Ветлуге, что под Костромой. Отец, лесник, рано умер. Заботливая матушка, дворянка, своей загруженностью хозяйственными делами напоминала сыну робота. После смерти отца все дети трудились на кормильце- огороде до мозолей на руках! Но как это характерно для Розанова – вопреки тому, что у него не было в детстве ни игр, ни друзей, он всю жизнь вспоминал о нем сладостно, со слезами на глазах.

Розанов был соткан из противоречий, поэтому его называли двуликим Янусом. Но потому и интересно его читать: соглашаясь с ним или не соглашаясь. В одном он был неизменен: всю жизнь твердил: «Я постоянно хотел видеть весь мир беременным». Хотя сам к счастливой семье шел долгим путем страданий.

Еще студентом он влюбился в творения Достоевского. Да так сильно, что женился на его бывшей любовнице Аполинарии Сусловой, которая была старше Василия Розанова на двадцать лет. Вскоре он поймет, что брак с этой нервной и взбалмошной женщиной – стриженой феминисткой из богатых купчих – невозможен. Но Аполинария так и не даст ему развода. Меж тем Василий Васильевич искренно станет спорить с богословами: надо ли изъять страсти из семьи. «Я думаю, если бы не страсти, семья скорее не началась бы», – напишет он. Он за живые, несдержанные и искренние чувства.

Вторая его жена, вдова священника, прожила с Василием Васильевичем гражданским браком до самой своей смерти. Все четверо детей Розанова от нее – незаконнорожденные; и потому не могли взять фамилии отца. Поэтому Василий Васильевич и спорил жарко со взглядами церковников на необходимость освящения брака венчанием. Он был немного христианином, немного язычником, эллинистом. Но его главным богом стала все-таки вторая семья.

В начале двадцатого столетия семья как социальный институт находилась в Западной Европе и в России в «полуразрушенном состоянии». И все-таки на Западе она была под пристальным наблюдением общества: писателей, социологов и художников. Идеалом той поры считалась такая «немецкая» сценка: сидит бабушка и вяжет длинный «немецкий» чулок, возле ее кресла играют внуки. А в центре комнаты, за столом, молодые супруги, и перед ними раскрытая Библия. Этот идеал, по мнению Розанова, никогда не казался русским мыслителям интересным. Писатели скорее спешили изобразить исключения из правил. И выходили из-под их перьев то Татьяна Ларина – «бесплодная жена, без надежды на материнство, страстотерпица». То будущая монахиня, «фарфоровая» Лиза Калитина. То Анна Каренина – дважды мать, которой не хватило силы пережить состояние раздвоенности между мужем и любовником. Толстой сам бросил ее под поезд, считал Розанов, вместо того чтобы примирить с обеими сторонами: из Вронского сделать праведного семьянина, а из Каренина – благодетеля этих двоих, молодых и годных еще на продолжение рода! Иначе говоря: русские писатели обращали внимание только на «несчастье семей».

Деятельный, то ироничный, то восхищенный Розанов предлагал обществу свои идеалы. В Петербурге у него в доме была в прислугах простая женщина, незамужняя и некрасивая мать двоих детей. Когда однажды ей сообщили, что ее ребенок, оставшийся в деревне, заболел, она всю ночь пешком добиралась до него. Упала в канаву, но, даже не обсушив одежды, полетела дальше.

В «Бесах» Достоевского Розанов вычитал о нигилисте Шатове, замыслившем самоубийство. Но вот прибыла к нему, беременная от другого, жена и разродилась в его доме. И вчерашний нигилист перерождается, становится «верующим». «Мари, – вскричал он, держа на руках ребенка, – кончено со старым бредом, с позором и мертвечиной!»

Глядя на современную нам Россию, еще раз вспоминаешь заповедь Розанова потомкам: «…если семья загнила или, точнее… поставлена в нездоровое положение, – государство всегда будет лихорадить тысячею неопределенных заболеваний». Хочешь вылечить общество – лечи семью. Розанов оказался первым человеком в России, который заговорил о государственной заботе о семье. Доказал, что «частная жизнь» может иметь далеко идущие общественные последствия. И не то что хочется призвать педагогов обратить учеников к опыту курсов «Семейной психологии». Но говорить детям о семье не как о ярме на шее, а как о величайшем благе для человека нам, необходимо. Иначе страна наша выродится.

