Сбросить настройки

Дмитрий ВОДЕННИКОВ – человек особенный. Известный поэт, потерявший связь со своими стихами и так, по его собственному признанию, начавший жить. «Когда ты поэт, – пишет он в предисловии к своему сборнику «Воденников в прозе», – у тебя два состояния. Первое – ты пишешь и мучаешься. Второе – когда стихи уже написаны, ты ждешь, придут ли они снова. Ты не совсем человек. Ты живешь в вечном ожидании прихода стихов».
Эти состояния ушли, но очевидно, что поэзия, растворившись в нем, не могла исчезнуть вовсе. Прочитайте его эссе, написанное специально для литературного номера «Учительской газеты», и станет понятно, что с нами, как и прежде, говорит поэт.

Однажды я уехал из дома.
Нет, это были не ссора, не побег, просто я решил жить один.
По тем временам снять отдельную квартиру было еще возможно, она не стоила как две твои зарплаты. В 1995‑м (а было мне тогда 26 лет) квартира стоила 200 долларов.
Надо сказать, что у меня прекрасные отношения с моим братом, мачехой и отцом. Особенно с мачехой, я даже со второго класса называю ее мамой. Долгое время она была моим лучшим и единственным другом.
Но так уж случилось, что вот я уехал на другой конец города (мы посидели утром с ней на нашей кухне, покурили, я взял сумки и уехал), прошло пять дней, она позвонила мне по стационарному телефону (тогда никаких мобильных не было) и сказала со справедливой обидой: «Прошла почти неделя, но ты даже не позвонил».
Сбросить настройки. Кажется, это так называется. И мне до сих пор стыдно, что в том засохшем 1995 году я так поступил. Что это было? Почему?
Я как будто вошел в воду и вышел через несколько минут обновленным.
У Линор Горалик есть такое любимое мной стихотворение – симбиоз «Федориного горя» и библейского мифа о бегстве евреев из Египта. Заканчивается оно так: «Когда они все-таки добежали до реки, – // измученные, треснувшие, надбитые, – //  он обернулся и сказал им: «Вот увидите, // мы войдем в воду и выйдем из нее другими». // Но тут река расступилась. // Река расступалась неоднократно».
Совсем недавно, через двадцать четыре года после того как я уехал жить самостоятельно, я ждал одного важного письма, но оно почему-то все не приходило.

