Самое святое в театре – тишина

Я приходила в театр «Мастерская Петра Фоменко» поговорить о жизни – с Анной Павловной Шерер и Машей Болконской из «Войны и мира», с Орели из «Безумной из Шайо», с Феодорой из «Отравленной туники», с Кейт из «Танцев на праздник Урожая»… А на этот раз пришла поговорить о театре с актрисой Галиной Тюниной.

– Вы уже имели актерское образование и опыт работы, а чему научились у Петра Фоменко?

– Всему. Учитель не определяется результатом. Тем, что он научил тебя лепить или рисовать. Ремесло можно освоить самостоятельно. Он определяет путь. Наверное, в этом и есть призвание настоящих учителей.

– На спектакле «Отравленная туника» перед закрытием сезона зрители просто не давали актерам уйти со сцены – такие были овации! Как вы думаете, с чем это связано?

– Если говорить о зрительском приеме, то часто он бывает неадекватным тому, что происходило на сцене. Изнутри артисты видят гораздо больше проблем, и важно, замечают ли это зрители. Или они обращают внимание только на достоинства и готовы аплодировать этому. Я тот спектакль практически не помню. Но иногда зрительский прием запоминается. Однажды после той же «Отравленной туники» аплодисментов не было. Вообще. Зрители в тишине ушли из зала. А бывает мощный зрительский прием, но явно по поводу чего-то другого. Например, люди пришли в театр посмотреть на артистов, которых знают по ролям в кино и сериалах. И становится понятно, что их овации не имеют отношения к тому, что только что происходило на сцене. Зритель, который адекватно реагирует на спектакль, не всегда проявляет себя.

– То есть адекватная реакция – это молчание?

– Самое святое в театре – это абсолютная тишина. Когда люди не просто слушают, а возникает ощущение единого дыхания.

– Вы как-то сказали, что не оставите театр, даже если вам перестанут платить зарплату и зрители не будут ходить на спектакли, потому что занимаетесь этим для себя. Что значит для себя? Вы готовы играть перед пустым залом?

– Конечно, театр без зрителей существовать не может. А для себя – значит в гармонии с собой. Фоменко однажды сказал: «Что дает актеру право играть трагедию и потрясать зрителей? Потрясаться самому». Если ты сам не будешь частью той трагедии, которую создаешь, то не имеешь права призывать к этому тех, кто рядом.

– Актеры по-разному готовятся к спектаклю. Что вы делаете перед тем, как выйти на сцену?

– Действительно, все готовятся по-разному. Очень интересно за этим наблюдать. Одним артистам перед спектаклем нужно быть в состоянии крайнего возбуждения, создать для себя стрессовую ситуацию. Другим необходимо за два часа надеть костюм или обязательно повторить текст. Я не могу находиться вне театра за полтора-два часа до спектакля. И еще – перед выходом на сцену мне трудно разговаривать на посторонние темы, которые не связаны со спектаклем.

– Но некоторые спектакли идут годами. Все темы должны быть исчерпаны. Неужели можно из раза в раз говорить с партнерами об одном и том же спектакле?

– Если говорить уже не о чем, значит, спектакль умер. Его надо снимать с репертуара. А если возникает что-то новое или какая-то проблема оказывается нерешенной, значит, надо играть.

– Вы видите сходство со своими героинями – Ольгой Спесивцевой из «Мании Жизели» или женой Бунина Верой из фильма «Дневник его жены»?

– Нет-нет. Если бы актеры играли только то, что им близко и понятно, не шел бы разговор об актерской профессии. Сопереживать можно не только тому, что понимаешь.

– А как сыграть то, чего не понимаешь?

– Именно в этом есть тайна профессии и ее суть. Не делить ситуации и персонажей на понятные и непонятные. Смысл как раз в том, чтобы понять, постичь, допустить невозможное.

– Вы когда-нибудь отвечали себе на вопрос: ради чего вы занимаетесь театром?

– Слишком глубокий вопрос. Это все равно что спросить: в чем смысл вашей жизни? Он же должен быть. Но я думаю, смысл жизни возникает тогда, когда задаешь себе такой вопрос. Для меня театр – это форма жизни. И нет разделения – вот жизнь в театре, а вот за его пределами. Это якобы разные части, которые не совпадают и конфликтуют друг с другом. Такого нет. Даже если я не играю спектакль и нахожусь вне театра, это не значит, что я его исключаю из жизни.

– Чем вы интересуетесь помимо театра?

– Я живу и занимаюсь театром – это моя данность. И глупо было бы говорить, что я хотела бы заниматься медициной или астрономией. У меня мама врач. И эта профессия мне очень нравится. Мне нравится, что она лечит людей, разговаривает об этом. Но это форма ее жизни. У меня папа очень увлекался астрономией, хотя оставался инженером. Это все можно воспринять, но совершенно необязательно кидаться из стороны в сторону и отдаваться чему-то еще.

– Но, кроме профессии, бывают и увлечения, как, например, у вашего папы.

– Я думаю, что он увлекался астрономией, потому что работа, которой он посвятил всю свою жизнь, не была ему настолько интересна. Он говорил, что ошибся в своей профессии. Но при этом был прекрасным инженером-конструктором. Во всяком случае только благодаря папе уроки черчения в школе прошли для меня хорошо.

– У вас много работы в театре и кино. Хватает времени на общение с близкими людьми?

– Конечно, мама, брат, племянница – это такие острова счастья, на которые я рвусь в любой свободный момент. Ведь это связано с любовью.