А семья, на взгляд Розанова, даже не на долге должна стоять. Не на принципах «долготерпения», а единственно на любви. Но тогда что такое «любовь»? Это когда «она пошла в Сибирь, – пишет Розанов о «Воскресении» Толстого, – и я за ней…». Но не потому, что «протухло» желается спасти от греха хотя бы одну проститутку, а потому что «она мне родная». Розанов видел неразрывную, мистическую связь между двумя, сотворившими жизнь третьего. И считал, что если «для детского возраста – резвость, игры», то что для юности? «Мы сумели ответить только: «Книги! Учение!» Но ведь очевидно, что именно в отрочестве, с тринадцати до пятнадцати, закладывается в человеке понятие «дома», будущего, семьи, писал Василий Васильевич. И если взрослые эти ценности в душу ребенка не заложат, «история блудного сына» обернется «трагедией разбитой жизни».

В книге «Религия и культура» Розанов говорит: «Культура наша, цивилизация, подчиняясь мужским инстинктам, пошла по уклону специфически мужских путей – высокого развития «гражданства», воспитания «ума», с забвением и пренебрежением, как незначащего или низкого «удовольствия», всего полового, т.е. самих родников, источников, семьи, нового и нового рождения… Мы культивируем ум…».

Это замечание значительно и для нашего времени. Школа культивирует ум. Телевидение – красоту человеческого тела. Подростковые журналы – технику секса. В то время как для Розанова все это должно было соединяться в цельной личности человека. «Пол» – это «весь человек во всей его духовной и физической сущности». В «минуту совокупления зверь» может становиться «человеком», а «чужой» или «друг» – нежным и дорогим, родней, тобой самим. Надо поэтизировать отношения между полами! «Засевайте поля. Засевайте поля… Юноши: чего вы смотрите: засевайте поля. Бог вас накажет, если 4 вершка земли останется без семени». «Девушка без детей – грешница». А за то, что молодые монахи сознательно отказывались от деторождения, уходя от мира, дабы за него молиться, Розанов порицал и монашество.

Он знал то, о чем писал и к чему призывал других. Именно во второй своей, полноценной семье среди четверых собственных детей, пусть и «незаконнорожденных», он почувствовал себя настолько уверенно, как не чувствовал никогда прежде. Маленький, худенький, рыжеволосый, «с комплексами» и нервными болезнями, он теперь торжествовал и не стеснялся рассказывать о своей личной, семейной жизни всей России. Спорил с Владимиром Соловьевым, видевшим в половом чувстве только «низменный инстинкт». С М.Меньшиковым, утверждавшим, что любовь – «животное и грязное чувство, лживо изукрашенное поэтами». С Толстым, который к старости все чаще ополчался на чувственность, как на отвратительное «беспутство».

Кроме того, Розанов исследовал происхождение холостячества на Руси! До Петра Великого холостяков в России почти не было. Потому что в браках крепостных были заинтересованы помещики. В браках элиты – родоначальники. Но при Петре I было запрещено жениться детям дворян и священников, не поступившим в школы и на службу государству. Состоявшим на военной службе для вступления в брак требовалось дозволение начальства. В 1870-е годы был узаконен брачный возраст для офицеров: до 23 жениться им не полагалось вовсе, а после 23 – с разрешения командиров и при обеспечении семьи 5 тысячами рублей в год. После отмены крепостного права, когда в города хлынуло множество крестьян, были приняты такие законы, по которым вступить в законный брак выходцам из деревни было весьма и весьма трудно. Сразу резко возросла численность проституток, брошенных и убитых младенцев. Так государство, ненароком или нет, «боролось» со своим населением. И все же Россия тогда людьми богатела, не то что сейчас.

Первая мировая, потом Октябрьская революция и развязанная после нее гражданская война, конечно, не посодействовали увеличению численности россиян. С семьей Розановых эти страшные события расправились изощренно и беспощадно.

В октябре 1918 года в поездке на Украину за продуктами умирает сын Вася. В начале 1919 года от голода, истощения, инсульта – Василий Васильевич. В 1920 году, не выдержав испытаний страшного времени, повесилась дочь Вера. В 1923 году умерла супруга Розанова, Варвара Дмитриевна. В 1942 году была арестована дочь Варя, которая скончалась летом 1943 года от дистрофии. Дочь Таня пробыла в заключении с осени 1944 по сентябрь 1945 года. Она прожила дольше всех из «счастливых домашних» Розанова, сохранив весь архив отца.

Прочтите произведения Розанова. Его называют «интимнейшим» прозаиком. Говорят, что он не писал, а шептал вам на ухо. Доверительно и неизменно с улыбкой. Второго такого в России не было.

Как необычно звучат его слова: «Мне хотелось бы, чтобы меня некоторые помнили, …только при условии, чтобы помнили вместе с моими близкими. Без памяти о них, об их доброте, о чести – я не хочу, чтобы и меня помнили». Вот она, формула «семейного счастья» Василия Розанова.