На чтение: ≈ 7 мин.В мае нынешнего года мы отмечаем юбилей Михаила Афанасьевича Булгакова – 125 лет со дня рождения. Много тайн и не решенных до сих пор загадок оставил нам Мастер. Загадок исторических и мировоззренческих. Тут и там, как сеятель, разбросал между строк вопросы – философские, вневременные. Один из них: кто есть художник, в чем исток его дара и бессмертия, способен ли он изменить мир вокруг себя?
В одном своем телеинтервью Виталий Кальпиди обронил фразу: «Я бы этих политиков в столице на столбах вешал». Таковое высказывание поэта, конечно, не стоит воспринимать буквально. Но откуда берет начало аллегория? Почему едкое высказывание художника о действительности воспринимается почти как норма? Откуда все это брюзжание о повседневности, вложенное в уста Гарри Галлера (Герман Гессе), Кавалерова (Юрий Олеша), Данилова (Владимир Орлов), Ансельма (Эрнст Теодор Амадей Гофман) и многих других памятных нам литературных героев?Булгаковский Мастер (черту эту обнаруживают и другие центральные персонажи) близорук к бытовым мелочам: относительный достаток его обеспечивает чудом найденный лотерейный билет, и он даже не может вспомнить имени своей жены. Он щелкает пальцами, и на ум ему приходит только «платье в полосочку». Возможная причина здесь в том, что, создавая и обустраивая свой хрустальный мир, писатель единолично решает множество задач и, преодолев сопротивление материала, заявляет о его жизнеспособности. Его стихотворение, адажио, повесть действительно существуют, его образы более чем реальны. Однако не занятый творчеством, он ясно понимает, что «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Что видит он вокруг себя, когда смолкло пение зеленых змеек в волнах Рейна? Безобидных, но туповатых горожан, принимающих его за пьяного и норовящих набить трубочку его пользительным табаком. Конечно, писатель сам виноват уже тем, что слишком любит грезы Моцарта – тем реже он может признаться себе, что отчасти любит жизнь, полную порядочности и здоровья «под сенью священной араукарии» на лестнице. И тем более странно ему быть погруженным в коммунальную повседневность Москвы 30-х годов, поражающей художественное воображение разве что «описанием похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака в квартире №31».Но чем более скован, беспомощен и менее толстокож писатель перед злобой дня, тем животворнее развивается его талант. Подобно парализованной девочке, взглядом передвигающей по столу стакан воды в фильме Андрея Тарковского, писатель взаимодействует с миром фантастическим и волшебным образом. Опечатанная «нехорошая» квартира служит своего рода порталом в другие измерения, а свита Воланда горазда на всякие фокусы, доказывая благополучным москвичам (отличающимся от жителей иных столиц испорченностью только по квартирному вопросу) главенство стихии над бытом. Творческий хаос мстит упорядоченности, проливаясь грозой над весенними улицами Москвы. Стихия разоблачает (обнаженная Гелла), преображает (свита в образе рыцарей), низводит до животного (Варенуха). Конфликт, сама природа мщения состоит здесь в намерении показать возможности творческой стихии и условность конечного результата, «случая так называемого вранья» – обмана самого себя. Булгаков – вернее, его персонажи в обстоятельствах исключительных – говорит правду. Иванушка называет свои стихи чудовищными, а Маргарита искренне признается в сокровенном своем желании. Творчество само создает свой мир и его предметы – так Воланд извлекает из портсигара сигареты на выбор или предлагает вино любой страны, предпочтительное в это время суток. Само собой, мясо у него самое свежее и прожаренное (будь это рыба – она бы точно не была второй свежести). С другой стороны, гастрономические возможности «Грибоедова», видимо, тоже несовершенны – иначе бы не случился пожар. Пожар постигает ТОРГСИН и «нехорошую» квартиру; пылает «старая жизнь» – как пример нелучшего подражания. Жара, пожар вообще выступают как синоним неправды, случай нелепой лжи: потеет многомудрый редактор, растолковывающий молодому поэту, как и о чем надо писать стихи. А выпив воды (теплая!), принимается икать (к чему бы это?). Потеют солдаты в оцеплении, мучается от жары и головной боли тот, кому предстоит вынести приговор, но, найдя в преступнике врача, все же не осмеливается сказать правду. Свободу всаднику Золотое Копье в конечном счете приносит рыцарь Творчества, или безымянный Мастер, рассказавший (или догадавшийся) о том, как разворачивалась история на самом деле. Другой «историк» обещает «интересную историю» вечером на Патриарших.Свободный ум художника волен перенести щеголей, засмотревшихся на воду, протекающую под мостом (Гофман, «Золотой горшок»), в стеклянную банку на полке; ему под силу устроить сеанс с разоблачением в Варьете или сделать синий в белый горошек галстук такой длины, будто он имел продолжение в квартире на Сивцевом Вражке. Творчество, его стихийная и неуправляемая природа (часто по мощи своей и представляющаяся как фантастическая), доказывает правоту художника, высмеивая один из худший пороков людей – трусость.Герман ВЛАСОВ, поэт, переводчик
Выбор читателей
Комментарии