С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

“Иногда о поэте читатель и слушатель узнают по одному стихотворению, которое – случайно или не случайно – ставится во главу всего творчества. Таким стихотворением для Александра Кочеткова стала “Баллада о прокуренном вагоне”. Прекрасное стихотворение. Редкая удача. К счастью, оно далеко не единственное…

Начну все же с него. История появления “Баллады” – в записках жены поэта Нины Григорьевны Прозрителевой: “Лето 1932 года мы проводили в Ставрополе у моего отца. Осенью Александр Сергеевич уезжал раньше, я должна была приехать в Москву позднее. Билет был уже куплен – Ставропольская ветка до станции Кавказской, там на прямой поезд Сочи-Москва. Расставаться было трудно, и мы оттягивали как могли. Накануне отьезда решили продать билет и хоть на три дня отсрочить отьезд. Эти же дни – подарок судьбы – переживать как сплошной праздник.

Кончилась отсрочка, ехать было необходимо. Опять куплен билет, и Александр Сергеевич уехал. Письмо от него со станции Кавказской иллюстрирует настроение, в каком он ехал. (В этом письме есть выражение “полугрущу, полусплю”. В стихотворении – “полуплакал, полуспал”).

В Москве, у друзей, которых он извещал о первом дне приезда, его появление было принято как чудо воскрешения, так как его считали погибшим в страшном крушении, которое произошло с сочинским поездом на станции Москва-товарная. Погибли знакомые, возвращавшиеся из сочинского санатория. Александр Сергеевич избежал гибели потому, что продал билет на этот поезд и задержался в Ставрополе.

В первом же письме, которое я получила от Александра Сергеевича из Москвы, было стихотворение “Вагон” (“Баллада о прокуренном вагоне”)…”

Убереженный судьбой от происшедшего накануне крушения поезда, поэт не мог не думать над природой случайности в жизни человека, над смыслом встречи и разлуки, над судьбой любящих друг друга существ.

Так мы узнаем дату написания – 1932 год – и исполненную драматизма историю стихотворения, которое было напечатано спустя тридцать четыре года.

Первым, кто рассказал мне историю бытования “Баллады о прокуренном вагоне”, был друг А.С.Кочеткова, ныне покойный писатель Виктор Станиславович Виткович. Зимой 1942 года в Ташкент приехал участник обороны Севастополя писатель Леонид Соловьев, автор прекрасной книги о Ходже Насреддине “Возмутитель спокойствия”. В ту пору в Ташкенте Яковом Протазановым снимался фильм “Насреддин в Бухаре” по сценарию Соловьева и Витковича. Виткович привел Соловьева к жившему тогда в Ташкенте Кочеткову. Тогда-то Соловьев и услышал из уст автора “Балладу о прокуренном вагоне”. Она ему очень понравилась. Более того, он фанатически полюбил это стихотворение и текст его увез с собой. Казалось, оно только что написано. Так его воспринимали все окружающие (а Соловьев – в ту пору корреспондент “Красного флота” – читал стихотворение всем встречным). И оно не только увлекало слушателей – оно стало для них необходимостью. Его переписывали и посылали в письмах как весть, утешение, мольбу. В списках, различнейших вариантах (вплоть до изуродованных), оно ходило по фронтам часто без имени автора, как народное.

Впервые “Баллада о прокуренном вагоне” была опубликована мною (со вступительной заметкой о поэте) в сборнике “День поэзии” (1966). Затем “Баллада” вошла в антологию “Песнь любви” (1967), и с тех пор она все чаще и охотнее включается в различного рода сборники.

Это – о стихотворении.

Теперь об авторе, об Александре Сергеевиче Кочеткове. Он – ровесник нашего века. Окончив Лосиноостровскую гимназию в 1917 году, он поступил на филологический факультет МГУ. Писать же Кочетков начал рано – с четырнадцати лет. Он казался мне одним из последних выучеников какой-то старой живописной школы, хранителем ее секретов, готовым передать эти секреты другим. Но секретами этими мало кто интересовался, как искусством инкрустации, изготовления крылаток, цилиндров и фаэтонов. Звездочет, он обожал Коперника. Меломан, он воссоздал образ оглохшего Бетховена. Живописец словом, он обратился к опыту великого нищего Рембрандта. Его не стало в 1953 году.

За сочинениями Кочеткова возникает их творец – человек большой доброты и честности. Он обладал даром сострадания к чужой беде. Постоянно опекал старух и кошек. “Чудак этакий!” – скажут иные. Но он был художником во всем. Деньги у него не водились, а если и появлялись, то немедленно перекочевывали под подушки больных, в пустые кошельки нуждающихся.

Он был беспомощен в отношении устройства судьбы своих сочинений. Стеснялся относить их в редакцию. А если и относил, то стеснялся приходить за ответом. Боялся грубости и бестактности.

Самым беглым образом обрисую его внешность. У него были длинные, зачесанные назад волосы. Он был легок в движениях; сами движения эти выдавали характер человека, действия которого направлялись внутренней пластикой. У него была походка, какую сейчас редко встретишь: мелодична, предупредительна, в ней чувствовалось что-то очень давнее. У него была трость, и носил он ее галантно, по-светски, чувствовался прошлый век, да и сама трость, казалось, была давняя, времен Грибоедова.