Теперь много мессенджеров (иногда я даже с ума схожу: не помню, где мне написали, хожу потом по всем программам, ищу, может, в Ватсапе, может, в почте, может, в личных сообщениях в ФБ или, может, ВКонтакте?), поэтому я просто написал организатору того своего выступления в один из них: «Я не получил вашего письма с билетами». Куратор проекта ответила: «Мне пишут, что у вас переполнена почта. Вы можете ее немного почистить?»
Я стер два «тяжелых» письма, и билеты сразу пришли.
Но некоторая экстремальность поступка – это мое (мне даже один врач недавно это сказал: «Слушайте, ну вы и экстремал»). Поэтому я вдруг решил стереть из почты многое.
Сперва я стирал самые ранние, ненужные письма (какие-то уже давно отцветшие рабочие переговоры), сохранял от NNи MM (любовная память), потом вдруг вошел в раж и стал стирать все, не глядя: открывал новую страницу почты, ставил «галочку» «стереть все» и просто нажимал.
Через тридцать минут почта опустела.
Все три тысячи писем за двадцать лет полетели в забвение.
Даже это:
«И вот только тогда через сутки, уже в Москве, за минуту, как пришла твоя эсэмэска,
я вдруг понял, ЗАЧЕМ Я ЕХАЛ ТУДА.
Через все месяцы, все километры, через эти три дня.
Я ехал, чтобы посмотреть на тебя в упор.
И чтобы обнять.
Очень может быть, что в последний раз.
Как тогда на улице, в Поднебесном аэропорту.
Просто так: не по-братски, не по-дружески, не как любовник и не как бывший любовник.
А так просто – на десять секунд, как будто бы навсегда.
Вот интересно, стоит вся эта груда времени, все эти безумные километры одного десятисекундного объятия?»
Сбросил настройки.
(Сейчас полез на сайт со своими стихами, который завели и поддерживают одни ребята, хотел скопировать этот фрагмент, смотрю, а сайт не открывается. Что-то там у них просрочено. Тоже своего рода «сбросить настройки». Почему-то в такие моменты я чувствую не раздражение, а радость. И еще: если то, что ты написал, нужно людям, ты это все равно где-нибудь найдешь. Вот как я сейчас.)
Линор Горалик – учитель, сайт – учитель, даже переполнившаяся почта – учитель.
У Карлоса Кастанеды в его книге о доне Хуане (не помню уже какой) был эпизод, когда герой и его учитель пережидают бурю в пещере. Не помню, о чем они говорили, но я тогда подумал: так и надо.
Учитель всегда в пе­щере.
Может, он ему там как раз говорил: «Человек живет только для того, чтобы учиться, а чему учиться – хорошему или плохому, – зависит лишь от его природы и его судьбы».
Что ж, можно учиться и у пустоты.
…Недавно прочитал в ленте: «Давайте себе представим на минуту, что на Земле исчезают все носители информации – бумажные, электронные и любые другие. Не остается ни одного записанного слова, рисунка или символа. И перед людьми встает задача – восстановить максимум возможного».
Нет-нет, это не про пресловутое «что ты возьмешь на необитаемый остров?».
Дмитрий Чернышев писал: «С большой долей вероятности будут быстро восстановлены стихи и песни известных поэтов и религиозные тексты – все, что заучивается наизусть. Легко будет восстановить детские сказки, пословицы и поговорки, анекдоты, колыбельные, кулинарные рецепты. Не будет проблем со шлягерами и с классической музыкой – у музыкантов прекрасная память. Из большой прозы сильнее всего повезет самым раскрученным авторам – тем, чьим творчеством занимаются литературоведы. Но уже здесь неизбежны серьезные лакуны. Попробуйте восстановить полное собрание сочинений Льва Николаевича. Или две тысячи пьес Лопе де Веги. От многих книг останется только примерный каркас сюжета. Десятки тысяч авторов и их произведений будут утрачены навсегда».
Мне эта идея понравилась. Сбой, катастрофа, просто вымирание, и горстка людей сможет из всей сокровищницы по памяти восстановить только крохи. «Не более одного процента культурного наследия человечества».
«В связи с чем возникает вопрос: насколько сильно нужно все остальное, если оно не оставляет следов в нашей памяти?»
И потом замечает: «Кстати, обратите внимание на то, что попса будет восстановлена практически вся. Без потерь».
И вот еще один полезный урок. Спасибо, дон Карлос.
Стереть все. Всю свою жизнь. Чтобы осталось только самое важное.
И пусть это будет какая-нибудь дешевая песенка: в момент нашей смерти в бреду будет звучать именно она. Или крутиться какая-то не самая великая строчка.
В общем, интернет-пользователь, написавший про этот мысленный эксперимент, тоже учитель.
Как и учитель Карел Чапек, написавший в своей пьесе «Средство Макропулуса» (еще одна невеликая пьеса) последнюю реплику.
Если помните, сюжет там такой: оперная дива, которой «как будто холодно, когда она виртуозно поет», оказывается, живет уже триста лет. Весь сюжет крутится вокруг секрета вечного нестарения, который известен только ей и еще одному человеку и которым хотят завладеть все остальные участники этой полукомедии-полудрамы.
В конце пьесы Эмилия Марти сжигает этот клочок бумаги и восклицает, открыв нараспашку окно: «Конец бессмертию!»
Вот они, мои учителя: дон Карлос, стертая почта, упавший сайт, Линор Горалик и Эмилия Марти.
Но есть и другие.
Даже когда будут уничтожены все носители информации, бумажные и электронные, я вспомню финал толстовской повести «Смерть Ивана Ильича». Нет, не дословно.
Я вспомню слова: «И тогда он вдруг понял: смерти нет. Все кончено. Тогда он потянулся всем телом куда-то вперед и провалился туда, в свет».
Проверим по условию задачи мою память.
«Для него все это произошло в одно мгновение, и значение этого мгновения уже не изменялось. Для присутствующих же агония его продолжалась еще два часа. В груди его клокотало что-то; изможденное тело его вздрагивало. Потом реже и реже стало клокотанье и хрипенье.
– Кончено! – сказал кто-то над ним.
Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть, – сказал он себе. – Ее нет больше».
Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер».
Я проиграл.
Но тут река расступилась.