Счастливое детство?

Перед моим домом стоял заброшенный автомобиль. Стекол в нем давно не было, резина колес сгнила. Каждое утро в распахнутую от июльской жары дверь балкона врывался монотонный стук. Как-то, не выдержав и выглянув, обнаружила, что стучат двое мальчиков. Примерно десяти лет. А рядом топчется любопытствующий карапуз, видимо, чей-то брат. Мальчики с завидным усердием открывали и закрывали дверцы, колотили палкой по фарам и по одному разу швырнули на крышу автомобиля камни. По их сосредоточенному молчанию чувствовалось, что это лишь прелюдия – основное произведение впереди. Так оно и вышло. Менялись маленькие разрушители – среди них начали появляться и девочки, – менялось время суток, только объект оставался прежним: безглазый и безногий автомобиль. В конце концов осенью школьники, тайно курящие в недрах разбитой машины, ее подожгли. И смотрели с не скрываемым восторгом, как обугливается на глазах бесхозная конструкция и лопается с сухим треском обшивка кресел.
Мне не жаль погибший автомобиль: торчи он до сих пор под окнами, я бы вздрагивала от нецензурных выкриков подростков (что может быть горше, чем слышать детский мат?). Мне жаль детей, у которых в нашем дворе автомобиль был единственным развлечением. Теперь им придется применять требующую разрядки силу на фонарях, почтовых ящиках, уцелевших лавочках. Или выходить “школа на школу” на ближайший пустырь. Не потому что дети – такие зловредные бяки, а потому, что ни в нашем, ни в последующих дворах нет ни спортивных, ни детских площадок.
Приведение петербургскими властями в порядок старинной части города (особенно в преддверии 300-летия Петербурга) заслуживает уважения. Реставрируются дома, выстилаются плитками тротуары, сажаются новые тополя у Гостиного двора и, что немаловажно, на тесных пятачках рядом с домами возникают аккуратные качели, песочницы, горки. Все это смотрится конфетным фантиком в унылом петербургском пейзаже и с радостью применяется по назначению.
Но в чем же провинились пред старой частью спальные районы города, в которых сосредоточена огромная, если не сказать большая, часть жителей, в том числе и детей? Редко где блеснет, как луч света, одинокое нагромождение из раскрашенного железа, а так все больше безликие коробки домов, школ, поликлиник. Словно кадры из фантастического фильма, где зловещая серость предвещает катастрофу сердца и ума. В просторных (не чета “колодцам”!) дворах торчат остовы деревянных строений, на школьных стадионах чернеют дырки от футбольных ворот. В парке в это лето не поставили ни одной лавочки, и старушки, кряхтя, опускались прямо на траву, вытягивая вперед больные ноги.
Рядом с моим домом в карьере, заполненном водой, из года в год утки и водяные курочки растят свое потомство. Среди заросших мхом шин, строительных плит, скелетов машин плавает рыба. Дети, кому некуда летом уехать, подкармливают птиц хлебом и часами просиживают с удочкой. Они называют карьер “озером” и, наверное, мечтают о чистом белом песке вокруг него.
А напротив детского сада – мусорная свалка. Здесь всегда изобилие ворон, бродячих собак и мух. Иногда я с ужасом думаю, что непоседливые дети в один прекрасный момент придут копошиться в ней. Не потому, что они несчастные бродяги, а потому, что, с их детской точки зрения, мусорная свалка – кладезь интересных вещей.
Когда-то тот, кто определял себя как “петербуржец”, носил в себе особое знание. Знание доброты, искренности, щедрости. Надышавшись воздухом невских берегов, гордился причастностью к истории. Старался олицетворять собою вечную скромность окраин, задумчивость вечерних набережных, мудрость сфинксов и беспечную общительность Невского. Человек был носителем культуры Петербурга.
Чем запоминается нынешний житель? Боюсь, той общей чертой, которая вряд ли пополнит список достоинств, – безразличием. И кто, как не дети, сполна нахлебавшиеся его, отменят однажды специальный курс, введенный в городских школах “История культуры Петербурга”. Потому что для них понятие “культура” может перестать существовать.
Наталья АЛЕКСЮТИНА
Санкт-Петербург