Продолжатель классических традиций русского стиха, Александр Кочетков казался некоторым поэтам и критикам тридцатых-сороковых годов этаким архаистом. Добротное и основательное принималось за отсталое и заскорузлое. Но он не был ни копиистом, ни реставратором. Работал в тени и на глубине. Близкие по духу люди ценили его. Это относится в первую очередь к Сергею Шервинскому, Павлу Антокольскому, Арсению Тарковскому, Владимиру Державину, Виктору Витковичу, Льву Горнунгу, Нине Збруевой, Ксении Некрасовой и некоторым другим. Он был замечен и отмечен Вячеславом Ивановым. Более того, это была дружба двух русских поэтов – старшего поколения и молодого поколения. С интересом и дружеским вниманием относилась к Кочеткову Анна Ахматова.

Он был приветлив и дружелюбен. Даже в состоянии недуга, недосыпа, нужды, даже в пору законной обиды на невнимание редакций и издательств Александр Сергеевич делал все для того, чтобы его собеседнику или спутнику это состояние не передавалось, чтобы ему было легко. Именно с такой идущей от души легкостью он однажды обернулся ко мне и, мягко стукнув тростью по асфальту, сказал:

– У меня имеется одно сочинение, представьте себе – драма в стихах. Не составит ли для вас труда познакомиться – хотя бы бегло – с этим сочинением? Не к спеху, когда скажете и если сможете…

Начав с истории одного стихотворения (“Баллада о прокуренном вагоне”), я обратился к его автору и его истории. Они совпадают, эти истории. Судьба автора и судьба его произведений накладываются друг на друга. И из этих историй, из этих судеб внимательный читатель создает образ поэта и размышляет о времени, в которое жил”.

* * *

“Из всех забот земного круга

Мне та забота хороша,

Когда на карте участь друга,

Его смятенная душа.

И я узнаю с полуслова,

А с полуголоса пойму,

Как снова жизнь к нему сурова,

Как трудно без меня ему.

А он не просит о вниманье.

Я попросту к нему иду,

Чтоб разделить его молчанье,

Плечо подставить под беду…”

Кстати сказать, Лев Адольфович не любит говорить о себе, своих открытиях, заслугах. Он рассказывает о других – тех, кто ему дорог, с кем дружил, кем восхищался, – И.Сельвинский, Н.Заболоцкий, Б.Пастернак, А.Ахматова, А.Тарковский… Считает себя вечным учеником. Учится профессор Литературного института, перечитывает Пушкина, Тютчева, Гумилева. Все, чему научился, отдает тем, кто нуждается в образовании:

“Уеду я на исходе дня,

Путь мой опять далек.

На столе останется после меня

С чернилами пузырек.

Оставляю вам, неведомый друг,

Посреди стола, чтоб заметили.

Не выпуская пера из рук,

Пишите чернилами этими…

О вас, что будут после меня,

Думаю я все чаще,

Тащите слова из души, из огня,

Несущие людям счастье!

Переписывайтесь с друзьями, с милыми,

Пользуйтесь моими чернилами!”

Неблагодарность, по мнению Л.А.Озерова, – примечательная черта бескультурья, которое сегодня, представляется нам, затмевает окружающий мир. Но вот мы встретились с Львом Адольфовичем – и это бескультурье рассыпалось. Какое счастье! Спасибо вам, Лев Адольфович! В ужасное время живем. И точно вы заметили:

“Сквозь пламень строк душа пропущена.

Ну а царей-то помним много ли?

Из Александров – только Пушкина,

Из Николаев – только Гоголя”.

Эти четыре строчки – и жить становится легче.

Валерий ЕРМОЛОВ,

Олег КИЛЬДИЯРОВ

Баллада о прокуренном вагоне

Баллада о прокуренном вагоне

– Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, –

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана –

Прольемся чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана –

Прольемся пламенной смолой.

– Пока жива, с тобой я буду –

Душа и кровь нераздвоимы –

Пока жива, с тобой я буду –

Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой повсюду –

Не забывай меня, любимый –

Ты понесешь с собой повсюду

Родную землю, милый дом.

– Но если мне укрыться нечем

От жалости неисцелимой,

Но если мне укрыться нечем

От холода и темноты?

– За расставаньем будет встреча,

Не забывай меня, любимый,

За расставаньем будет встреча,

Вернемся оба – я и ты.

– Но если я безвестно кану –

Короткий свет луча дневного, –

Но если я безвестно кану

За звездный пояс, в млечный дым?

– Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он стал бездомным и смиренным,

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он полуплакал, полуспал,

Когда состав на скользком склоне

Вдруг изогнулся страшным креном,

Когда состав на скользком склоне

От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила,

В одной давильне всех калеча,

Нечеловеческая сила

Земное сбросила с земли.

И никого не защитила

Вдали обещанная встреча,

И никого не защитила

Рука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

Всей кровью прорастайте в них –

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь!

Когда уходите на миг!

1932 год

Фото Льва ГОРНУНГА